Счета, оставшиеся после Корелла Бриверивза, давно были опустошены. В прошлом месяце Мэл вынужденно просила у отца деньги на еду, соврав, что хочет пустить их на благотворительность. Совесть при этом ворочалась разбуженной кошкой, но сказать отцу правду она не могла.

— Иди сюда, — поманил Эйдан, расстегивая сюртук, и извлек из-за пазухи какие-то бумаги. — Мне нужно, чтобы ты кое-что подписала.

Мэл нахмурилась и не двинулась с места, благоразумно сохраняя между ними расстояние.

— Что именно я должна подписать? — уточнила мрачно.

— Кое-что! — тут же взвился Эйдан, лупанув ладонью по разложенным на столике (теперь небьющемся, деревянном) документам. — Не твоего ума дело! Подпиши, и можешь убираться в свою комнату!

— Не подпишу, пока не прочту, — заупрямилась Амелия.

Мэл, собственно, ничем не владела. Все имущество принадлежало Эйдану, ее приданое давно было растрачено. Когда-нибудь она станет богатой наследницей, но пока что у нее не было ничего. Но Эйдан так хотел, чтобы Амелия подписала не глядя, что это волей-неволей вызывало подозрения.

Что он задумал? Продать ее в рабство? Определить по контракту в публичный дом?

Бред, конечно, имя не позволит ему так поступить, даже если ему захочется проучить жену за сопротивление и бесплодность. Тем не менее Мэл ждала именно подвоха. Если бы Эйдан хотел всего лишь нанять нового садовника, то подписал бы бумаги сам.

Бриверивз скрипнул зубами, его глаза пьяно блестели. Однако сегодня он выпил недостаточно, чтобы не контролировать себя.

— Ладно, — бросил, как сплюнул. — Читай. И потом пеняй на себя.

Между лопаток пробежал холодок неприятного предчувствия. Тем не менее Амелия вздернула подбородок и с идеально прямой спиной прошла к столику, опустилась на край сиденья дивана и придвинула к себе бумаги.

«Леди Амелия Бриверивз подтверждает вступление в наследство и…»

«…Передает права владения…»

«…Не берет на себя ответственность в распоряжении…»

Перед глазами помутилось. Амелия часто заморгала, впилась в край столешницы пальцами, чтобы не упасть.

— Твой старик умер четыре дня назад, — прозвенел над головой безжалостный голос мужа. — Я все устроил, не переживай. Похоронили по всем правилам…

Документ на столе вдруг взлетел и кинулся в лицо, оглушив.

Потеряв сознание, Амелия так и не успела сообразить, что это не бумага научилась летать, а она рухнула лицом в столешницу…

Настоящее время

Монтегрейн-Парк

В последний раз Амелия чувствовала себя такой беспомощной именно тогда — когда узнала, что лорд Грерогер мертв. Мало того, что она не смогла этого предотвратить, так Эйдан ещё и отказал ей в единственном утешении — достойно проводить отца в последний путь.

Тогда точно так же бежала по венам кровь — словно огонь, — плавя кости от ощущения собственной никчемности, бессилия, невозможности что-либо изменить.

Это было год назад. Всего-то год, а кажется — целая жизнь. И нет, она больше не готова была купаться в этой боли и ненависти, жалея себя и обвиняя того, чьи руки это сотворили — с ней и с ее семьей.

А Крист — тоже семья!

— Дафна! Не стой столбом! Полотенца, быстро! Или простыню! Ткань! Живо! — Амелия упала перед захлебывающимся кровью Дрейденом на колени. Кровь пузырилась, потоком выливаясь на каменные плиты и растекаясь зловещей лужей. — Крист! Крист! Слушай меня, не смей уходить! Слышишь? Мы нужны ему, не смей!

Рана была страшной, наверняка были задеты многие внутренние органы. А дара нет, совсем нет — действие вирны ещё не закончилось. Бесспорно, раненые солдаты в лазарете выживали и после таких ран (не все, но были счастливчики), и лечила их не магия, а Седдик, бесстрашно проводивший операции и сшивавший то, что, казалось бы, уже невозможно было зашить.

Почему она не училась у него? Зачем сосредоточилась на своей крови, вместо того чтобы учиться тому, что уже тогда ей было по силам? Это как маги и их пренебрежительное отношение к оружию. Рэймер умел пользоваться мечом ничуть не хуже, чем магией, и именно поэтому выжил в той страшной войне и привел домой своих людей. А Мэл… Жалела себя все эти годы, вот что она делала. Лелеяла свою боль и никчемность.

— Крист, держись, я тебя умоляю!

Прибежала Дафна, принесла целый ворох полотенец.

— Под спину! — скомандовала Амелия с той уверенностью, которой не чувствовала. — Тут прижми!

Девушка отшатнулась, глядя на нее огромными от страха глазами. Как еще не упала в обморок от вида крови?

— Давайте я, — рядом опустился на колени Оливер. — Как держать?

— Тут. Прижми.

Руки самой Амелии были уже по локоть в крови. И сама она не чувствовала сейчас страха — только злость.

«Сдохну, но не предам», — сказал тогда Кристис. А Мэл готова была умереть сама, но не дать умереть ему. Потому что он друг, член ее новой, нежданной уже семьи. И она собиралась бороться за него до последнего.

— Давай, давай, — шептала Амелия, распростерев над раной руки. Всего лишь вирна, пара глотков — мелочи, это не должно было подействовать надолго, недаром же принц велел заковать Рэймера как можно скорее. Значит, и ее дар вот-вот высвободится. — Крист, дождись, только дождись…

В пальцах потеплело — слабо, но магия откликнулась. Мало! Слишком мало! Она не успеет.

И Зидена нет в городе…

Перед мысленным взором предстало лицо любимой бабушки: леди Грерогер укоризненно смотрела на свою глупую внучку и качала головой.

Амелия вскочила на ноги.

— Олли, Ронни, помогите отнести его в сад. Скорее!

* * *

Она провела в этом саду весь последний месяц. Все здесь было пропитано ее энергией, особенно угол у дальней ограды — любимое место Анабель, которое Амелия приняла у нее по наследству. Последние недели именно здесь Мэл упражнялась в магии. Большая часть кустарников разрослась именно благодаря ей. Тоненькие побеги превратились в крепкие молодые деревья.

У бабушки был свой целебный сад. А этот сад ее, Амелии.

«Слышишь меня, сад? Ты мой!»

Пробежавшая вперед Дафна расстелила самое большое из полотенец прямо на земле. Олли и Ронни, аккуратно несущие раненого, положили его по центру.

Дрейден еще отчаянно цеплялся за жизнь, даже, кажется, пытался что-то сказать.

— Молчи, молчи, — Мэл ласково погладила его по щеке. — Мы здесь, мы рядом. Держись, хорошо?

Сад шумел листвой. Сад жил. Ее сад — ее сила.

— Отойдите, — велела Амелия, и братья вместе с Дафной мгновенно послушались.

Она опустилась перед раненым на колени, подол светлого платья тут же испачкался в крови от уже пропитавшегося той полотенца. Положила одну ладонь Дрейдену на мокрый холодный лоб, а вторую задержала над раной. Закрыла глаза.

Сад шумел, сад дышал.

Сила Грерогеров.

«Помоги!»

Амелия не была уверена, кричала она вслух или мысленно, но сад ее услышал. Шум листвы стал нарастать, с каждым вздохом превращаясь в настоящий гул. Ей на колени прилетел сорванный ветром зеленый листок…

В ладонях стало горячо.

Любовь лечит…

— Крист, я люблю тебя, — прошептала она. — И Рэймер тебя очень любит. Живи. Пожалуйста, живи.

Сила сорвалась с пальцев и словно прошила тело лежащего перед ней мужчины насквозь. Его выгнуло дугой, но Мэл не убрала руки, наоборот, положила ладонь прямо на рану, края которой стягивались прямо на глазах. Должно быть, это было больно — Крист закричал.

— Терпи, так надо. Пожалуйста, терпи.

Из ее глаз брызнули слезы, ладони горели огнем, все тело било крупной дрожью, от которой стучали зубы.

— Живи, пожалуйста.

Сад бушевал, сорванные поднявшимся ветром листья били по лицу…

Мэл согнулась, уткнулась лбом в мокрую, пахнущую металлическим запахом крови рубашку на груди друга.

«Живи!»

Она растворилась в этом ощущении — чувстве бесконечной любви и желания сохранить жизнь. Ее, Амелии, будто не стало — только оголенные чувства.