— Да! Входи! — тут же откликнулись из-за двери.

А у Мэл сердце екнуло. Боги, что она делает? Сама, своими ногами и по своей воле идет в спальню к мужчине. Более того, к какому мужчине? К тому, которого она когда-то боялась настолько, что, не задумываясь, выскочила замуж за Эйдана Бриверивза.

Дана приоткрыла дверь, но видя, что Амелия замешкалась, не понимая, подняла на нее глаза.

— Миледи? — спросила тихим шепотом.

Мэл выдохнула. Была не была. Сколько можно бояться собственной тени?

Благодарно улыбнулась девушке и переступила через порог. Дана осторожно прикрыла дверь за ее спиной.

* * *

Гостиная покоев хозяина дома оказалась почти точной копией ее собственной: та же светлая мебель, пушистый ковер и шторы, сейчас уже задернутые на ночь, им в тон — с той лишь разницей, что диванная зона здесь располагалась не по центру комнаты, как у нее, а у стены, возле окна. В помещении царил полумрак: верхнее освещение было отключено, горел лишь небольшой светильник над диваном.

Мэл сделала осторожный шаг вперед, и пушистое напольное покрытие поглотило звук ее шагов.

Хозяин комнат расположился на диване, прямо под светильником, полулежа и подложив под спину сразу несколько подушек. Судя по тому, как была приподнята его поврежденная нога, подушку подложили и под нее. Укрытый по грудь вязаным пледом в коричнево-синюю клетку, мужчина что-то читал, держа в руках толстую книгу в кожаном переплете. Из-под пледа был виден распахнутый ворот белой рубашки, кажется, той самой, в которой он выезжал сегодня в город. На обычно аккуратно собранных волосах отсутствовал шнурок, и они в беспорядке разметались по подушке.

«Домашний» — это первое слово, которое пришло Амелии на ум. Отчего-то вспомнился отец. Он тоже любил лежать на диване с книгой или с газетой в руках. Правда, позволял себе это делать в общей гостиной — дома лорд Грерогер часто пренебрегал светскими условностями.

Мэл приблизилась к диванной зоне, осторожно поставила поднос на стеклянный столик, удобно придвинутый к ложу так, чтобы до него можно было дотянуться не вставая.

Монтегрейн в ее сторону не смотрел, продолжая увлеченно скользить взглядом по строчкам. Перелистнул страницу.

— Спасибо, Дана. Можешь быть свободна, мне больше ничего не нужно.

Амелия кашлянула.

Монтегрейн мгновенно вскинул на нее глаза. Расслабленность из его позы тут же исчезла, показалось, он даже книгу перехватил крепче. А взгляд — удивленный и одновременно недоверчивый.

— Амелия, что вы здесь делаете? — совсем не тем мягким тоном, каким обращался, как он думал, к Дане.

Захлопнул книгу, всунул ее между сиденьем и спинкой дивана и откинул плед, приподнялся с явным намерением встать.

— Лежите, пожалуйста. Я не хотела вас беспокоить, — вскинулась Мэл.

За что получила укоризненный взгляд из-под упавших на глаза волос.

— Издеваетесь?

Верно, он же не любит казаться слабым. Об этом, заявившись на ночь глядя в чужую спальню, она не подумала. Амелия досадливо закусила губу.

Монтегрейн сел, опустив на пол больную ногу при помощи рук. Заправил растрепанные волосы за уши. Помимо рубашки, на нем обнаружились черные брюки, одна штанина которых, однако, оказалась разрезана до самого бедра (видимо, вызванный на помощь целитель торопился), и мужчина тут же прикрыл ноги оставленным пледом.

— Вы о чем-то хотели поговорить? — Монтегрейн поднял глаза на все еще стоящую Амелию. Она, теперь уже неуверенно, кивнула. — Присаживайтесь, — указал рукой на кресло с противоположной стороны от столика.

— Благодарю, — пробормотала Мэл, опустившись на предложенное место и чувствуя себя донельзя глупо.

Вытаскивать из постели больного человека ради того, чтобы поговорить о слугах — Эйдан за такое спустил бы шкуру как с нее, так и с пожаловавшегося на него слуги…

Монтегрейн в своей привычной манере все ещё смотрел на нее в упор, и Амелия смешалась под этим прямым взглядом, отвела глаза, отчего-то уставившись на чашку с чаем, от которой уже почти не шел пар.

— Выпейте, остынет, — брякнула, не подумав, и поспешила прикусить язык. Одно дело — прийти поговорить, и совсем другое — вести себя так, будто она и правда заботливая жена.

Видимо, Монтегрейн подумал о том же. Он одарил ее ироничным взглядом, но чашку все-таки взял. Правда, не сделал и глотка, просто обхватил пальцами, словно грея руки.

Только сейчас Амелия поняла, что в этой комнате гораздо прохладнее, чем в остальном доме. От волнения она не сразу обратила на это внимание. Взгляд на шторы — едва заметно, но все-таки колышутся, значит, фрамуга приоткрыта.

— Закрыть окно? — вызвалась она.

Теперь ирония появилась не только во взгляде, но и в кривоватой улыбке собеседника.

— Закройте, если вам холодно.

Кресло было расположено ближе к окну, чем диван, и она действительно почувствовала, как прохладный воздух пробирается под не слишком плотную ткань платья. Но хозяйничать в чужих покоях не хотелось. У хозяина ведь имеется плед, значит, она потерпит. Просто выскажет то, что хотела, и поскорее уйдет.

Мэл покачала головой, вежливо отказываясь. И уже открыла было рот, чтобы наконец рассказать о цели своего визита и не затягивать, как Монтегрейн нахмурился.

— Вы издеваетесь? — повторил он то, что уже сказал несколько минут назад, когда она предложила ему не вставать с дивана.

Амелия посмотрела на него с опаской. Может, дело не только в ноге? Головные боли, галлюцинации?

Видя ее полнейшее непонимание, Монтегрейн воздел глаза к потолку.

— Это же так просто. Если вам холодно, закройте окно. Если вам жарко — откройте шире. Если тоже хотите чая, давайте позовем Лану, Дану или вашу Дафну.

Мэл почувствовала, как кровь прилила к щекам. Так это со стороны выглядело? А ведь она старалась держаться достойно и всего лишь не быть навязчивой.

Он замолчал, но продолжал смотреть на нее в упор. Чего ждал?

Отбив его взгляд своим, Амелия резко встала, прошла к окну, впечатывая каблуки в пол, и захлопнула открытую форточку, от души грохнув рамой. После чего все с таким же воинственным настроем вернулась обратно в кресло.

Монтегрейн усмехнулся и сделал глоток из своей чашки, на мгновение спрятавшись за ее ободком.

— Хорошо получилось.

И говорил он явно не о чае.

Мэл сложила руки на груди, все ещё не в силах справиться с раздражением. Зачем только пришла? Но если бы она встала и покинула комнату прямо сейчас, это было бы воспринято как бегство.

— Я вас слушаю, — подтолкнул Монтегрейн, вернул чашку на стол. Затем откинулся на спинку дивана и, словно забывшись, хотел положить ногу на ногу, потом вспомнил, поморщился и отклонился опять, упер локти в колени.

Амелия в этот момент тактично сделала вид, что рассматривает пейзаж на стене, несмотря на то что в полумраке отчетливо была видна только деревянная рама.

— Я хотела бы вступиться за Оливера, — произнесла, наконец, то, зачем пришла. — Он действительно не виноват, что оставил меня в городе одну. Я практически выставила его, хотя он и настаивал на моем сопровождении. Поэтому вина за этот инцидент лежит целиком и полностью на мне.

Сказала.

Перевела взгляд на хозяина комнаты. Тот глянул в ответ чуть насмешливо.

— И какие, по-вашему, теперь мои действия? — поинтересовался в свою очередь.

— Не винить Олли, конечно же!

Ответный взгляд стал строже.

— Может, ещё извиниться перед ним?

Амелия не сдержалась, дернула плечом — жест, который вообще не пристал леди. Леди должна была бы вздернуть подбородок и произнести нечто витиеватое вроде: «Это вам судить, милорд. Я сказала все, что хотела».

Монтегрейн хмыкнул. Побарабанил пальцами по колену, кажется, тоже подбирая слова.

— Хм… — Видимо, так заранее и не подобрал. — Я приятно удивлен тем, что вы так печетесь о моем работнике. — «Моем» при этом он отчетливо выделил интонацией. — Но. — Амелия крепче сжала губы и руки, скрещенные под грудью, при этом «но». — Но Оливер работает на меня. Жалование ему плачу я. А значит, и распоряжения он должен выполнять мои, а не кого-либо другого. Хоть моей жены, хоть тетки, хоть духа моего отца. Я понятно объясняю?