И всё же редко когда какой-нибудь культ запрещался и подвергался забвению. Такое не удалось сделать даже с культом Сета, когда на целую династию Его предали забвению, отвергли. Те, кто был верен, по-прежнему чтили Его в своих тайных святилищах.
Наверное, так будет и с культом Инпут. Но Ими удивляло, почему этих жрецов так хотели изжить? Культ Амона вёл борьбу с теми, кто бросал им вызов – с кем-то договаривался, кому-то угрожал. Но жрецы Инпут даже не претендовали ни на какую власть, по большей части прятались за спинами бальзамировщиков соседствующего культа Шакалоголового. Откуда вдруг такое рвение, чтобы даже снаряжать храмовых воинов на далёкий остров Хэр-Ди?
Разве что… Верховному Жрецу и правда было что скрывать, и он хотел заставить мёртвых замолчать.
Ими отчаянно не желала вступать в противостояние. Девушка не стала и приказывать кормчему направлять их ладью к острову Собачьих Богов, справедливо рассудив, что если уж охотники настигнут добычу – она всё равно ничем не поможет. Где уж ей тягаться с Верховным, власть которого вызывала благоговение даже в Пер-Аа. Мудрее было выждать, а потом попробовать вызволить Шепсет, если та останется жива.
Ну а уж если эта девица ухитрилась вырваться из цепких когтей мудрейшего – Ими будет ждать её в ближайшем же святилище Бастет. И на этот раз уже сумеет забрать туда, где Шепсет точно защитят. Для этого просто нужно было высветить и подчеркнуть важное. А заодно напомнить, что высокопоставленный интриган, лишившийся власти, совсем не друг их молодому Владыке.
Шепсет
Скинув сандалии, она шла босиком по усыпанным чистым просеянным песком тропинкам. Воздух был пронизан солнечным светом, наполнен пением птиц и ароматами плодовых деревьев, тихими переливами арф и шелестом ветвей. И снова было так спокойно и правильно, когда его присутствие озаряло землю. Незыблемая Сила, бросить вызов которой не мог никто.
Или всё же могли?..
Эта мысль показалась странной и неуместной, пришедшей откуда-то издалека, из другой жизни. Ведь он был здесь, могучий воин и незыблемый защитник. Живое Божество и… человек, уставший от своих свершений, находящий отдых в самых простых вещах.
Сквозь заросли она видела яркие, расписанные искусными рельефами стены храма, хранившего историю его побед. Он ждал её где-то там, в тенях колонных галерей. Сейчас здесь не было больше никого: ни жрецов, ни стражей. Эхо подхватывало её лёгкие шаги.
Проходя по одному из залов, она увидела рельеф процессии царских дочерей с систрами. Их имена не были высечены по камню, но жрица знала: одна из этих девушек – она сама. Тайная, избранная не по крови – по сердцу. Владыка повелел запечатлеть и её, но так, чтобы никто не отыскал, не навредил.
Она шла дальше, а залы храма всё не кончались. Солнечный свет косыми лучами проливался сквозь окна наверху, но где-то там, впереди, сиял особенно ярко. Вот только она почему-то никак не могла добраться туда…
«Не время… не время тебе пока присоединиться ко мне».
Родной голос пронёсся по залу, обнял её порывом лёгкого ветра. В груди заныло тупой болью не её раны. Боль отрезвляла, напоминала слишком о многом. О неисполненных свершениях. О том, что пока не пришло время долгожданного покоя, хотя она уже так устала бояться и страдать…
– Где же ты? – позвала она, но с губ сорвался только шёпот, подхваченный эхом.
В тот миг жрица смутно вспомнила гораздо более важный вопрос, тревоживший её там, в той далёкой другой жизни. Это было очень и очень важно, хотя сейчас она с трудом могла собрать слова и смыслы. Настолько важно, что она пожертвовала многим и многое потеряла.
И не она одна…
– Кто убил тебя? – на этот раз шёпот был едва слышным. Здесь, в пронизанном светом покое, разве можно было вспоминать о таком? Она словно нарушала что-то, напоминая и ему.
Храм наполнялся людьми. Они не приходили, нет – а словно накладывался один слой расписного рельефа на другой. Сама она всё так же стояла в центре зала, одна, но смутными призраками видела вокруг гостей храма, торжественную процессию жрецов, музыкантов и ритуальных танцовщиц. Голоса и музыка звучали где-то не здесь, едва пробиваясь, и все эти люди казались просто полупрозрачными цветными тенями с потускневшими красками. Возможно, и она сама для них была всего лишь тенью, дуновением ветерка. Но почему-то это было важно…
Празднество Опет, торжество союза Амона и Мут.
Женщина в изысканных белых одеждах, облачённая в драгоценные украшения. Она влилась в процессию, словно ничего не случилось. Словно… не сменила она эти самые одежды совсем недавно, потому что прежние…
Как много крови. Сколько её струится с тонкого клинка в дрожащей руке.
И дело вовсе не в снадобьях, ослабляющих, расслабляющих тело и разум. Дело лишь в том, что близкие не приходят к тебе с ножом… не наносят удар в спину… не…
Лицо женщины было искажено горем или страхом? Она жалела о том, что натворила? Слишком поздно… поздно… кровь уже залила плиты пола. Его родная ладонь уже стала холодна, как камень, никогда не видевший солнца. Его взгляд уже не видел… Поздно просить прощения – не у кого…
В следующий миг лицо женщины отразило решительность. Срывая с себя окровавленные одежды, она задумала скрыть кинжал. Скрыть то, что случилось здесь. Ведь не она, не она виновата! Кто-то другой должен ответить.
Жрица, говорящая с мёртвыми. Только пусть не ведает, не спрашивает, не ищет…
Испуганный взгляд сменился решительным и холодным.
«Тебя ждут смерть и забвение».
Шепсет толком не чувствовала собственное тело и едва осознавала. Кажется, её куда-то несли, бережно укутывали в тепле, в темноте. Всё проносилось вспышками, больше похожими на туманные сны. Восприятие расслоилось. Иногда она видела тёмные воды, мерцающие, словно ртуть, и скользящие вокруг неё силуэты мёртвых.
Но ещё прежде ей привиделась озарённая огнями ночь. Воин с хопешем и тяжёлым щитом, один против целого отряда. А рядом была собака… чудовище в образе собаки, вестница Богини, облёкшаяся плотью. Она осталась, чтобы защищать его.
Хриплый вой, от которого у смертных стыла кровь, рассёк ночь, полную тревог и страхов. Вестница Богини призывала своих. Но храмовая стая защищала обитель Инпут – старшие дети Богини не могли прийти на этот зов. И тогда пришли младшие. Все собаки, обитавшие в городе, явились к пристани, когда воин уже проигрывал неравный бой, но исполнил то, что задумал, – дал время, дал путь к отступлению. Это его намерение горело в нём ярче, чем даже желание выжить.
Воин был ранен и измождён боем. И всё же до последнего он пытался защитить вестницу Богини, но в какой-то миг не успел… Иногда достаточно одной единственной стрелы, пробивающей грудь навылет. Одной единственной, чтобы поразить даже сотканное из теней Дуата чудовище.
Младшие дети Инпут оттесняли людей волной, похожей на бурные воды порогов Итеру. Крики тонули в рычании, лае, вое. Инпут не была враждебным Божеством – она любила покой и тени, заботилась о душах. Но её ярость за вторжение была велика, и той ночью многие познали её – и в храме, и на пристани…
В следующем видении воин затаскивал раненую чёрную собаку в лодку, прижимая к себе, заслоняя. Никому уже не было дела до их побега в царящем вокруг безумии. Чёрные воды Итеру плескались о тростниковые борта, так похожие на мерцающие воды глубинных рек Дуата. И воин так устал, что то и дело проваливался в полузабытье, доверившись течению.
Эхом внутри отзывались слова мёртвого жреца: «Не забывай видение, которое открыл тебе Сет. Береги свою спутницу, как она бережёт тебя. Она – твоя сила и твоя слабость, та, кто вернул тебя. Через неё тебе могут навредить, если узнают…»
Когда жрица пришла в себя, ослабевшая, вокруг было темно. Мрак разгонял только крохотный трепещущий огонёк масляного светильника.
