Задумавшись, Мэл поймала себя на том, что уже не гладит травинки, а безжалостно вырывает их — под пальцами уже образовалась внушительных размеров проплешина. Амелия резко отдернула руку, обняла колени и положила на них голову, по-прежнему смотря в другую сторону — не на спутника.
Говорить не хотелось, но кое-что обсудить все же следовало.
Она глубоко вздохнула, собираясь с силами.
— Время на исходе, — сказала, как надеялась, твердо. — Гидеон скоро явится за отчетом.
— Я помню, — равнодушно откликнулся Монтегрейн.
Еще бы ему не помнить. Сколько он уже играет в прятки с Королевской службой безопасности? Зачем? Ради чего? И все же она не решилась спросить, как умел он сам — напрямик.
Сказала другое:
— Гидеон будет спрашивать про приюты. Что мне ему сказать? — Перевела-таки взгляд на собеседника — положила голову на свои колени другой щекой.
Монтегрейн сидел в той же позе, в какой она видела его несколько минут назад: согнутая одна нога и вытянутая вторая. На нее он не смотрел — уставился в сторону озера, в котором сегодня отчего-то не было уток. Слишком рано? Мэл совершенно не разбиралась в распорядке суток у пернатых, но помнила, что, когда они сидели тут в прошлый раз, к тому времени, как появились утка с утятами, было более солнечно и роса уже высохла.
— Скажи правду, — Рэймер дернул плечом. — Ты же сама видела, что я ни с кем там не общался. Только с управляющими. А они точно не те, кого он ищет.
Мэл кивнула — в том, что целью Гидеона была одна из воспитанниц, ясно давно. Вот только зачем? Он говорил о последних словах принца Конрада, а затем велел присматриваться, с кем из сирот Монтегрейн контактирует больше всего — все это складывалось в определенную картину, и она ей не нравилась.
Рэймер глянул на нее чуть насмешливо.
— Спрашивай.
Ну раз уж ей разрешили…
— Гидеон ищет бастарда его высочества?
— Видишь. — Улыбка собеседника стала какой-то усталой. — Все очень просто и предсказуемо.
— В этом и было последнее желание принца Конрада — позаботиться о его дочери?
— Гидеон полагает именно так, — не стал отрицать Монтегрейн, а потом вдруг улегся прямо на землю, заложив руки за голову. Мэл удивленно приподняла брови, но комментировать не стала. — Я убиваю принца, а он загадывает последнее желание — я прямо как хищная фея из детской страшилки. — И продекламировал: — «Я исполню любое твое желание, но взамен выпью все твою кро-о-овь»… — Не договорил, издевательски фыркнул и замолчал.
Амелия покачала головой.
— Ты его не убивал.
— Это недоказуемо, как и обратное.
И что-то такое прозвучало в его голосе… Сожаление? Не убивал, но все же был как-то причастен? К смерти лучшего друга? Если судить по отношениям Монтегрейна с другим его другом, Дрейденом, эта мысль показалась совсем уж фантастической.
Солнце поднялось выше, и Рэймер прикрыл глаза, по-прежнему расслабленно лежа на земле.
Амелии вдруг тоже захотелось упасть навзничь и, раскинув руки, подставить лицо ещё не жгущим, а согревающим кожу лучам. И тут же в голове всплыли прежние, вбиваемые годами в привычку установки: леди не пристало. Однако, если учесть, как ведет себя один из самых высокородных лордов королевства…
И все же Мэл не решилась, осталась сидеть.
— Ее там нет, — в ее голосе не было вопросительной интонации.
Монтегрейн приоткрыл один глаз, одарил Мэл мрачным взглядом и снова закрыл.
— Кого? — буркнул недовольно, и у Амелии не возникло сомнений, что он с первого раза понял, о чем она.
— Дочери его высочества. Это уловка.
На этот раз он распахнул оба глаза. Резко перекатился набок, подставив согнутую в локте руку под голову.
— Это ты с чего взяла?
— Ты не стал бы рисковать. В конце концов Гидеон может проверить родство магией на крови.
Кажется, она попала в точку. Монтегрейн прищурился.
— Не может. Возможных кандидаток слишком много — это вызовет вопросы. А ритуалы на крови… — Он не стал договаривать. — Сама понимаешь.
И все же, если Гидеон отчается в своих изысканиях, нет никаких гарантий, что он не переступит через все возможные границы дозволенного, а затем просто-напросто не «подчистит следы», уничтожив свидетелей. Вспомнив Фину, Зои и других девочек, Амелия передернула плечами. Как много ни в чем не повинных людей может попасть под удар, если Гидеон потеряет терпение?
— Кто это придумал? — спросила, крепче обняв собственные колени. Отвернулась и не сдержала улыбки — из густой травы на противоположном от них берегу озера появились уже знакомые утки.
— Конрад. Я говорил тебе правду — после его смерти я лишь перенял эстафету.
Но нужного ребенка в приютах не было, почему-то Мэл в этом не сомневалась. А где… Нет — она с усилием затолкала свое неуемное любопытство поглубже, — ей не следует ни спрашивать, ни знать об этом.
Все-таки решилась: тоже легла на бок, зеркально скопировав позу собеседника, однако держась от него на таком расстоянии, что между ними вполне поместился бы кто-то не мельче Шебы.
— Думаешь, СБ хочет убить ни в чем не повинного ребенка?
Монтегрейн ответил прямым взглядом.
— А ты думаешь иначе?
Мэл поджала губы. Внучка самого короля, племянница нынешнего наследника — родная кровь. И в то же время отличная мишень для любого заговора. Сколько подобных случаев знает история — когда в следствие переворотов и свержения прежней власти на трон возводили бастардов? Сам Седрик Справедливый, предок Роннера Третьего, пришел к власти именно так. Незаконнорожденная дочь, конечно, это не сын, и на трон ее не посадишь, но ведь ей всегда можно подыскать подходящего мужа…
— Но это же ребенок, — прошептала Амелия.
— Вот именно, — согласился Рэймер и снова улегся на спину.
— И это все равно измена… — пробормотала она еще тише, скорее сама себе, нежели собеседнику.
Вот оно, по сути, то самое признание, за которым она сюда и приехала. Какая ирония — задание выполнено. Монтегрейн не назвал ни имени, ни места нахождения ребенка, но ведь признался. Для его ареста и теперь уже настоящего допроса с пристрастием достаточно ее показаний под присягой.
Ей вдруг стало нестерпимо холодно. Она поежилась и села, обхватив себя руками. Какого черта ей вообще взбрело в голову задавать эти вопросы?
— Что с тобой? — Рэймер тоже сел, специально или нет, но, поднимаясь, переместился чуть ближе.
— Ты только что прямым текстом признался мне в измене короне, — честно ответила Мэл, даже не пытаясь скрыть ужас от осознания этого факта в своих глазах.
Однако Монтегрейн лишь усмехнулся.
— Поверь, Гидеон в курсе того же, что и ты. И даже больше. Но доказать ничего не может.
— Пока, — буркнула она.
— Пока, — охотно согласился Рэймер и посмотрел на нее оценивающе и одновременно с вызовом, будто говоря: «Вот и поглядим теперь, чего ты стоишь».
Амелия не выдержала этого взгляда, отвернулась.
Измена — это страшно, это за гранью добра и зла, так вбивалось в голову с детства. Прав король или нет, он король, абсолютная власть, которой следует быть верным, либо умереть. И все же… Могла ли она винить сидящего рядом с ней человека в том, что он пытался сохранить жизнь невинному ребенку? Конфликт интересов, кажется, так это называется. Но если личность дочери принца всплывет, рано или поздно это действительно может привести к заговору, перевороту и даже к гражданской войне. И сколько людей тогда погибнет? Явно не только один ни в чем не повинный ребенок…
На сей раз она повернулась к нему всем корпусом, сама с вызовом вскинув подбородок.
— А если я тебя сдам?
Долгое мгновение глаза в глаза.
И спокойный ответ:
— Сдай.
И тогда он умрет, а Гидеон так и не узнает нужное ему имя, поняла Амелия. Да, говоря это ей, Монтегрейн рисковал, но рисковал исключительно собой. Если он не признался СБ до сих пор, то вряд ли изменит свое решение даже под пытками. Ее передернуло.
Скрипнула зубами. Легко рассуждать о том, что король и государство не сделало для одной маленькой Амелии Грерогер ничего хорошего. И совсем другое — вот так, зная правду, самой стать изменницей.
