— Не могло бы быть — не случилось, — наставительно поднял Оливарес палец. — Сидели бы тихо в своем герцогстве, не искали бы выхода на принцев — и вы были бы дома и ваш отец.

— Он сам на нас вышел, — убито сказала Исабель. — В смысле Его Высочество Фабиан сам пришел к моему отцу, чтобы заключить соглашение. Папа колебался, не хотел говорить ему ни да ни нет, даже письма осторожно составлял.

— Но вы все же состояли в переписке с Его Высочеством Фабианом, — уничижительно бросил Оливарес. — Даже на свидание с ним побежали, что вас и сгубило, донна Болуарте. И вас, и вашего отца.

— Я не бегала к нему на свидание, — вскинулась она возмущенно. — Мне прислали записку, в которой тот, кто выдавал себя за Его Высочество, утверждал, что у него на руках документы, порочащие моего отца, и что он их может передать только мне лично, без свидетелей. Мне для этого даже из собственного парка не надо было выходить. Всевышний, о какой ерунде я говорю, — она прижала пальчики к вискам. — Нужно срочно что-то делать. Я должна вернуться в Гравиду.

— Возвращайтесь, конечно, — ляпнул Оливарес. — В родной стране только и ждут, когда вы появитесь, чтобы довести до конца то, чего не удалось Его Высочеству Альфонсо. И себя угробите, и Алехандро, потому что из вас выбьют все, что вы знаете и о чем только догадываетесь. Одна беда, ваш отец так и не узнает о вашей героической смерти ради него. Все свершится в тайне.

— И что же мне, по-вашему, делать, дон Оливарес?

— Отправиться в столицу, но нашу, и уже там выступить с заявлением о том, чем занимается королевская семья Гравиды, донна Болуарте, — с готовностью выдал ей план действий проклятийник.

— И я становлюсь марионеткой в руках мибийских властей, — пренебрежительно бросила она.

Время от времени Исабель опускала взгляд к газете, как будто надеясь найти там нечто тайное, непрочитанное ранее, что помогло бы ей принять правильное решение.

— Милая моя, — отечески улыбнулся Оливарес, — а раньше вы были совершенно независимы? Единственная возможность для вас помочь отцу — это поехать в Стросу и сделать заявление о преступлениях кровавого семейства, представитель которого пока еще сидит на троне.

— Но у меня нет доказательств… — спохватилась она.

— А то у ваших противников они есть. Политика — грязное дело. Кто большую грязь вывалит на другую сторону, тот и выиграет, — философски заметил Оливарес. — Так как, донна Болуарте, отправитесь в Стросу? Тогда я напишу дону Карраскилье, он за вами приедет.

— А дон Контрерас?

— Дону Контрерасу пока желательно держаться подальше от столицы, — с видимым сожалением сказал Оливарес.

Признаться, логики действий Оливареса я не улавливал. Мне казалось, что в столице Исабель проболтается обо мне с куда большей вероятностью, а именно этого проклятийник старался избежать. Как вариант, я заподозрил, что Карраскилью-то Оливарес вызовет, но донна Болуарте до Стросы не доедет. Впрочем, у самого Карраскильи могли быть свои планы на донну. В отличие от приятеля, убивать он ее не собирался, а собирался использовать в политических целях. Оба чародея тянули одеяло на свою сторону. Еще немного — и оно треснет, оставив каждого со своей частью, причем оба рассчитывают на больший кусок.

— Вы правы, дон Оливарес, в моей ситуации поспешность действий недопустима. Я должна сначала все обдумать.

Что еще она хотела сказать, мы так и не узнали, потому что на кухню ввалился тот самый сеньор, которого мы брали на работу, чтобы Хосефе было на ком оттачивать свои командные навыки. Ввалился он со словами:

— Я там посылку для дона Оливареса привез. Куда ставить? — Но увидел меня и завопил, как припадочный: — А-а-а, привидение! А-а-а, смерть моя пришла!

Делал он это самозабвенно, зажмурив глаза и сжав руки в кулаки, поэтому я сделал знак опешившему Оливаресу, притянул к себе Исабель и накрыл нас обоих невидимостью. Как только мы умудрились пропустить появление этого типа? Зря перестал реагировать на свою сигнальную сеть, будучи уверенным, что в башне я в безопасности. Но больше такой ошибки я не сделаю.

— Э-э-э… — потянул Оливарес, тоже наверняка пытаясь вспомнить имя этого сеньора. Вот совершенно незапоминающееся имя. Даже Хосефа звала его то Хуаном, то Педро, то Антонио, и самое забавное, что этот тип с готовностью откликался на любое. Но Оливарес выкрутился: — Любезнейший, что с тобой? Все здесь живы и здоровы. Никаких привидений нет. Серхио, тряхани-ка этого придурка, чтобы замолчал.

Компаньон потряс сеньора, из которого звуки начали вылетать с каким-то бульканьем, зато его глаза приоткрылись и испуганно начали бегать от Серхио к Оливаресу и обратно.

— Эй, — Оливарес привстал и пощелкал пальцами перед носом Хуана-Педро-Антонио. — Привиделось чего? Орешь чего, я спрашиваю?

— Я видел здесь дона Алехандро как живого, — проблеял тот.

Орать он перестал, но тело его била такая крупная дрожь, что можно было бы подумать, что это не просто дрожь, а настоящий эпилептический припадок, если бы сеньор не был в полном сознании.

— Во-первых, его тут нет, а во-вторых, с чего ты взял, что он умер? Дон Контрерас в отъезде.

— Донна Ортис де Сарате при мне в церкви свечку ставила за упокой его души. А разве свечки за живых ставят?

— Донна Ортис де Сарате, похоже, промышляет запрещенными чарами, — стал нагнетать Оливарес. — Ничем не гнушается, тварь мерзкая. Нужно про нее записочку иерархам церкви отправить. Пусть разбираются. Донне мало не покажется.

Сказал это Оливарес так, что его собеседника начало корежить, потому что до него дошло: если супруге алькальда мало не покажется, то тому, по чьей причине к ней придут неприятности, не покажется куда больше.

Исабель уткнулась мне в плечо, силясь сдержать смех. Звуков от нас доноситься наружу не должно было, но я ей этого не стал говорить — очень уж приятно оказалось держать в объятьях эту девушку. И пахло от нее тоже чем-то приятным — наверняка Хосефа заваривала для ванны ароматические травы. Для моей ванны, которую донна принимает даже без меня. Вот горе-то…

— Может, я ошибся, — показательно засомневался сеньор. — Услышал что-то не то. Как вон сейчас увидел. С головой у меня что-то не то. Видения странные…

— Ай-яй-яй, какая незадача, — поцокал языком Оливарес, — но если все же решишь, что поступок донны Ортис де Сарате не привиделся, не стесняйся обращаться ко мне за помощью — напишем обращение в Церковь в лучшем виде.

Предложение сеньора напугало до икоты, к которой прибавилась еще и мотающаяся голова. Тем самым сеньор хотел показать, что он отказывается от щедрого предложения Оливареса, но выглядело это как очередной приступ загадочной заморской болезни.

— А хотел-то ты чего? — добродушно спросил Оливарес у полностью деморализованного сеньора, который уже забыл не только то, что он тут меня видел, но и то, зачем он вообще тут появился.

— А я это, посылку сеньор Франко попросил вам отвезти. Вот я и отвез. У входа в башню стоит.

— А почему там? Взялся доставлять — заноси в башню.

Сеньор меленько закивал и рванул на выход за коробкой, а Серхио тихо спросил Оливареса:

— Может, его сразу того?

— Сдурел? Не в нашей башне же, — возмутился Оливарес. — И не при даме.

Но планам по устранению свидетеля было не суждено исполниться, потому что сигнальная сеть дала понять, что к башне приближается еще кто-то.

Этим кто-то оказалась донна Ортис де Сарате в сопровождении стражников. Причем они в дополнение к своему обычному вооружению тащили еще и лопаты. Оливарес вышел на крыльцо, но вовсе не из уважения, а чтобы не дать донне проникнуть в башню. Серхио выступал группой поддержки. Слуга, старательно пыхтя, как раз подтаскивал к башне не такую уж большую коробку. А мы с Исабель на все это смотрели из узкого окна, потому что даже под невидимостью выходить на солнце при условии, что все насторожены и обращают внимания на любые мелочи, даже неправильное шевеление кустов, — дело гиблое. Продолжал я Исабель обнимать, а она этого даже не замечала, увлеченная разворачивающейся картиной. Или, как вариант, считала, что невидимость на нас обоих распространяется только при таких условиях.