Далее дно понижалось более полого, однако из-за все усиливающегося течения идти стало труднее. Мешали и разбросанные по всему дну огромные валуны. Несколько раз на экране эхолота я замечал, как из-за очередного валуна выскальзывало нечто огромное, примерно в полтора-два человеческих роста, и уносилось в глубину. Разглядеть что-либо через камеры было совершенно невозможно из-за поднимаемой нами мути.

Взвод миновал середину реки, а уровень дна продолжал понижаться. Чтобы уменьшить парусность тел роботов, мы подняли манипуляторы над рубками, а корпус развернули навстречу течению и слегка наклонили вперед. Двигаться приходилось приставным шагом, практически не отрывая подошвы от грунта. Небольшие волны уже захлестывали площадку с боевой машиной, а брызги попадали на обзорную панель.

Восьмой БПР вдруг завалился – как впоследствии оказалось, робот споткнулся о незамеченный валун – и, подхваченный течением, сбил седьмого. Я понял, что теперь их понесло на меня, наклонился навстречу и вытянул вперед манипуляторы, готовясь принять толчок на них. За ту секунду, в которую это все происходило, я не успел подумать об отрицательной плавучести боевых роботов, а потому не рассчитывал, что удар придется по ногам у самого дна, и, получив его, ухнул на незадачливых товарищей в непроницаемо мутную воду.

Повинуясь рефлексам, выработанным еще в доармейских играх на симуляторе, как только стало невозможно что-либо рассмотреть через обзорную панель, машинально опустил забрало виртуального обзора, изображение на которое проецировалось благодаря суммарным данным всевозможных камер, сканеров и датчиков. Похоже, оператор восьмого БПРа по каким-то причинам не сделал то же самое, и я видел, как он слепо барахтался, придавленный седьмым. Седьмой пытался сползти с товарища, упираясь манипуляторами в грунт, но тот подбил их своими. Я, благодаря встречному течению, продолжал медленно падать на них. Проклятия, ругань и одновременные противоречивые команды всех командиров, от капрала до капитана, мешали принять какое бы то ни было решение. На ум пришел прием опять же из доармейских игр. Я врубил ранцевый прыжковый ускоритель в надежде перелететь через барахтающихся товарищей. Но второпях выбрал неверное направление – нужно было отскочить вбок, по ходу движения цепи, а я ринулся напрямик против течения, чья сила лишь немногим уступала силе реактивной тяги прыжкового ранца. В итоге мой БПР завис, буквально по сантиметру продвигаясь вперед и одновременно поднимаясь вверх.

Гомон в наушниках резко усилился. Неизвестно, что подумали командиры, увидев вдруг вскипевшую воду над тем местом, где скрылись три БПРа. По ходу происходящего я успевал удивляться как витиеватости отпускаемых ротным фраз, так и замысловатости их конструкций.

Запас топлива в ранце рассчитан на несколько коротких маневров и вот-вот должен был кончиться. Тогда мне все же предстояло упасть на товарищей, либо, если удастся подняться выше, буду отброшен течением дальше и собью с ног следующий БПР.

И тут восьмому удалось сесть, но при этом он опять помешал отползти в сторону седьмому, свалив того себе на колени. Течение поддело их, и они кубарем откатились в сторону.

На последнем выхлопе ранца я опустился на освободившееся место и вцепился в дно всеми четырьмя конечностями. После секундного размышления открыл бронещитки траков, сложил робота в походное положение и, отключив силовые поля рамы, выпрыгнул из нее в кресло. Траки надежно вгрызлись в грунт, и теперь никакое течение не сможет перевернуть или сбить с пути мою машину.

Развернувшись, я подцепил клешней одного из барахтающихся роботов и сдернул его в сторону. Он тут же последовал моему примеру и сложил свою машину.

Вероятно, я в суматохе пропустил какую-то команду, ибо, осмотревшись, заметил, что все отделение тоже опустилось на траки.

БПР капрала проехал вдоль цепи, вернулся на правый фланг, и мы вновь двинулись вперед. Только когда отделение прошло не менее четырех сотен метров, дно перестало понижаться и, наконец, пошло вверх. Однако течение все еще было сильным, и взвод оставался на гусеничном ходу.

– Логрэй, отпусти его! – послышалась команда капрала.

– Это он сам в меня вцепился, сэр, – ответил курсант.

– Кого вы там поймали? – поинтересовался ротный.

– Второй футболоида зацепил, – доложил командир отделения.

– Он сам на меня из-за камня прыгнул, – принялся оправдываться Логрэй.

Я попытался рассмотреть, кого там поймал правофланговый, но ничего не увидел через корпуса разделяющих нас БПРов.

– Эту гадость отпустите, – приказал ротный. – Если двухвоста поймаете, того тащите.

– Двухвоста вряд ли поймают, господин капитан, – вставил один из взводных. – Это футболоид, когда кладку охраняет, может даже на атомоход кинуться.

Так на гусеничном ходу мы и выехали из воды, и подняли БПРы на ноги лишь для того, чтобы взобраться на двухметровый обрыв.

На берегу передали роботов второму отделению, и когда те начали форсировать реку в обратном направлении, привлекая этим процессом внимание командиров, мы обступили Логрэя с расспросами о футболоиде.

– Да он под камнем лежал, – сбивчиво рассказывал тот. – А я еще думаю, что за тряпка такая на дне валяется? Чуть не наступил на него. А он как взлетит и хвать меня за коленный щиток. А я нет чтобы из пушки засандалить ему очередь в пасть, цапнул его правой клешней и тяну. А он вдруг ка-ак раздулся в такой шар – метра три в диаметре, не меньше. У меня клешня сразу с него соскользнула. Ну, короче, его течением сразу и унесло.

– Подробнее можешь обрисовать, какой он из себя был-то, этот монстр? – я заинтересованно подступил к товарищу.

– Да я же и не видел толком. Говорю же, на проекции будто тряпка какая-то была. А потом как пасть откроет… А я его клешней. А он как раздуется…

Белое покрывало зимы опустилось на землю как-то неожиданно. Еще вечером моросил противный дождик, а уже утром вместо зарядки курсанты очищали от снега территорию части.

Снег сыпал несколько дней, и вот, когда прекратился, наконец-то впервые более чем за два месяца выглянуло солнце, озарив мир ослепительно-ярким сиянием, отражающимся в каждом хрусталике снежного покрова и заставляющим слезиться глаза. Только, в отличие от летнего, зимнее светило вместо нестерпимой жары посылало со своим светом на землю довольно чувствительный мороз.

К счастью, выдвинутое Уиллисом предположение, что теперь нас будут учить, как потеть голышом на морозе, не оправдалось – нам выдали термокомбинезоны из особо прочной ткани, что в свою очередь избавило курсантов от вечной штопки вконец изношенного летнего обмундирования.

Для многих курсантов как снег, так и морозы оказались в новинку, и, несмотря на инструктажи капралов и сержантов, в первые дни случилась прямо-таки эпидемия обморожения носов и ушей, что в свою очередь вызвало недовольное бурчание привыкшего к безделью персонала полковой санчасти. Не знаю, случайность ли это или особенности каждого отдельного организма, только обмороженными ходили те же курсанты, которые сильно обгорали летом на солнце. В частности, у стефанов вновь были опухшими уши и шелушились носы и щеки.

С прекращением снегопадов возобновились утренние кроссы. Только теперь Юрай гонял взвод по местам, где толщина снежного покрова достигала не менее полуметра. Правда, назвать бегом то, как мы, пыхтя и высоко задирая ноги, скакали по сугробам, можно было лишь с большой натяжкой.

Когда после пары дней относительно теплой погоды снежный покров оделся в жесткий сантиметровый наст, продвигаться по нему стало еще труднее. Только благодаря прочным комбезам мы не раздирали в кровь ноги. Но ссадин и синяков хватало.

Однажды Логрэй в сердцах высказался, что ползти по такому насту было бы гораздо проще и, скорее всего, быстрее.

– Да? – Юрай прищурил и без того узкие глаза. – А если тебе, курсант, вдруг понадобится быстро встать, чтобы встретить атакующего противника?