— Богатый любовник? — предположила Мэл.

— Или богатый наниматель.

При таком раскладе она решила бы, что в данном случае ее нанимателем может быть сам король, но его интересы целиком и полностью представляли Гидеон и СБ. К тому же какая-то там Элиза Форнье — слишком мелко для его величества, чтобы контактировать с ней напрямую. Тогда?..

— Наследник? — выдвинула новую версию.

Рэймер вздохнул.

— Я правда не знаю.

Что Амелия перевела как то, что такие мысли его тоже посещали, но так и не получили доказательств. Впрочем, одно другого не лучше.

Лишь бы Джерри не додумался прийти навестить свою мохнатую подругу до того, как Элиза покинет поместье.

Амелия отвела взгляд.

— Что ж, спасибо, что все объяснил, я это ценю. А сейчас тебе лучше пойти к себе. Я подойду через некоторое время, продолжим лечение… — И все же не сдержала издевку: — Раз уж у тебя свободен вечер.

«И спальня».

Однако Монтегрейн никуда не ушел, а его теплая ладонь вдруг накрыла ее совершенно ледяные пальцы.

«Не надо!» — мысленно взвыла Амелия, тем не менее не дернулась и даже инстинктивно не вздрогнула.

— Мэл, посмотри на меня.

Она повернулась, больше не из-за того, что он об этом попросил, а из упрямства — чтобы не подумал, что она боится или затаила обиду.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я пришел сюда не из-за того, что испугался, вдруг ты передумаешь и дальше меня спасать?

«Спасать», не «лечить», сразу же отметила Амелия.

— Я не передумаю, — сказала твердо.

Рэймер улыбнулся. Чуть крепче сжал ее руку и подвинулся ближе. Она не отводила от него глаза, глядя внимательно и настороженно. В том, что он собирается ее снова поцеловать, не было никаких сомнений.

— Не надо, — прошептала Мэл.

Монтегрейн остановился.

— Почему? — так же шепотом, почти прямо в губы.

Она так и думала: конечно же, он понял, что в тот раз ей понравилось, и сбежала она вовсе не от страха или отвращения. Вернее, как раз от страха, но не перед ним.

— Потому что я не смогу дать тебе то, чего хочешь.

Чужая рука коснулась ее лица, очертила пальцем линию скулы и замерла, но никуда не исчезла.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу? — просто, прямо, глаза в глаза.

Потому что все мужчины хотят одного и того же? Однако язык не повернулся произнести что-то подобное.

Мэл не ответила, лишь прикрыла глаза — так было проще.

— Все, чего я хочу в данный момент, это чтобы ты улыбалась.

Она все-таки вздрогнула. Не от прикосновения, а от этих слов — вернее, от смысла только что произнесенных слов.

Он поцеловал ее. Медленно, осторожно, снова касаясь лишь лица. И да, это не было страшно — наоборот, приятно, чувственно.

Но в этот раз Амелия не забылась. Наоборот, сперва она вспомнила об Элизе, разместившейся где-то в соседних комнатах, и о том, что с той Рэймер явно не ограничивался поцелуями. А затем об Эйдане и о том, что как бы ей ни нравился мужчина, находящийся сейчас совсем рядом и так нежно ее целующий, она не сможет зайти дальше этих поцелуев. К горлу подкатило при одной мысли о том, что делал с ней Бриверивз.

Амелия дернулась, рванулась. Монтегрейн отпустил, но не отодвинулся.

— Не… н-на-до, — прошептала снова, но на сей раз сбивчиво, дрожащим голосом. Замотала головой, уставившись на свои судорожно сжатые, комкающие подол платья пальцы. — Какими бы ни были твои мотивы, не надо. Я не могу.

Монтегрейн молчал. Не уходил, но ничего не говорил и не делал.

Молчание затянулось. Пришлось с опаской поднять на него глаза. Разозлился, обиделся?

Но он смотрел на нее так, что у Амелии внутри что-то окончательно перевернулось, — напряженно и… с ненавистью?

— Что он делал с тобой?

Этот вопрос словно ударил под дых, она задохнулась.

Перед глазами вдруг явственно встали картины из прошлого: Эйдан, связывающий ей руки, Эйдан, тащащий ее по лестнице на своем плече, Эйдан, впечатывающий ее головой в стену, Эйдан, швыряющий ее на пол и поддающий ногой под ребра, Эйдан, чьи пальцы сжимаются на ее горле…

Сперва дрогнули лишь губы…

А потом Амелия зарыдала.

Сама себя испугалась, попыталась зажать искривившийся рот рукой, но громкие рыдания рвались сквозь пальцы. Закрыть все лицо? Обеими руками?

«Уйди же!»

Мэл попыталась отодвинуться (встать и отойти попросту не было сил), накрыла лицо ладонями, согнулась, не зная, куда себя спрятать, и будучи совершенно неспособной остановить истерику.

— Мэл…

Теплые руки отняли ее ладони от лица, а затем обняли за плечи, прижимая к груди.

Амелия зарыдала сильнее. Ненавидя себя за эту слабость и понимая, как ее поведение выглядело со стороны. Это было подобно смытой в бурю плотине, яростной волне, снесшей все тщательно выстраиваемые стены самоконтроля.

Мэл вцепилась в плечи мужчины, спрятав лицо на его груди в распахнутом сюртуке. Вцепилась и продолжала цепляться, кажется, даже услышала треск ниток, но остановиться и отпустить уже не могла — будто она на краю скалы и, если разожмет руки, ее унесет этой бешеной лавиной из чувств и болезненных воспоминаний.

— Ох, Мэл… — вздохнул Рэймер где-то над ее ухом.

Обнял крепче, прижался щекой к волосам.

* * *

Мэл проснулась от пробравшихся под ресницы солнечных лучей — зашторить окно она вчера просто-напросто не успела. Да и вовсе не собиралась засыпать в гостиной. Тем более не одна.

Положа руку на сердце, Амелия вообще не смогла бы объяснить, как это произошло. Напряжение дня и особенно его фееричное завершение приездом Элизы Форнье вылилось в настоящий нервный срыв. Она помнила, как рыдала в голос, цепляясь в успокаивающего ее Рэймера, — будто вокруг шторм, а он ее плот. А потом, видимо, когда силы окончательно ее оставили, заснула.

Монтегрейн не ушел. Проснувшись, Мэл осознала, что не просто спала не одна, но и прямо сейчас лежит щекой на мерно поднимающейся и опускающейся мужской груди. Он — на спине, она — на боку, между согревающим ее телом и спинкой дивана, а тот, кто провел с ней эту ночь, — на самом краю. Его рука — на ее талии, ее нога — на его бедре.

А еще поняла, что так крепко и спокойно не спала даже после снотворных трав.

Уму не постижимо…

Стараясь не потревожить спящего, она осторожно сдвинула свою ногу, совершенно бесстыдно закинутую поперек чужого тела, дернула юбку платья, опуская ткань. Не меняя положения, это не слишком-то получилось — удалось прикрыться только до колена.

Рэймер все еще мирно спал, и Амелия не нашла в себе сил подняться и уйти. Так и осталась головой на его груди, несмотря на то, что от долгого пребывания в одной позе затекло тело. Эта близость была… приятна.

Сюртук Монтегрейна оказался брошен на кресло напротив дивана. Когда он успел его снять? Вероятно, тогда же, когда развернул на ее плечах шаль, чтобы укрыть уже их обоих вместо одеяла. Надо же, она ничего не почувствовала.

Пользуясь моментом, Мэл прикрыла глаза, слушая чужое дыхание и сердце, бьющееся под тонкой тканью рубашки прямо под ее ладонью. Губы сами с собой растянулись в улыбке.

Разве так бывает? Так… хорошо.

Солнце поднималось все выше и уже ярко освещало всю комнату. В коридоре кто-то прошел, потом раздался звук упавшего подноса — где-то вдалеке, у лестницы. Во дворе залаяли собаки, с ними весело заговорил Оливер.

— Кажется, я проспал свою утреннюю прогулку.

От неожиданности Амелия вздрогнула: заслушалась тем, что происходит в доме и за его стенами, что не заметила, когда изменился ритм дыхания под ее щекой, — проснулся.

Дернулась, собираясь подняться, пока не сделалось совсем неловко…

— Останься.

Его рука на ее талии не напряглась — не пытался удерживать, просто попросил.

И она осталась. Чувствуя себя невероятно счастливой и одновременно смущенной. Что бы ни произошло прошлым вечером, ей стало легче. Настолько, что Амелия ощущала себя легкой, как перышко.

Рэймер поцеловал ее в волосы и только теперь, убедившись, что она добровольно не собирается сбегать, обнял крепче.