Мэйв хмыкнула в стакан, но на сей раз тоже придержала колкости при себе.

Горе, действительно. Это для Эль Першильд являлась едва знакомым посторонним человеком, которого было жаль не больше и не меньше, чем любую невинную жертву. А другие прожили с ней бок о бок не один год, и ее смерть не могла не стать для них ударом.

— Простите, вы правы, — признала Элинор свою ошибку.

— Книксен еще сделай, — фыркнула Мэйв.

На что Эль лишь закатила глаза. К черту, пусть бесится. Протрезвеет, можно и выяснить отношения, если продолжит в том же духе.

— Вот и славно, — тем временем вновь улыбнулась Шерлиз и щедро поставила на стол тарелку с готовым оладьями. — Кушайте, девочки, и крепитесь. Жизнь она такая, непредсказуемая.

Мэйв угощение проигнорировала и опять хлебнула своего пойла. Элинор проводила взглядом путь стакана от столешницы к губам.

Венье довольно крякнула, допив то, что уже было налито, и извлекла из-под стола полную на треть стеклянную бутыль с точно таким же мутным содержимым внутри.

— Будешь? — Взвесила тару в руке. — Чистый самогон. Бовер с третьей улицы гонит.

Эль брезгливо сморщила нос и покачала головой.

Соседка же пожала плечами и наполнила свой стакан до краев. Несколько капель упали на скатерть. Концентрация паров алкоголя в помещении заметно увеличилась.

Элинор отвернулась и придвинула к себе блюдо с оладьями.

— Ешь, ешь, деточка, — заметила ее движение Шерлиз. — Теперь-то никто тебе не скажет про талию и бедра, как у бегемота-а-а… Горе-то какое! — И «матушка» принялась промокать глаза краем своего передника.

У Эль кусок встал поперек горла.

Кое-как прожевав взятую оладью, она поднялась из-за стола.

— Спасибо, я, пожалуй, пойду.

— «Пожалуй», — тут же прыснула Мэйв.

— Уже наелась? — ахнула Шерлиз.

По горло, откровенно говоря.

Элинор выдавила из себя улыбку и вышла.

Потом, все потом. У людей действительно горе, и, матушка Шерлиз права, каждый переживает его по-своему.

Прибой лизал босые ступни, щекоча кожу. Тем не менее отодвигаться от воды или менять положение не хотелось. Как и вообще двигаться. Эль было хорошо и уютно, а вся суета и проблемы мира будто отошли на второй план, куда-то далеко-далеко и уж точно за пределы этой крохотной бухты, отгороженной от любопытных глаз плотным заслоном из крупных обтесанных ветром валунов.

— Здесь так хорошо, — поделилась Элинор своими чувствами.

Плечо под ее щекой вздрогнуло, а над головой раздался смешок.

— Говорил же, туристы не знают про это место. А как узнают, изгадят и растащат на камешки.

Она улыбнулась и поерзала, устраиваясь поудобнее; заскрипел под боком песок.

— Ты, как всегда, полон «оптимизма».

Грег хмыкнул.

— Хочешь, чтобы я притворялся кем-то другим?

Эль тут же вспомнила об Инессе и в ужасе зажмурилась.

— Вот уж нет! — Он засмеялся, а она ласково провела ладонью по его груди и тихо призналась: — И вообще, ты мне и такой вредный нравишься.

Грегори снова усмехнулся, на сей раз куда-то ей в волосы, затем нежно коснулся губами ее макушки, и Элинор довольно сощурилась.

— Это потому что ты тоже вредная. А вредные вредным нравятся.

Ой ли? Как о таких обычно говорят? Нашла коса на камень?

Но спорить у Эль сейчас не было ни малейшего желания. Хотелось просто вот так валяться на песке в обнимку, болтать о всяких глупостях или даже просто молчать.

На оранжевом в лучах заходящего солнца небе не было ни облачка. Обнаженную кожу приятно обдувал уже по-вечернему свежий ветер. Спокойствие и тишина, нарушаемая лишь плеском волн да криком чаек.

Когда-то Элинор смеялась над тем, что Инни называла Прим раем. Сейчас же была склонна согласиться с этим утверждением, пусть и отчасти. Когда не нужно работать и, обливаясь потом, бегать по душному городу, где жар исходит от каждого камня, это место и правда вполне можно счесть раем. Особенно если под вечер избавиться от одежды, вдоволь наплаваться, а затем завалиться у воды в компании человека, с которым хорошо.

Повисло молчание. Тэйт бездумно накручивал на палец прядь ее волос. Накручивал и раскручивал снова. И это монотонное движение его руки почему-то не раздражало, а действовало умиротворяюще.

Возможно, Эль могла бы даже уснуть — слишком устала за последние дни, — но одна мысль повлекла за собой вторую, а та не осталась в долгу и приманила третью.

Три ночных смены подряд. С непривычки — тяжело. И как бы Элинор прежде ни рвалась работать ночью, когда в этом возникла необходимость, она вспомнила отца добрым словом: не зря он хотел оградить ее от такой нагрузки.

А необходимость и правда была, потому что Мэйв ушла в запой, а мага, который мог бы ее заменить, как раз недавно отправили в отпуск, и он успел уехать к родне в другой город.

Конечно же, отец не позволил Вэйду поставить свою еще неопытную дочь в ночь самостоятельно. Конечно же, ее отправили в помощь (считай, под опеку Дрюнела). Но и польза от нее точно была. Ночь не чета дню, когда вся нечисть и нежить спит, и работы хватало на всех.

Дрю даже похвалил Элинор после первой совместной смены, и она была невероятно горда собой.

А Мэйв… Мэйв пила. Нескончаемо и беспробудно. Вэйд негодовал, Вэйд орал, Вэйд грозился увольнением. Но Мэйв продолжала пить, и с этим не могли справиться ни магия целителей, ни угрозы начальства.

Кто бы мог подумать, что одиночка Мэйв Венье так привязана к старухе Першильд? Точно не Эль. Но со дня смерти той, темная соседка в прямом смысле не просыхала.

Матушка Шерлиз сочувствовала Мэйв и призывала других оставить «девочку» в покое. А «девочка» материлась и размахивала бутылкой…

Вот уж точно: чужая душа — потемки.

— О чем думаешь? — спросил Грег.

И Элинор не стала врать.

— О Мэйв.

— Мэйв — дура.

Прозвучало это так непривычно зло, что Эль приподнялась на локте, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Я думала, вы друзья.

Тэйт поморщился.

— Приятели. У Мэйв нет друзей.

— А у тебя? — подловила Эль.

И на сей раз он закатил глаза.

— А у меня ты и за друга, и за все остальное.

Элинор рассмеялась и улеглась обратно ему под бок.

— А Першильд?

— А что Першильд? — не понял Грегори, увлекшись выведением невидимых узоров на ее бедре.

— Они были близки?

— Дружно тренировались в остроумии над Шерлиз, если только.

— Но ее смерть Мэйв подкосила.

Рука Тэйта вдруг замерла, а он сам перекатился на бок и приподнялся, теперь нависая над Эль и загораживая собой темнеющее небо.

— Ты же не думаешь, что она причастна к ее смерти?

Вот тебе и не друзья. Во всяком случае, лицо у него приняло весьма воинственное выражение.

— Я ничего не думаю, — заверила Элинор, пока Грег не кинулся защищать соседку (которая дура и ему вовсе не подруга, угу). — Но это странно, согласись?

Воинственность исчезла. Грегори дернул плечом.

— Соглашусь. Но мы не знаем правды. Может, у нее умерла бабушка, и похороны об этом напомнили? Может…

Эль усмехнулась и примирительно коснулась его щеки.

— Я еще не обвиняю, а ты ее уже оправдываешь.

— Да никого я не оправдываю!

— Оправдываешь.

— А вот и нет!

— А вот и да!

Он попытался заткнуть ей рот поцелуем. А она, смеясь, швырнула в него песком. И они, хохоча и шутливо борясь, покатились до самой воды…

***

Одевались уже в потемках. Элинор, конечно, зажгла над ними «светлячок», но побоялась делать его слишком ярким, чтобы не привлечь к их уединенному месту внимание туристов, вовсю гуляющих под громкую музыку и танцы на пляже с другой стороны залива.

Поэтому вещи на себя Эль натягивала по большей части на ощупь. Встряхнуть рубашку, чтобы избавиться от песка, влезть в рукава, поднять с земли брюки…

Поправляя карманы, она вдруг замерла, нащупав в одном их них то, о чем совершенно забыла. Мало того, Эль точно помнила, что отдавала эти брюки в стирку, предварительно достав из них кольца-накопители, которые всегда носила в правом переднем кармане. Но она не проверила задние!