«Прямо как у мадам Анабель…» – почему-то подумал Якоб, не успев даже удивиться.

Фарук задумчиво посмотрел на экран ноутбука.

– Это будет самое необычное приглашение. Но думаю, мои друзья сумеют найти след и позвать… тем более что вы сами идёте по следу этой истории. – Араб проницательно посмотрел в глаза Войнику, и от этого взгляда стало немного не по себе. – Вы хотите помочь ему закончить дело. Не вижу, почему он бы не пожелал помочь вам.

Якоб понял, что этого Фаруку совершенно точно не говорил, но спрашивать, откуда тот узнал, было как-то глупо.

Не глядя, торговец потянулся за колодой и начал перетасовывать старинные карты. Войник зачарованно смотрел на его сухие ладони. Иногда его посещали мысли, не изучить ли систему Таро или рун, но дальше идеи это так и не зашло.

– Вытянете? – вдруг предложил хозяин.

Якоб кивнул, протянул руку и коснулся карт. Колода под подушечками пальцев потеплела, но он чувствовал томительное жжение, лёгкое покалывание, ведущее его к одной определённой карте. Войник вытянул её, выложив между ними.

С потёртой поверхности на него смотрел мужчина, стоявший на фоне горящего поместья. Над головой в пламени угадывались оленьи рога. Вокруг кружили вороны.

В одной руке мужчина сжимал фолиант, а над другой… парило кольцо. В чаше перед ним лежала голова мумии.

– Маг, – тихо пояснил Фарук, но Якоб почему-то уже знал это.

Глаза мужчины на Аркане ожили. Показалось, что бровь его изогнута с лёгкой иронией. В целом лицо его не пугало и было скорее приятным, но чем дольше Якоб вглядывался в карту, тем более живой она казалась.

Фарук зашептал что-то – слова, смысл которых Войник не понимал, лишь чувствовал некой потаённой частью себя. Шёпот накатывал растущим прибоем.

Экран вдруг зажил собственной жизнью. Замелькали изображения, словно кто-то быстро перелистывал страницы. Вспышками проносились символы – Око Хора, портреты царевны, ступенчатая пирамида – и фразы, за которые едва цеплялся взгляд.

«Моя дорогая Беатрис, как объяснить тебе мою алчбу…»

«Понимание пришло не сразу. Образы преследовали меня, как тени, исчезая в полдень и сгущаясь с закатом солнца…»

«Этот голос гнал меня, и я не понимал, что Ей угодно. Она открывала двери, за которые я не хотел заглядывать. Она взывала к чему-то во мне, древнему, знающему, но моему разуму не хватало сил осмыслить…»

Дымка бахура дурманила. Перед глазами плыло. Бормотание Фарука становилось громче, и казалось, что светильники вспыхивают ярче. Золотистая вязь символов оживала, кружила, закручиваясь вихрем, размыкая пространство. Якобу показалось, что он почувствовал кожей холодный ветер, хотя откуда ветру было взяться здесь?

В какой-то миг стало очень холодно. Мелькание кадров остановилось, и одна из фраз заняла весь экран.

– Я дома своего достиг… – повторил Якоб по-английски.

В тот миг померк свет, и темнота затопила всё. В этом мраке не было места даже для звёзд. Кровь в жилах бежала всё медленнее, уступая место могильному холоду. Сердце вяло трепыхалось в груди, силясь прогонять жизнь по измученной плоти. Его время было на исходе – он знал. Разлом, невидимая рана, раскалывал его грудь с той самой ночи в Дейр-эль-Бахри. Но даже сейчас, когда лёгкие крылья смерти шелестели всё ближе, тело боялось умирать.

Страшнее было одиночество… всепоглощающее, дикое одиночество. Никто не придёт оплакивать его. Прольётся ли хоть одна слеза из серебристых глаз Беатрис? Узнают ли Роберт-младший и маленькая красавица Альмина, что папа никогда не отказывался от них?

Никогда… не отказывался…

Дышать становилось всё труднее. Глубинные инстинкты кричали, что нужно было выломать крышку, выбраться отсюда, успеть сделать ещё хоть один последний пьянящий вздох…

Джонатан усмирил свой усталый разум, скрестил руки на груди, погладил печать кольца. В тот миг он знал, чувствовал всем существом, что не один. Она была рядом, всегда – защищала, хранила, усмиряла боль.

Далёкая тихая колыбельная на древнем наречии убаюкивала сознание:

Казалось, словно лёгкие руки легли на плечи в едва ощутимом объятии, и нежные губы коснулись его лба в последнем благословении. Где-то там, далеко, содрогалось в агонии его тело, запертое и погребённое. Но сам он ускользал в спасительную темноту, унося с собой тайну и артефакт…

Разум взорвался тысячей образов, силясь вместить их в себя, осмыслить. Тело содрогалось в агонии чужой смерти. Умирать оказалось страшно – быть не в силах сделать следующий вздох, освободиться, вынырнуть из омута, который затягивал всё глубже.

И в сердце бури кружившихся символов и смутных видений он вдруг поймал… даже не голос – мысль, казавшуюся его собственной и вместе с тем – инородной.

«Но вы, похоже, совсем не боитесь старинных проклятий, не так ли?..»

В доме царил полумрак, рассеянный зыбким тревожным светом. Призрачный хор обступал её, стоило только отвернуться, и темнота скалилась мучительно искажёнными ликами. Она удерживала их на границе своим взглядом, но держать в поле зрения всё было попросту невозможно. Посмотришь в сторону – и вот уже пугающий потусторонний взор буравит спину, прожигает до костей.

Страх, приходящий извне, играл на струнах её восприятия цепкими когтистыми пальцами. Она ходила вдоль границы ритуального круга и возвращалась, только чтобы не останавливаться, – как беспокойная пантера в клетке. Никто не говорил, что будет легко. Такой человек, как отец, не потерял бы разум, столкнувшись с чем-то незначительным.

Ясмина сдёрнула с пальца кольцо, положила на алтарь, в центр ещё одного защитного круга, и обновила знаки. Руки предательски дрожали, а сердце трепыхалось в груди подбитой птицей. Но она не была крохотной слабой пичугой! Она была соколицей, дочерью Кахина, наследницей великих чародеев!

Выйдя из круга, она зажгла свет по всему дому, заглянула в каждый уголок, чтобы тени сбежали в страхе, сгинули до нового ритуала. Тихая поступь вторила её шагам – чудовище было здесь. Дикое, яростное, несущее с собой первобытный ужас, сгубивший её близких.

– Не так быстро, – успокоила себя Ясмина. – Нужно время… немного времени. Даже проклятый выродок Карнаган покорил чудовище не сразу… и всё же она служила ему до конца его дней, точно верный пёс.

«Не служила… – призрачное эхо, не громче дыхание лёгкого ветерка. – Союз…»

Ясмина вздрогнула, почувствовав, что кто-то стоит у неё прямо за спиной, и резко обернулась. Коридор был пуст, лишь за углом мелькнуло что-то светлое, словно кто-то вошёл в спальню, взмахнув белым шлейфом. Она зашептала заклинание, медленно двинулась к двери, отсекая от себя образы, которые подбрасывало усталое сознание, заслоняясь от нарастающего инстинктивного ужаса. Она привыкла смотреть страху в лицо…

Яркий свет дрогнул и болезненно замерцал. Ясмина решительно шагнула вперёд, распахнула полуприкрытую дверь в спальню… и отшатнулась, прижав пальцы к губам. У зашторенного окна мелькнул силуэт. Вспышкой она увидела мёртвое иссушенное лицо, тонкую руку, тянувшуюся к ней. Свет погас, но девушка заставила себя остаться на месте, не дрогнуть, не сбежать.