Шепсет непонимающе посмотрела на него.

– Всё, что ты рассказала мне… все эти люди… Теперь я знаю, что должен делать, и уже начал подготовку к суду. Ты словно окончательно сорвала пелену пред моим взором, и мой путь теперь ясен. Я вижу столько переплетающихся нитей, разрывая те, что запутались, восстанавливая для себя порядок вещей. Боги, как же я благодарен тебе, Шепсет!

Звёздная ночь придавала почти мистическое сияние его глазам, столько в них было искренней радости. Шепсет не успела ни ответить, ни опомниться, когда Рамсес прижал её к дереву. Припал к её губам, целуя горячо и жадно, а в его касаниях больше не было нерешительности. Как же она мечтала о таком прежде… но именно теперь некстати мёртвые решили напомнить о себе скорбным хором, взывая к справедливости.

Разве не заслужила она хоть немного радости? Разве не могла хоть раз позволить себе чуточку пожить ради себя?

– Что-то не так? – прошептал Рамсес так близко, что она чувствовала губами его дыхание.

Шепсет ненавидела себя за то, что вынуждена была прервать его. А возможно, так было правильно, потому что сердце всё равно было не на месте.

Его взгляд пылал желанием, а сердце под её ладонью билось так сильно и часто, что она почти слышала этот звук даже сквозь рокот голосов.

Девушка облизнула пересохшие губы.

– Я должна рассказать тебе. Да, я знаю, кто совершил преступление. Видела тот день… каким показал его твой отец…

Рамсес чуть отстранился, но его руки по-прежнему удерживали Шепсет. Только сейчас она поняла, чего не хватало. Хека всегда незаметной тенью сопровождала их на прогулках, а сейчас, видимо, осталась в доме.

Ах да, он же закрыл дверь… чтобы никто не мешал им… и сейчас они зашли так далеко в сад…

– Давай вернёмся, – попросила Шепсет.

– Нет, прежде расскажи мне, – настойчиво проговорил Рамсес, жёстче, чем когда-либо, хотя в следующий миг добавил теплее: – Прошу тебя. Ты всегда говорила, что боишься за меня. Что это – удар по всей нашей династии, и теперь я – самая близкая цель. Разве убийца отца, подобравшийся ко мне, возможно даже входящий в самое близкое моё окружение, не угрожает мне более?

– Нет, я не думаю, что… – тихо проговорила девушка. – Не думаю, что он… она бы стала…

– Кто?

– Прости меня, Рамсес…

Он обхватил её лицо ладонями, всё ещё нежно, но удерживая так, что девушка не могла отвернуться. Его взгляд заполнил собой всё.

– Я сумею принять любую правду.

Эта правда билась в ней, силясь вырваться наружу, а от острого чувства опасности перехватывало дыхание.

Искажённое лицо женщины в белых одеждах.

Кровь, капающая с кинжала… заливавшая собой всё…

«Ты не сможешь избежать того, что живёт внутри тебя. Но в час, когда придётся выбирать, выбирай мудро».

– Твоя мать Тия. Она нанесла удар.

Рокот голосов Той Стороны отступил. В этот миг сосредоточения истины тишина обрушилась на жрицу.

Во взгляде Рамсеса отразилось безумие. Нет, он не бросился обвинять жрицу во лжи или выплёскивать бессильный гнев – просто смотрел на неё, чуть отстранившись. А потом покачал головой.

Тишина осыпалась осколками.

– Ох, Шепсет…

Вдалеке она услышала лай Хека, которой отозвался Ветер.

Присутствие Владыки Усермаатра стало вдруг таким ярким и ослепительным, словно день сменился ночью.

И тогда Шепсет увидела… увидела…

32-й год правления Владыки

Рамсеса Усермаатра-Мериамона

За окном гремели празднества, но ему хотелось тишины. Мысли двигались медленно, нехотя, и разум словно онемел. Даже шевелиться не хотелось. Он отдал все свои силы последним ритуалам и заслужил этот отдых. Просто отдаться во власть целительных снадобий и провести этот день и последующую ночь без кошмаров.

– Отец, празднества скоро завершатся, – настойчиво повторял царевич. – Когда будет лучший день для ликования, как не сегодня? Наш народ должен быть уверен в своём будущем, в том, что на тебе династия не прервётся. Почему же ты так упрямо не желаешь объявить наследника?

Владыка Рамсес устало поднял взгляд, глядя на своего младшего сына.

Наследник уже был избран им и объявлен. Придёт время, и старший царевич вернётся, чтобы занять предназначенное ему место. Владыка не собирался назначать никого больше, зная, что в своём выборе не ошибся.

– Мой Владыка, – мягко увещевала Тия. – Твоё сердце скорбит по старшему сыну, но… твой народ ведь более не верит ему. И возможно, его уже даже нет среди живых…

– Довольно.

Прозвучало слабее, чем он хотел, но достаточно, чтобы оба замолчали.

– Отец, почему? Почему ты считаешь меня недостойным, как бы я ни пытался угодить тебе? Сколько бы ни делал для тебя и для наших людей…

Рамсес поднялся, глядя на сына сверху вниз, несмотря на изнуряющую усталость, охватившую его после ритуалов у алтаря Амона.

– Ты знаешь почему.

«Потому что я вижу твоё сердце».

Тия охнула, прижав пальцы к губам. Бедная женщина. Материнская любовь иногда так застит взор…

– Ты стареешь, становишься немощен. Неужели ты думаешь, что этого никто не видит? – прошипел царевич. – Твоё величие скоро останется лишь на стенах твоего Храма! Но вместо того, чтобы назначить преемника, ты цепляешься за свою власть, как…

Силы в руках Владыки было ещё достаточно. От пощёчины голова молодого Рамсеса дёрнулась, а из рассечённой губы пошла кровь.

– Устал льстить мне, мальчик? Пошёл прочь. Ради твоей матери я сделаю вид, что не слышал этих слов.

Во взгляде царевича отразилась ненависть, тёмная, как горизонт перед песчаной бурей. Обманчивая маска мягкости и невинности пошла трещинами. О нет, он никогда не был ни слабым, ни нерешительным, каким его считали другие. Его разум был остёр, как клинок, и хитрости ему было не занимать.

Владыка Рамсес знал это, как знал и то, почему именно вынужден был отправить старшего сына на дальние границы.

– Не хочешь объявить добровольно… значит, твоя смерть проложит мне путь!

Владыка был почти готов, опоздав лишь на доли мгновений, когда сын сдёрнул с петли на поясе ритуальный хопеш и бросился на него. Сила и молодость были на стороне царевича.

Но Владыка Рамсес, даже ослабленный недугом и снадобьями, всё ещё оставался воином, военачальником своего народа, управлявшим колесницей, натягивавшим тугую тетиву лука, рубившим врагов своей земли. Перехватив руку царевича, правитель вывернул её почти до хруста, заставляя выронить клинок. С силой ударил сына под дых и под колени, сбивая с ног. Поднял хопеш, нависая над царевичем. И теперь в глазах юноши, так похожих на глаза его матери, плескалась не только ненависть, но и страх.

Но не было ни капли сожаления.

– Нет, прошу тебя! – рыдала Тия. – Не убивай его. Не убивай нашего сына… пощади…

Владыка Рамсес не выпустил клинок, лишь крепче сжал рукоять. В его сердце уже не было жалости, и всё же он медлил сделать следующий шаг. Возможно, с годами он потерял решимость, а возможно, недуг в самом деле притупил восприятие.

Что-то ужалило его в плечо сзади, быстро, точно укус змеи. Владыка обернулся, встречаясь взглядом с Тией. Она смотрела на супруга распахнутыми глазами, беззвучно шепча «прости», и по лицу струились слёзы. С кинжала в её руке капала кровь…

Но это была такая пустяковая рана… жаль только, что она, именно она нанесла удар в спину…

Взгляд Тии вдруг метнулся выше, поверх его плеча.

– Нет… нет! – вскрикнула она.

Обернуться Рамсес уже не успел, захлебнулся собственной кровью. Рухнул на колени, заливая алым одежды своей женщины. Тело подвело его, оказалось вдруг таким хрупким и ломким. Жизнь угасала слишком быстро. Тия кричала, и лицо её было искажено страшным осознанием, болью – за него.

«Я бы простил тебя…» – хотел сказать Владыка, но сознание померкло.

И словно одного удара, рассёкшего горло, было недостаточно, его толкнули в спину, заставляя пасть…