Вдалеке Нахт увидел стайку играющих детей, но даже они вели себя куда тише, чем он привык. Поджарые, словно шакалы из некрополей, дети явно не доедали. А играли – меджай вздохнул – в войну. И мальчики, и девочки. Когда он проходил мимо, до него донеслись обрывки их разговоров:
– Сегодня твоя очередь играть за корабли акаваша[280].
– Не хочу, я уже и так часто за них! – возмутился мальчишка. – Давайте совсем без них?
– А кого мы тогда будем побеждать? – серьёзно спросила одна из девочек, уперев руки в бока. – Они самые страшные. Победим – и будет не так страшно.
Нахт похолодел.
Народы Моря. Самая жуткая из всех возможных внешних угроз, перед силой которых не устояло даже могучее некогда Царство Хатти. Единственный, кто дал им отпор и прогнал из Та-Кемет, был Владыка Усермаатра-Мериамон. И подвиг это был настолько великим, что его запечатлели на стенах Храма Миллионов Лет. Никому из властителей такого не удавалось. Союзники Та-Кемет пали, и на их месте понемногу рождались новые государства.
Но Владыка был мёртв, и Кемет осталась без своего защитника, терзаемая уже врагами внутренними. Если дети до сих пор играли в нападение Народов Моря – какие же слухи ходили здесь, на границах?..
Трофеи из лагеря сепеду – большей частью и правда краденые, созданные рэмеч – уже перебрали и аккуратно рассортировали в одной из кладовых. Здесь слаженно работали несколько молчаливых женщин. Никто из них не улыбался, а на прибывших они смотрели с подозрением. Нахт заметил, что у каждой при себе было оружие, несмотря даже на то, что гарнизон хорошо охранялся.
Сейчас меджая не волновали подарки караванщика и даже собственный кошель. Он хотел вернуть снаряжение, без которого чувствовал себя слишком уязвимым, и главное – амулет. Как бы это ни было малодушно, Нахт подумал, что легко будет объяснить исчезновение этого дара нападением сепеду. Вот только на сердце было тяжело при мысли, кому достанется «оружие Сета, выкованное в Нубте».
«Его победа нужна всем нам, – говорили жрецы. – Отдай ему это, когда отыщешь его. Скажи, что его отец будет с ним. Таков дар живых и мёртвых у истоков его рода».
Боги, нужно во что бы то ни стало вернуть меч старшему царевичу!
– Нашёл? – спросил Сети. – Это очень, очень важно.
В горле пересохло.
– Амулет. Он пропал.
– Что?! – прошипел рыжеволосый. – Ищи немедленно. Думаешь, «деды» тебе его просто так дали?
Но Нахт знал: сколько бы они ни рылись в вещах, маленького хопеша здесь не найти.
– Шепсет забрала его, – чуть слышно признался он. – Когда сбежала. Она видела, на что способен амулет, ещё в гробнице в Абджу.
Сети выругался на обоих языках сразу.
– О чём вы там перешёптываетесь? – нетерпеливо окликнул военачальник. – Быстрее, командир ждёт.
Рамсес ждал их в том же доме, но теперь лишь в окружении пары из своих верных людей. Очевидно, он не хотел, чтобы этот разговор слышали все. Присев на циновки, жестом он велел гостям сесть напротив. Разговор предстоял долгий.
Украдкой Нахт разглядывал его – человека, которому Усерхат готов был вверить судьбу их народа. Когда-то он стоял так высоко, старший сын Владыки, избранный наследник. А теперь…
– Что, не слишком царственный у меня вид, да? – усмехнулся Рамсес, по-своему поняв его взгляд. Добротный доспех он уже снял, оставшись в простой тунике, и не носил ожерелье-усех – только пару амулетов под одеждой. На руке у царевича Нахт увидел золотой перстень с лазуритом, единственное дорогое украшение – должно быть, из прошлой жизни. – Я и раньше не слишком любил всю придворную роскошь. Неудобно, – он пожал плечами. – За это многие не любили меня.
– Нет, я ничего такого не думал, господин, – смущённо возразил Нахт.
– Перейдём к делу. Итак, Таа решил в меня поверить, – в голосе царевича сквозила мрачная насмешливость. – Кто бы мог подумать! Когда-то он ведь ратовал за моё изгнание.
– Он сказал: чтобы не вызывать подозрений. Осмелюсь предположить, что и Владыка отослал тебя из дворца, чтобы… защитить, – осторожно сказал меджай.
– Об этом я тоже думал. Но поначалу полагал, что некоторые из подосланных ко мне и моей семье убийц были от него. А подсылали их первое время немало. Утомляет. Проще было считаться мёртвым.
– Только тебя чати называл преемником Владыки, – честно сказал Нахт. – Как и военачальник Усерхат.
В последнее Рамсес, похоже, верил больше, чем в добрую волю чати. Усерхат был одним из военачальников, верно служивших его отцу, – и этого, в его глазах, было вполне достаточно.
– Да, чати действительно направил сюда несколько караванов, когда мы укрепляли гарнизон и боролись с участившимися набегами. По крайней мере, свой долг перед Кемет он не забывал.
– Не забыл и теперь, я думаю. По крайней мере, он действительно хочет покарать заговорщиков, и я сам был тому свидетелем.
– И я, – вставил Сети. – В Абджу.
Царевич чуть кивнул рыжеволосому.
– Хорошо. Зачем здесь посланник из Нубта, я понимаю – и мы ещё поговорим отдельно чуть позже. Но как в эту историю оказался вовлечён ты, меджай? Твоя служба проходила далеко отсюда.
– Мы с моими братьями по оружию охраняли гробницу твоего отца. И гробницы других Владык, – с усилием проговорил Нахт.
Вспоминать о том времени было больно, и он понимал: рана не заживёт никогда. Коротко меджай переглянулся с Сети: что говорить? Рассказывать ли о Шепсет? Поверит ли царевич?
Одними губами рыжеволосый прошептал: «Только правда».
И Нахт повёл рассказ, сухо повествуя о событиях, с которыми было сопряжено слишком много эмоций и воспоминаний.
Рамсес был хорошим слушателем и редко прерывал вопросами, в основном интересуясь положением дел в городах и селениях. Хмурился упоминаниям о голоде и забастовках, об участившихся беспорядках и вообще о бедах, которые теперь переживал народ Кемет после смерти прежнего Владыки, сдерживавшего Исфет. Известия о том, как подставили Руджека и телохранителей, глубоко опечалили царевича, и он даже не скрывал. Как и Усерхат, Рамсес знал стражей своего отца лично.
А когда Нахт рассказал ему о сожжённом гарнизоне и о падении храма Хэр-Ди, глаза царевича потемнели от гнева. Маска сдержанности пошла трещинами, обнажая ярость воина – воина, которого раз за разом пытались заставить склониться и пасть, но который находил в себе силы подниматься и сражаться.
– Ты говоришь, Хаэмуасет отдал этот приказ? Нечестивый сын гиены, – глухо прорычал Рамсес, и это было самым приличным из сказанного им.
Нахт вспомнил слова Усерхата из того давнего подслушанного разговора: «Или на это просто… выгодно было закрыть глаза? Как когда Херуэф, твой ближайший союзник, наводил смуту в войске, подрывая доверие к старшему царевичу Рамсесу…»
– Хаэмуасет предал тебя, как и Херуэф, да? – тихо спросил меджай.
Рамсес мрачно посмотрел на него, и его взгляд отвечал красноречивее любых слов.
– В нашем войске раскол, меджай. Я собрал вокруг себя тех, кому доверял мой отец. Отыскал их, дал понять, что надежда есть. Что мы продолжаем сражаться и защищать. Многих из этих людей предпочли сместить – кого отправили в почётную отставку, кого объявили недостойными их положения.
Нахт вспомнил слова Таа.
«– Тебя нарекли предателем?
– Нет. Всё же чуть милосерднее, хоть и унизительно…»
– А они, в свой черёд, привели тех, кто служил под их началом и доверял им, – продолжал Рамсес. – Теперь многие ключевые посты в войсках Обеих Земель занимают люди, которые либо ничего не смыслят в войне, либо воюют совсем не на той стороне. Обвинить меня в пособничестве нашим врагам было нелегко, но это удалось. И вдохновившись успехом, то же сделали с другими.
Нахт видел происходящее как солдат и житель Обеих Земель, хоть и оказался вовлечён в паутину заговора. Рамсес же видел всё как военачальник, и теперь, когда меджай слушал его рассказ, масштаб бед, обрушившихся на Кемет, поражал. Всё, о чём говорили жрецы Нубта, что тогда казалось лишь мрачными пророчествами, исполнялось на самом деле.
