Вот она — несчастная любовь: мечется, как тигр в клетке. Того и гляди, скоро на стену полезет. Неспроста же его величество разрешил Монтегрейну навестить наследника — понял, что сын в критическом состоянии. А если король сжалился — это уже серьезный повод для беспокойства.

По крайней мере, фиаско Рэймера с дочерью Овечьего короля дало тему для разговора, не связанную с Алиссией. Монтегрейн уже сам ненавидел эту девицу всеми фибрами души — это же надо было так запудрить другу мозги.

— И что? Ты сдался? — принц совершил ещё один бесцельный круг по комнате. По пути пнул валяющийся возле дивана сапог.

Рэймер поморщился и торопливо отвернулся, когда Конрад чуть не свалился на пол сам, потеряв равновесие от резкого движения.

— А что? — Хмыкнул. — У меня был выбор? Сам оплошал. Чего уж теперь.

— А отец?

О, отец рвал и метал. Грозил лишить наследства, оставив все дочери, и отправить сына в самый дальний гарнизон и не забывал поминать злосчастную гувернантку. Сестра злорадствовала. Рэймеру вообще в последнее время начало казаться, что все беды в мире — из-за женщин.

— Переживет, — буркнул он, глядя через стекло на построение стражи во дворе.

Переживет, но после окончания академии отправит его на север, как пить дать.

Ну и черт с ним. Рэймер тоже переживет.

— Бриверивзы уже объявили о свадьбе, — добавил Монтегрейн, помолчав. — Так что все, проехали.

— Бедная Амелия, — высказался Конрад и наконец завершил свое кружение, с размаху плюхнувшись на диван и раскинув на спинке руки. — Эйдан — та ещё свинья.

— Я не лучше, — вздохнул Рэймер и снова повернулся к окну.

Стража строилась в ряды, меняла строй, поднимала к небу пики. Даже сюда доносился зычный голос их командира. Вот и ему придется так же маршировать в какой-нибудь северной крепости — засада.

Но за поступок с Амелией Грерогер отчего-то было стыдно по сей день. Сдалась она ему, конечно, в качестве жены — это отец жаждал прибрать к рукам пастбища. Тем не менее обидел девушку Рэймер ни за что.

А как она на него потом смотрела в бальном зале! Будто он на ее глазах разделал девственницу… и съел.

— Она тебе понравилась?

Монтегрейн повернулся. Принц все ещё лежал на диване и смотрел в потолок, как, вероятно, и проводил все последние недели в заточении, когда его не мучили преподаватели.

— Амелия? — переспросил зачем-то. — Чему там нравиться? Дите дитем.

А детей обижать нехорошо. Если бы кто-то поступил так с его младшей сестрой, голову бы открутил, не задумываясь. Правда, Лу самой палец в рот не клади, не то что этой…

Конрад лениво повернул голову.

— И что теперь? Есть новая жертва?

Рэймер подтянул согнутую в колене ногу ближе, обнял ее руками и водрузил сверху подбородок; скорчил другу гримасу, мол, спасибо за «жертву».

— Отец ведет переговоры с родителями Анабель Ласкес. Дело уже решенное.

Апатичный до этого принц даже приподнялся и присвистнул.

— Анабель? Серьезно?

— Нет, шучу! — разозлился Монтегрейн.

Старшая дочь Ласкесов была старше него и уже вошла в тот возраст, когда общество награждает незамужнюю девушку клеймом «старая дева», — ей недавно исполнилось двадцать три. Анабель была не дурна собой, но не владела магическим даром и постоянно болела. Тощая, бледная, со светящейся, почти прозрачной кожей, она мало у кого вызывала желание жениться на ней — скорее, укрыть одеялом и подать стакан воды. Но ее отец был богат и давал за дочь завидное приданое, что решило дело.

— Отец слишком сильно рассчитывал на Грерогеров, — продолжил Рэймер уже спокойнее. — Поэтому не подобрал запасных вариантов. Пришлось брать что есть.

Он скривился, понимая, как цинично и несправедливо по отношению к Анабель прозвучали его слова, но ничего не мог с собой поделать — раздражение требовало выхода.

— Ну-у, — протянул Конрад. — Во всяком случае Анабель не дура.

— Угу, — промычал Монтегрейн в ответ. Дура или не дура, можно подумать, его отца остановила бы полная недееспособность невестки. Он видел лишь приданое, а не человека.

Помолчали.

Выходной. Рэймеру следовало бы поехать домой и обсудить с отцом подробности предстоящей женитьбы, сестру навестить в кои-то веки, а то тоже уже одной ногой замужем и скоро обзаведется собственной семьей. Но он тянул и тянул время.

— Слушай, я должен сказать… — начал Конрад и замолчал.

Монтегрейн воздел глаза к потолку. Начинается. Сейчас друг попросит бежать и искать Алиссию, чтобы передать ей любовную записку или ещё что-то в этом в роде.

— Алиссия беременна.

От неожиданности сапог сорвался с края подоконника, и Рэймер сам чуть не рухнул вниз — в последний момент схватился за штору и встал на ноги. Несколько креплений оторвались от карниза и со звоном упали вниз.

— Что?! Ты спятил?!

— Не ори, — насупился принц и тут же подобрался, сел ровнее, выпрямил спину, насколько позволял искривленный позвоночник.

Уму не постижимо. Они дружили с самого детства, и Конрад всегда — всегда! — был разумнее него. Что с ним стало, стоило влюбиться? Может, отец прав, и нелюбимая и нежеланная Анабель Ласкес — лучший вариант из всех возможных? Так хотя бы голова на плечах останется.

— Ты в своем уме? — Монтегрейн шагнул к дивану. — Твой отец порешит вас обоих, если узнает. Ее — в первую очередь.

Несмотря на то что Конрад сидел, а Рэймер стоял и возвышался над ним, принцу удалось каким-то образом смотреть на него сверху вниз.

— Но ведь не узнает? — уточнил сухо, закаменев лицом и плечами.

Чего ждал? Что он прямо сейчас бросится к королю и выложит все, что узнал, как на духу?

— Не узнает, — буркнул Монтегрейн и тоже уселся на диван, слева от принца. Ссутулился, свесив руки между колен, и хмуро поглядел на друга. — Что будешь делать?

— Жениться? — ответил тот вопросом на вопрос. Рэймер фыркнул. — Если бы мог, женился бы, — понурился Конрад.

— Не можешь.

— Значит, буду поддерживать как могу. Поможешь?

Прямой вопрос и прямой взгляд.

Монтегрейн вздохнул.

— Когда я тебя подводил?

Разве что из северной крепости, куда отец его непременно сошлет, раз обещал, не больно-то поможешь…

Настоящее время

Сменить траурное платье на подвенечное золотое было почти физически больно. По правилам, выходя замуж вновь, следовало бы избавиться от вдовьих нарядов, однако Амелия, не готовая расставаться с черной одеждой, так отлично подходящей под ее настроение, бережно сложила платье и попросила Дафну выстирать его и повесить в шкаф к остальным.

Только в последний момент, когда лицо служанки изумленно вытянулось, до Мэл дошло, что в ее поступке можно увидеть скрытый подтекст: будто она ждет не дождется, когда можно будет похоронить и нового супруга. Впрочем, Дафна ничего не высказала вслух, а Амелия решила, что поздно идти на попятный. Платье ей и вправду нравилось.

— Какая вы красивая! — вздохнула служанка, закончив с волосами госпожи и отойдя на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой.

Амелия сидела перед трюмо и с вялым интересом смотрела на свое отражение в зеркале. В юности ее, пожалуй, можно было назвать «миленькой». Сейчас же то, что прощала юность, стало очевиднее с первого взгляда: и чересчур бледная, даже по аристократическим меркам, кожа, и тусклые слишком прямые волосы, и блеклый цвет светло-зеленых глаз. С накрашенными ресницами и бровями лицо сделалось ярче, но и этого не хватало для того, чтобы назвать ее красавицей.

Дафна хотела использовать помаду, но Мэл не позволила. Эйдан обожал яркие губы.

Никогда больше.

— Спасибо, — промолвила она, поднимаясь со стула. Волосы, до этого лежащие на плечах, упали вниз (Амелия запретила Дафне делать высокую прическу со шпильками).

— Ах, миледи, у вас такая изящная шейка. — Видимо, и служанка задержалась взглядом на ее волосах. — Может быть, все-таки?..

— Спасибо, — повторила Амелия с нажимом, и Дафна послушно замолчала.