— Ты хорошо рисуешь. Думаю, это и есть то, чем тебе стоит заниматься в жизни.
Гальвэр наконец поднял голову и посмотрел на Лейну.
— Правда?
— Зачем мне врать? Главное тренироваться, чтобы стать лучше! А если кто-то будет тебя задирать, говори мне, я их сражу, — делая выпад невидимым мечом, сказала она.
Это воспоминание всегда согревало душу художника и придавало уверенности в темные дни, когда его руки опускались от тяжести непонимания окружающих.
— Этот Мотон проигрывал мне дважды! А столько красовался всегда, будто последний самец хадука!
Гальвэр изобразил улыбку, на которую был способен человек только на гране нервного срыва.
«Кхе. Только не подавись слюной, а то смерть выйдет до безобразия глупой. И девчонка твоя смеяться будет».
Художник проигнорировал голос. Его запястье уже сводила судорога.
«Проклятые складки на одежде, как на них должен падать свет?»
— Гал…
Так звала его только она. Он положил кисть на подставку мольберта и начал растирать запястье.
— Ты уже закончил? Можно посмотреть?
Лейна подорвалась с места, но Гальвэр ее остановил.
— Нет, и, нет! — сам удивившись своему серьезному тону ответил он.
Девушка снова погрузилась в мягкое кресло.
— Ты меня удивил. Не знала, что ты так хорошо рисуешь людей. Та картина…
— Возлюбленные, — немного покраснев напомнил он ей.
Она заметила его смущение.
— Хоть ты и вырос, а все еще краснеешь, как в детстве.
Художник решил сместить фокус ее внимания в другую сторону.
— Помнишь, я тренировал тебя? Кидал снежки, а ты отбивала их палкой.
— Да, такое не забудешь. В этом мне не было равных.
— Ага, а когда снег попадал тебе за шиворот, ты визжала и хлопала себя по спине, — изображая панику своей подруги продолжал он.
— Эй, не было такого!
— Еще как было! Такое не забудешь!
Они смеялись, предавались воспоминаниям и снова смеялись. Он наконец-то смог расслабиться. Она была рядом с ним. Может Гальвэр сможет ей когда-нибудь признаться, но сейчас ему было достаточно и этого. Честно говоря, дрожь колотила его всегда, при мысли что он раскрывает свою хрупкую и нежную любовь к ней. Это ощущение было похоже на прыжок в бездну. Ты падаешь и не знаешь, когда разобьешься и разобьешься ли вообще? Чувства сложны, порой невыносимы. Как их можно удерживать в себе так долго? Гальвэр больше всего боялся не отказа принять его любовь, а изменений, которые могут произойти в их отношениях. Разрушающих изменений.
Лейна машинально и совсем без интереса перелистывала страницы какой-то книги. Кожа на кончиках ее пальцев была сухой и потрескавшейся. За время учебы в империи организм девушки уже совсем отвык от холодного климата северных островов. Время было уже позднее, а их отцы ушли куда-то по своим купеческим делам. Молодая мечница ощущала уют рядом с Галом. Он был словно ее родственная душа. Все понимающая с полуслова, в отличии от имперских ребят. Она знала, что те двое изменили ее и Шин Зе тоже… Но художник смотрел на нее совсем иначе. Может это было связано с тем, что они росли вместе или из-за общей культуры, которая им обоим не нравилась. Она наблюдала, как он бережно окунает каждую кисть в чистящий раствор, затем протирает и складывает в футляр. Он тоже изменился. Совсем капельку. Стал более уверенным, возмужал. Но он все еще был чужим среди своих, как она сама. Еще одна маленькая деталька, скрепляющая их. Это ей нравилось, это делало их особенными, не серыми и скучными, а живыми. Люди, которые искренне стремятся к своим мечтам, вызывали у Лейны глубокое уважение наполовину с восхищением. Гал напоминал ей Элвара своей мягкостью и усердием.
«Эти двое точно бы нашли общий язык», — подумала она, а вслух сказала:
— Отец рассказал мне, что ты можешь стать первым копьем, если постараешься.
Гальвэр нахмурился так, как делала она сама.
— Я больше не хожу на тренировки. Это не мое.
Лейна встала и потянулась.
— Ах, думала такой гений, как ты, поможет мне с тренировками, чтобы одолеть другого гения.
— Но я же не мечник, — с едва слышными нотками разочарования произнес художник.
— Мне просто нужен свежий взгляд. Мой учитель покинул острова, а тренироваться мне больше не с кем. Хочу вернуться и уделать хвастливого гада!
Эмоции Лейны всегда пробуждали вдохновение в Гальвэре. Он взял чистый лист бумаги из стопки на столе и карандаш.
— Опиши мне его поподробней. Хочу проверить свои силы в новом ключе.
Лейна оскалилась.
— Хорошо, но раз я помогаю тебе в твоем ремесле, ты поможешь мне в моем, — гордо ткнула себя большим пальцем в грудь девушка.
Художник крутанул в пальцах карандаш и ответил:
— Идет.
На следующий день они поменялись ролями — Гальвэр был гостем в ее доме и наблюдал за мастерством девушки. Художник знал о мечниках только то, что Лейна ему сама рассказывала, а теперь и показывала. Сейчас она казалась ему еще прекрасней. Он уже много раз пожалел, что не взял с собой ничего из своих творческих инструментов. Но Гальвэр запечатлеет этот образ девушки в своей памяти, а потом бережно перенесет на холст.
— Мы постоянно проводили спарринги, но, чтобы я не делала он все время побеждает, — яростно делала рубящие удары в гостиной девушка.
Художник утопал в удобном диванчике, находясь на безопасном расстоянии от нее. Он собрал всю свою волю, чтобы сосредоточиться на проблеме подруги, а не пялиться на нее с блаженной улыбкой.
— Кажется я начинаю понимать… Хорошо изучив тебя, он уже знает заранее, что ты можешь выкинуть. Я и сам уже вижу места, куда бы ударил. Нужно поменять стратегию.
Она вытерла тыльной стороной ладони пот со лба.
— Например?
— Раз он так хорош и невыносим, предлагаю… подлые трюки.
— Подлые трюки, — заговорщицки произнесла Лейна.
Гальвэр кивнул.
— Мне нравится. Этого он от меня точно не ожидает!
— Ты говорила, что была третьей, а кто был вторым на соревнованиях?
Лицо девушки изменилось. Мимолетная улыбка мечницы была такой, какую художник никогда еще не видел у нее. Сердце Гальвэра отчего-то очень гадко защемило.
— Один хайши каждый раз держал его в напряжении. За его скоростью мне не угнаться, но если я одолею Дарста, то, и считай его тоже.
Художник потерял концентрацию и выронил кисть.
— Тебе плохо? Ты как-то резко побледнел, — взволнованно произнесла Лейна.
Гальвэр нагнулся за кистью, чтобы не встретиться с ней глазами. Он был напуган. Этот страх был каким-то странным. Тревожным. Поглощающим.
— Я не спал всю ночь. Работал над одним пейзажем, — соврал он.
— Я знаю ты быстро увлекаешься, но про отдых не стоит забывать. Мне не хочется потерять единственного понимающего друга из-за недосыпа, — тепло улыбнулась она.
Но эта улыбка была совсем другой. Она не принесла Гальвэру успокоения. Художник вложил всю уверенность в свой голос.
— Все хорошо. Насколько ты останешься?
— На островах? — она направила свой взгляд к потолку. — Думаю, несколько месяцев точно проторчу здесь, но многое зависит от тебя. Если хорошо меня будешь развлекать, останусь на подольше, — весело подмигнула она ему.
Сердце Гальвэра забилось снова в нормальном ритме.
«Пока она рядом, больше ничего не важно».
Порой, юный художник начинал рисовать с самого пробуждения, не вылезая из кровати. На тумбочке рядом с ней всегда было все самое необходимое, чтобы не упустить вдохновение. Это утро выдалось как раз из таких. Взъерошенный, в мятой одежде и с красными глазами он делал резкие черкания карандашом по бумаге. Когда он закончил, воображаемый друг не смог удержаться от колкости.
«А я уж думал, что люди теперь у тебя будут лучше получаться, раз набил руку на девчонке».
На листке было изображено человекоподобное существо. Точнее не скажешь. Полностью черное, без лица, с длинными руками, доходящими почти до стоп, угловатое тело будто у обгоревшего чучела.
