Монтегрейн перевел взгляд на сидящего за столом крепко сбитого мужчину в темно-синей военной форме. Короткая стрижка, тяжелый подбородок, суровый взгляд — казалось, Кастор Холт не менялся годами: таким Рэймер увидел его, придя в академию желторотым юнцом, и таким же тот остался шесть лет спустя. В прошлом — командующий элитного подразделения, военачальник. Ныне — старший инструктор Циннской военной академии. Второе лицо после главы — официально. Фактически же — главный в этом месте. Наставник и второй отец для таких, как Рэймер, — тех, кому не очень повезло с первым.

— Что смотришь? — огрызнулся Холт. С напускной злобой, но на самом деле скорее с усталостью.

И Монтегрейн понял, что ошибся. Старший инструктор постарел. Добавились новые морщины на лице, совсем поседели волосы. А своим сегодняшним поступком Рэймер, вероятно, добавил тому как тех, так и других: новых морщин и седых волос. Кому, как не ему, держать ответ за выходку завтрашнего выпускника, если Бриверивзы решат подать официальную жалобу его величеству? Скверно.

Злость на Эйдана схлынула. Осталось ощущение бессилия и раздражение из-за невозможности добиться справедливости.

Монтегрейн отвел взгляд, затем поднялся на ноги и вытянулся перед столом наставника по струнке, повинно склонил голову.

— Приношу извинения за свой проступок, — отчеканил по уставу. Помолчал и добавил уже искренне: — Я не хотел вас подставить, господин старший инструктор.

Холт смерил его тяжелым взглядом.

— Твое счастье, что целитель Досс вернул Бриверивзу зубы на место. Все зарастил как надо. Отделаешься выговором.

Рэймер нахмурился. Сейчас его волновали не собственные перспективы. Из речи говорившего он вычленил главное:

— Досс в городе?

Черт возьми, он же несколько часов назад отправил ему записку, в которой просил немедленно выехать в Монтегрейн-Парк и обследовать Анабель.

— А где ему еще быть? — не понял наставник.

Действительно. Вдруг сыночку Бриверивза потребуется помощь…

Рэймер до хруста сжал зубы.

— Нигде, — буркнул и уперся взглядом в пол.

Старший инструктор громыхнул кулаком по столу. Пишущие принадлежности взлетели в воздух и с грохотом упали обратно. Карандаш с металлическим набалдашником со звоном покатился по столешнице. Докатился до края, свалился на пол.

— Смотреть на меня, когда я с ним разговариваю! — рявкнул Холт. Рэймер поднял голову, встретившись с негодующим взглядом хозяина кабинета. — Так-то лучше, — проворчал тот. — Устроили…

— Готов понести любое наказание, — откликнулся Монтегрейн.

Он не собирался ни оправдываться, ни отрицать свою вину. Да, виноват, но только в том, что доставил проблем наставнику.

— Наказание… — Тонкие губы Холта тронула невеселая усмешка. — Поздно наказывать — допрыгался.

Монтегрейн, не понимая, посмотрел на старшего инструктора, а тот потянулся к ящику стола и достал оттуда несколько скрепленных вместе бумажных листов с четко выделяющейся на них печатью. Рэймер знал эту печать — печать главнокомандующего армией. Личная печать его отца.

— На, — бросил, как сплюнул, Холт, — полюбуйся. — Швырнул документы на край стола.

Рэймер послушно шагнул ближе. Не стал брать бумаги в руки, будто бы страницы были пропитаны ядом, пробежал строки глазами на расстоянии. «Белый клык» — самая дальняя и богами забытая крепость королевства. Два года.

— Я думал, распределение будет после выпуска…

— Если бы ты думал, ты бы командовал сотней в столичном гарнизоне! — гаркнул Холт, резким движением сметая документы обратно в стол. — Прочь с глаз моих!

Рэймер не шелохнулся.

— А как же наказание?

— «Белый клык» — твое наказание! — Наставник снова долбанул по столешнице кулаком. — Радуйся, что Бриверивз обещал не выдвигать официальных обвинений. Прочь с глаз моих, я сказал!

Когда-то Рэймер Монтегрейн был любимчиком старшего инструктора академии. Сокурсники даже подшучивали над ним по этому поводу и в тайне завидовали.

Любимчик, подающий надежды. Кем он стал теперь? Разочарованием?

Рэймер дошел до двери и повернулся, уже коснувшись ручки.

— Это наши с отцом личные счеты, — все же решил внести ясность. — Бриверивзы и академия тут ни при чем.

— Вон! — сурово повторил Холт.

Дверь хлопнула.

Настоящее время

Монтегрейн-Парк

Ей снился Эйдан. Не воспоминание, а гораздо хуже — сон очень похожий на реальность. Будто бы Бриверивз вовсе не умер, а только притворился мертвым и теперь явился к ней, что бы отомстить.

Амелия проснулась в холодном поту от скрежета собственных зубов. Бросила взгляд на запертую дверь спальни, за которой было по — прежнему тихо, и с облегчением выдохнула — значит, крик удалось сдержать. С первых дней пребывания в новом доме прослыть психически нездоровой среди его обитателей категорически не хотелось.

За окном с тонкими шторами только-только занимался рассвет, но Амелия умудрилась выспаться прошлым днем и спать больше не хотелось, она чувствовала себя отдохнувшей.

Мэл приподнялась на локте, еще раз окинула комнату взглядом, убедившись, что все на своих местах, а появление Эйдана ей только привиделось, и расслабленно откинулась обратно на подушки.

Над головой сиял своей белизной потолок с небольшой, со вкусом сделанной люстрой в форме полураскрытого цветка. Из неплотно закрытого с вечера окна в комнату поступал свежий утренний воздух, чуть колышущий светлые легкие шторы. Но под одеялом было тепло и уютно.

Покои, которые для нее выделили, и впрямь были уютными. И очень светлыми.

Обстановкой дома Бриверивзов занималась ещё мать Эйдана, и происходило это лет сорок назад. Тогда были в моде темные цвета, массивная деревянная мебель и тяжелые ткани. А бывший муж, считавший вкус своей матери безупречным, не позволял Амелии ничего менять, и она годами задыхалась в тесноте и мраке их фамильного особняка.

Здесь же казалось, что свежий воздух шел не только с улицы, а пропитывал собой все пространство.

Спальня была простой, без излишеств, но удивительно светлой и просторной. Широкая двуспальная кровать с изголовьем из светлого дерева, уже упомянутая люстра — сама по себе произведение искусства, прикроватные светильники, мягкий свет которых Мэл оценила прошлым вечером, светлый ковер на полу, светлые же шторы, не препятствующие прохождению воздуха, и небольшие шкаф, трюмо и тумба из того же дерева, что и кровать.

Амелия даже подумала, что, будь у нее возможность самой выбирать обстановку, она непременно обставила бы комнату именно так.

Вчера всю оставшуюся после прибытия в поместье часть дня Мэл провела здесь, в спальне. Услужливый дворецкий проводил ее до приготовленных к приему новой хозяйки двухкомнатных покоев, показал, что и где находится, и, рассудив, что она устала с дороги, не стал и дальше навязывать ей свое общество.

Услужливость Дрейдена балансировала на грани раболепия, отчего Амелия толком не понимала, как ей следует себя с ним вести. И когда он оставил ее в одиночестве, вздохнула с облегчением.

К удивлению Мэл, ее никто не беспокоил. Часа через два после ухода дворецкого прибежала нагруженная подносом Дафна, улыбающаяся во весь рот и уже облаченная в новую форму — темно-синее платье с белым кружевным воротничком и манжетами и такой же белый передник. На подносе оказалась свежая, еще теплая выпечка и сразу три чашки с разными сортами чая.

Выпечка пахла божественно, но аппетита не было, и вернувшаяся за подносом девушка унесла угощения почти не тронутыми.

В другой раз вернулась уже под вечер и принесла ужин.

Они почти не разговаривали: Мэл не начинала беседу, а судя по торопливым движениям Дафны, ее ждали в другом месте, вероятно, чтобы провести инструктаж по правилам поведения в доме. Амелия служанку не задерживала, и, убедившись, что госпоже ничего не нужно, девушка упорхнула из комнаты.

Если судить по улыбке, не сходящей с лица Дафны, ее не обижали. И Мэл отпустила ту с легким сердцем.