От Игоря я уже знал вкратце историю поселения. Более подробно обо всем рассказал сам Степаныч на следующее утро. Накануне, утомленный приключениями двух минувших дней, я еле выдержал расспросы поселенцев и, едва мне показали приготовленное ложе, упал и провалился в глубокий сон. Утром проснулся затемно и некоторое время лежал, размышляя, в каком направлении искать товарищей. По всему выходило, что надо возвращаться к Агидели и двигаться вниз по течению до океана, где искать встречи с некими владимирцами, контактирующими с подводной базой. Если эта подводная база является единственным оставшимся островком цивилизации на Эрлике, то наверняка наше подразделение было послано к ней. Теоретически на планете могут сохраниться и другие недоступные оружию галантов объекты. Но если наш взвод десантировался в данном районе, значит, цель и есть эти подводники.

Осталось узнать, какие монстры скрываются в водах Агидели и как избежать смертельных укусов тех мух, которых так любит ушастый пушистик.

Вчера с удивлением узнал, что чебурашка – это птица семейства неведомых мне маалийских древесных пингвинов. Местная детвора, завидев Пика, тут же заграбастала его, и он при этом не только не сопротивлялся, но даже не выказал хоть какого-то недовольства ни единым пиком и вскоре, довольно урча, смачно хрустел скармливаемыми ему жучками и личинками, наглаживаемый маленькими загорелыми ручками. Испытывая некоторую грусть, подумал, что пушистику здесь будет лучше, а я все равно не смог бы его взять с собой. Иметь личных питомцев в армии Конфедерации позволительно лишь адмиралам.

За открытым оконным проемом слегка посветлело. Я невольно вздрогнул от звонкого сигнала петуха. Лишь через несколько секунд сообразил, что это не сигнал будильника бытового коммуникатора, а крик настоящего животного. Надо будет посмотреть, что это за зверь такой – петух, крик которого много лет будил меня в детском приюте.

Разбуженные криком первого петуха, тут же на разные голоса начали кричать еще несколько таких же животных. И поселение ожило. Кудахтанье, хрюканье, мычание, топот, голоса переговаривающихся людей – все слилось в одну непривычную моему слуху какофонию.

Кто-то заворочался в противоположном углу, неразличимый во мраке, прошлепал босыми ногами к дверям и, откинув полог, скрылся за ним.

Поднялся и я. Пошарил ногами возле ложа в поисках обуви. Вспомнив, что моя металлизированная одежда конфискована, подобрал выданные взамен кожаные мокасины и натянул на ноги.

– Проснулся? – встретил меня на выходе профессор.

Странный вопрос. Неужели я мог выйти не проснувшись? Решив, что Степаныч так шутит, я улыбнулся и на всякий случай кивнул, как бы сразу и отвечая на вопрос, и приветствуя.

– Как умоешься, приходи пить чай, – он указал в сторону навеса, под которым проходила вчерашняя встреча с местными жителями. Там и сейчас было довольно оживленно, а утренний полумрак разгоняли несколько мерцающих живым огнем светильников.

Вскоре я уже сидел рядом со стариком, жевал свежие пышные лепешки и прихлебывал из грубой керамической кружки горячий ароматный напиток. Становилось все светлее. Легкий дискомфорт для меня создавали направленные со всех сторон любопытные взгляды. Но народ, закончив с завтраком, расходился по своим делам. Вскоре кроме нас со Степанычем под навесом никого не осталось. Судя по тому, как смотрел на меня профессор, ему не терпелось начать беседу. Я спешно дожевал лепешку, допил напиток и уставился на старика, показывая, что готов к новым расспросам.

Если вчера народ интересовался в основном состоянием дел в галактике на фоне экспансии галантов, то сегодня Степаныч почему-то расспрашивал о положении российских беженцев в мирах Звездной Конфедерации. Собственно, а что я мог ему рассказать? Только о собственной жизни на Кинге, о детском приюте, о русском квартале, именуемом унизительным словом – резервация. Находились ли беженцы на положении людей второго сорта? Да. Но на Кинге ко второму сорту относили и тех, кто прибыл в поисках лучшей доли из окраинных миров самой Конфедерации. Так что сказать, что в таком положении находятся исключительно беженцы из Российской империи, я не мог. Рассказал о русском татарине Халиле Фаттахове и обо всем, что запомнил из его рассказов о планете, куда переселился его род. Профессор внимательно слушал, периодически задавая уточняющие вопросы.

Под мерное покачивание в седле воспоминания Владимира перескочили на первый контакт с захватившими подводный комплекс иностранцами. Как ни странно, но состоялся он благодаря примкнувшему к ним подданному Российской империи.

Когда люди из обосновавшейся в гроте общины окончательно осознали, что помощь не придет и им придется выживать самостоятельно, то, наряду с чередой возникших вопросов, встал вопрос пополнения запасов соли. В прежние времена соль для нужд Океанограда добывалась в небольшом искусственном заливчике автоматическим комбайном, который ныне покоился на дне в виде застывшей металлической массы. В первые годы при каждом новом облучении вода в заливчике вскипала из-за плавящегося металла, но потом останки комбайна, вероятно, погрузились глубже, и накрывающая их толща воды и донных осадков уже перестала пропускать направляемые с дисколетов лучи.

На старом месте Матюшин и организовал соледобычу. При необходимости пополнения запасов соляной грунт доставался со дна, промывался и выпаривался в огромных глиняных чанах.

Вместе с солеварами к берегу океана, как правило, отправлялась и компания детворы. Ребята собирали на прибрежном мелководье съедобных моллюсков и крабов. Искали также крупные плоские раковины, которые в отсутствие железа использовались как совки и даже как лопаты.

Однажды, когда солнце добралось до зенита и взрослые, скрываясь от палящего зноя, расселись на обед в тени навеса, в прибрежный лагерь ворвалась ватага галдящей наперебой детворы.

– Там… Там… Лемур… Силайский лемур… Говорящий… И какой-то белый…

Мужчины недоуменно переглянулись, но, встав с лавок, на всякий случай взяли в руки рогатины.

– Какой еще белый лемур? Где? – нахмурив брови, строго обратился к ребятам бригадир – бывший техник с подводного комплекса Андрей Красноселов.

– Там… В скалах. Он в норе застрял. Рычит и ругается…

– Ругается? Может, он еще свистит и камни ест? – усмехнулся один из рабочих, вспомнив старую детскую загадку.

– Не, камни не ест. И не свистит. Ругается только.

– Та-ак, – подступил к ребятам бригадир, – а кто вам разрешил к скалам ходить? А?

– Так мы это… Мы в скалы не лазили. Мы рядом. А оно как закричит… А из норы вылезти не может.

– С каких это пор силайские лемуры по норам лазают? – скептически спросил рабочий.

– Пошли, посмотрим на этого белого лемура, – вышел из-под навеса бригадир и кивнул детворе: – Ведите, показывайте.

Идти куда-то под жгучими лучами полуденного солнца не очень-то хотелось, но, судя по взволнованному виду мальчишек, они действительно увидели что-то или кого-то необычного. Прихватив все имеющееся в наличии оружие, включая лопаты из раковин гигантских мидий, бригада отправилась к уходящей далеко в океан скалистой гряде.

– Вон там, у тех кустов, видите? – указал рукой рыжий мальчонка, когда команда приблизилась к скалам.

Там в тени действительно шевелилось что-то светлое, издающее непонятные хриплые звуки.

Один из рабочих удивленно присвистнул.

– Ребята, да это, похоже, человек, – сообщил он.

И действительно, теперь все видели, что в узком лазе, заплетенном крепкими корнями растущего на склоне лимонника, застрял человек. Выбившийся из сил бедолага еле шевелился. Вероятно, он пытался освободиться уже довольно долго.

В глаза бросалась неестественная бледность кожи. Сразу понятно, что человек давно не был под солнечными лучами.

Мужчины перерезали корни и попытались вытянуть пленника наружу. Не тут-то было. Парень засел в узкой норе плотно. Усилия привели лишь к тому, что ему сильнее сдавило грудь, и он захрипел, не в силах вымолвить что-либо членораздельное.