Череда образов, уже виденных прежде, захлестнула Войника. Живой лик наложился на мёртвый.

Он был яростью своих воинов, остриём копья, нацеленного в сердце врага. Вся сила, вся смелость его народа вливалась в него, преломлённая мощью Богов в его крови.

Он был их надеждой на лучшую жизнь, на долгожданную свободу. Они сражались за свои семьи, за свою землю – как и он сам. За их плечами были победы, что прежде казались невозможными, – он показал им, что всё было им по силам. Его люди поднимались на битвы, впервые поверив, что сила предков вернулась к ним. Они не боялись смерти, зная, за что умирают: Обе Земли будут едины!

Предательство перечеркнуло всё это. Его небольшой отряд, отсечённый от основных войск, не выйдет из этой битвы.

Секененра окинул взглядом солдат, готовых умереть за него, черпавших силу в его силе. Как жаль…

Хека-хасут рано праздновали победу. Пленить его не удастся. И он купит время остальным. Они придут паводковыми водами, смоют эту скверну…

– За свободу! – рявкнул Владыка Уасет, и отряд подхватил его крик, устремляясь за ним в свой последний бой.

Он вспомнил, как уже соприкасался с жизнью Таа-Секененра, видел его гибель… видел скорбь Нефертари, помнил её нутром, как свою собственную… Но теперь река времени причудливо переплетала фрагменты судеб, складывая в новый узор.

Стало быть, сейчас он увидел начало освободительной войны?.. Долгой кровопролитной войны. И почему так больно было понимать, что Владыка, положивший этому начало, подаривший своему народу надежду, этой победы так и не увидел?..

– Мы вне времени, – прозвучал её шёпот у самого уха, – и всё же твоё время тает… Песчинки отмеряют каждый хрупкий вздох…

Струйки песка, которые он уже видел в коридорах по пути сюда, с тихим неумолимым шелестом засыпа́ли гробницу. Якоб испуганно огляделся. Царевны нигде не было – ни мумии, ни красавицы.

– Спеши… спеши же! – Шёпот пронёсся порывом ветра, ударил в двери, и те пошатнулись. – У тебя ведь всё ещё есть тело…

Войник сморгнул. На пороге возник пёс, но не чёрный, остроухий, что привёл его сюда. Этот зверь, гость его снов, был красно-рыжим, словно сотканным из живого текучего песка египетской пустыни. Поднявшись на задние лапы, зверь ударил передними в запечатанные двери, и те подались, распахнулись. Гробница стонала и содрогалась. Гул в коридорах, прежде казавшийся далёким, стал оглушительным – голоса и звон оружия или молотов в неведомых кузницах, кующих новые судьбы.

Зверь устремился вперёд, замер, обернувшись, безмолвно зовя за собой, и метнулся в один из безликих переходов. Повторное приглашение Войнику не требовалось – он поспешил следом, смутно понимая, что то был не просто зверь, а лишь ещё один из обликов древней царевны. Дыхание сбивалось, и хор потусторонних голосов гнал его, обдавая жаром. Позади с грохотом захлопнулись двери.

Якоб бежал, спотыкался, полз, когда проход становился слишком узким, и снова бежал по неведомым переходам, стараясь не упустить из виду зверя, ведущего его. И откуда-то знал совершенно точно, что оборачиваться нельзя. Что он просто не готов увидеть то или тех, кто остался за спиной, кто обитал в этих пространствах, из которых он успел узреть лишь крохотную часть… крохотную часть великого множества удивительных вещей…

С каждым шагом становилось больнее, и кровь стучала в висках оглушающим грохотом, вливаясь в единую какофонию со звоном и голосами.

«Беги… Беги, иначе можешь не успеть!» Приказ Нефертари прозвучал так явственно, словно она была совсем рядом. Зверь обернулся, рявкнув, когда Войник споткнулся и замешкался.

Пол под ним пошатнулся, и мелкие камни посыпались с невидимого потолка, теряющегося в кромешной тьме. Якоб вскрикнул, рванул вперёд. Он оказался в уже знакомом тоннеле с осыпавшейся кладкой, с которого начинался его путь сюда. Неужели спасительный выход?!

Шаг, другой. Биение упрямого сердца, не желающего прерывать свой бег. Последний отчаянный вдох, рывок…

Якоб буквально вытолкнул себя вперёд в тот самый миг, когда ход завалило, и обломки камней погребли его.

Пески Саккары казались бесконечными, и найти здесь одного человека было не легче, чем выбрать одну конкретную песчинку. Уж Борьке ли было не знать, сколько ещё сокрыто здесь… Сейчас он был уже в таком отчаянии, что разве что не ненавидел свою мечту – о Египте, о раскопках в Саккаре, о славе учёного, да такой, чтобы встать в один ряд с Картером или около того. А теперь пустыня забрала его друга детства… Вот эти самые гробницы, сокрытые под толщей песков, хранившие свои тайны, которые он так желал раскрыть, – поглотили Якоба без следа.

Поисковая группа снова вернулась ни с чем. Как долго можно было выжить без воды и пищи где-то там, в древних могильных ямах? А если Войник сломал себе что-то и просто не мог выбраться? И хорошо ещё, если не шею…

Вездесущие стражи некрополей – тощие псы – кружили вокруг и везде совали свои носы. Борька наблюдал за ними со странным безразличием, пришедшим на смену злости. Примиряться с очевидным не хотелось, да и Ясмина пока явно не собиралась останавливаться. Собранная и напряжённая, она руководила поисками, раздавая сухие команды, прочёсывая участок за участком вместе со своими людьми.

А потом появился этот зверь. Поджарый рыжий пёс со странными, словно обрезанными поверху, ушами, крупнее остальных. Он наблюдал издалека, не спеша приближаться к поисковой группе. Борьке казалось, что взгляд этих глаз прожигает спину, словно угли, и при этом почему-то никто из рабочих не обращал на пса внимания. Ну не мог же он явиться одному только Николаю? Хотя в такую жару что только не привидится – даже зверь Сета, вышедший из песков…

Борька остановился, отёр пот с лица, приложился к бутылке с водой, ставшей уже отвратительно тёплой. Пёс никуда не исчез – стоял буквально в нескольких шагах на остатках каменной кладки какой-то мастабы, коих в окрестностях было в избытке. И их египтолог уже тоже чуть ли не ненавидел.

– Чего смотришь? – зло спросил Борька. – П-шёл прочь.

Зверь ощерился, вздыбил шерсть и взмахнул хвостом… раздвоенным. Египтолог ошалело приоткрыл рот, и пёс вдруг зашёлся хриплым утробным лаем. Звук был жутким, несмотря на то что сейчас был день. Ночью такой и вовсе бы не хотелось услышать. Ни дать ни взять Баргест[113], хоть та зверюга и происходила из совсем другой мифологии.

«Время… время… песчинки отмеряют… вздохи…»

Нет, он и правда перегрелся – вот уже и голоса начал слышать, а не только видеть песчаных чудовищ.

Пёс вдруг кинулся на него, сбил с ног. Борька пыхтел, отбивался, силился сбросить с себя тяжёлую тушу… а потом оказалось вдруг, что и сбрасывать некого – зверь снова стоял в паре десятков шагов. Заунывно взвыв, он потрусил в пески, то и дело оборачиваясь.

И Борька принял одно из самых иррациональных решений в своей жизни – пошёл за ним. С усилием он поднялся на скалистый холм, чертыхаясь и на себя, и на зверя, и на древних Богов заодно. Зверь как сквозь землю провалился.

Сквозь землю…

– Господи… Я нашёл. Нашёл проход! Сюда!

Назойливый писк. Настойчивое пиликанье, такое знакомое… И совсем как когда-то – не слушалось тело…

Рывком он пришёл в себя, вынырнул из марева, в котором не в силах был уловить ни один образ, и жадно вдохнул. Взгляд упёрся в стерильно-белый потолок палаты.

«Спеши… спеши же! У тебя ведь всё ещё есть тело…»