— А в честь чего тоска-печаль? — поинтересовался весело. Не все Дрейдену его донимать.

Крист, топчущийся у стола на корточках, бросил на него взгляд исподлобья.

— Да я больше познакомился с уборной твоего особняка, чем со столицей, — пробурчал и продолжил уборку.

Теперь стало ясно, почему тот не знает, все ли было куплено, — покупками занималась бедная Лана. Впрочем, если судить по количеству этих самых покупок, бедной в прямом смысле этого слова при таком раскладе осталась не она.

— Пить надо меньше, — прокомментировал Рэймер без доли сочувствия.

— Чай я пил, — огрызнулся Крист. Потом снова вздохнул. — И ел всякую столичную дрянь.

— Пошли. — Монтегрейн спрыгнул со стола, в очередной раз отметив, как это, оказывается, удобно — иметь две рабочие ноги. — Твоя будущая теща заткнет за пояс любого столичного повара.

Дрейден мученически скривился при слове «теща», но, сгрузив осколки в корзину для мусора, поплелся следом.

* * *

С Амелией столкнулись в коридоре на подходе к малой столовой, и Рэймер тут же притянул ее к себе и поцеловал в щеку. Она смущенно зарделась.

За час уже соскучился, как дурак. А все Крист со своими влюбился — не влюбился. Влюбился по уши, чего уж тут отрицать?

В столовую вошли вместе. Дрейден тем временем уже успел разместиться на своем месте и с деловым видом разворачивал салфетку, чтобы положить ее себе на колени. На стол накрывала Дана.

Усадив Мэл, Рэймер прошел к своей стороне стола, бросил взгляд на горничную: лицо снова печальное, даже какое-то осунувшееся, веки — припухшие. Кажется, ревела и причем недавно.

Неужели так убивается из-за невзаимной любви к Джерри? В четырнадцать, ясное дело, все впечатлительнее, чем нужно, но чтобы девчонку не развеселило возвращение из столицы сестры с кучей обновок… Наверняка же Лана привезла что-то и для Даны. Насколько он знал, у сестер были довольно теплые доверительные отношения. Может, случилось что-то посерьезнее несчастной любви?

Усевшись, Монтегрейн адресовал сидящей напротив Амелии вопросительный взгляд, скосил глаза в сторону Даны. Мэл кивнула, а затем пожала плечами: да, тоже заметила, нет, не в курсе, что происходит.

Надо будет после ужина попросить Амелию с ней переговорить. Если дело таки в проблемах любовного характера, то навряд ли Дана станет откровенничать об этом с мужчиной…

Рэймер не додумал мысль, так как в этот момент произошло сразу несколько событий: раздался глухой хлопок, затем еще и еще, и над столом материализовались сразу три небольших бумажных листка из плотной лощеной бумаги — как раз напротив него, Амелии и Криста; Дрейден от неожиданности взмахнул руками, и листок отлетел, гонимый потоком воздуха, и рухнул, вонзившись уголком, в чашку с салатом; Дана, непривыкшая к проявлению магии, и вовсе охнула и уронила поднос, на котором как раз оставалась последняя соусница; поднос громыхнул об пол, соусница разлетелась вдребезги, светло-зеленая обивка стен окрасилась темно-красными пятнами от ее содержимого.

— Что за черт?! — взвыл Крист, брюкам которого тоже досталась изрядная порция соуса.

Одна Амелия никак не отреагировала и даже не прикоснулась к спланировавшему в ее пустую тарелку листку. Сидела и смотрела на Рэймера в упор расширившимися от понимания произошедшего глазами.

Дрейден таки потянулся за своим посланием, теперь измазанным в салатной заправке. Потряс, протер салфеткой и лишь затем поднес к глазам, чтобы, уже прочтя, громко выругаться.

Однако ни Рэймеру, ни Амелии не было необходимости читать послание, чтобы узнать содержащуюся в ней информацию. Монтегрейну не было доподлинно известно, чему учат простолюдинов, но любой уважающий себя аристократ обязан был знать: каждый совершеннолетний подданный королевства получает личное оповещение лишь в одном случае — когда умирает Глава государства.

Старый Роннер Третий отжил свое.

* * *

Они занимались любовью, долго, медленно, чувственно, до исступления. А потом лежали рядом, и он гладил ее лицо — переносицу, губы, скулы, — будто слепой, который пытается запомнить чужие черты.

— Ты словно прощаешься, — прошептала Амелия. Голос отчего-то охрип и отказывался звучать громче.

— Рано прощаться, — откликнулся Рэймер и обнял ее крепче, прижавшись щекой к волосам.

Поза и обстановка располагали к тому, чтобы расслабиться и уснуть, однако теперь Мэл чувствовала себя напряженной, словно натянутая тетива.

— Что, ты думаешь, предпримет Сивер, взойдя на престол?

Монтегрейн усмехнулся.

— Понятия не имею, — попытался сказать беспечно, но он тоже был напряжен, она чувствовала. И все-таки заранее прощался, будто боялся не успеть.

Мэл крепко зажмурилась, сдерживая слезы, уже душащие, добравшиеся до горла, но еще не успевшие пролиться из глаз. Медленно выдохнула, заставляя себя успокоиться. Рэймер прав: рано. Нельзя сдаваться и отчаиваться заранее. Она ведь тоже не думала, что когда-либо будет счастлива, а ошиблась.

— Когда обычно происходит коронация? — спросила, взяв себя в руки.

Никто из них на своем веку не застал смену правителя — Роннер Третий занимал трон долгих сорок лет.

— Обычно через месяц-два. В зависимости от того, насколько прочно положение наследника и насколько он торопится на престол.

— Думаю, Сивер торопится.

— Угу, — мрачно согласился Монтегрейн. — Насколько я помню, по закону оговаривается самый ранний срок — две недели. Подготовка к похоронам, сами похороны, дни траура — и уже потом празднества по поводу нового правителя.

Две недели… Что ж, судя по тому, каким ей представлялся принц Сивер, ждать он не станет. Да и в народе наследник не пользуется популярностью, поэтому ему нужно поскорее узаконить свое место на троне, пока кто-то его не оспорил. Например, бастард, которого все упорно ищут. Не подтолкнет ли это Сивера поторопиться ещё сильнее, и не зайдет ли он слишком далеко в желании обезопасить себя?

Страшно. Пожалуй, впервые в жизни ей было настолько страшно. Долгие годы Амелия куда больше боялась за жизнь своего отца, нежели за свою. Но даже тогда у нее имелась иллюзия того, что она в силах его защитить — если будет подчиняться Эйдану, если принесет себя в жертву.

А сейчас? Сейчас никому не нужны ее жертвы. И вообще ничего не нужно. Они в ловушке. И каждый их шаг, направленный на то, чтобы избежать катастрофы, может получить ответ такой мощи, который не оставит после себя ничего.

— Мэл.

— М-м?

— Мэл, ты помнишь, что я говорил? Если для меня все кончится плохо, отрицай. Я не буду тебя ни во что впутывать. Защити себя и, если получится, Джерри.

— Предлагаешь мне отречься от тебя?

— Предлагаю тебе выжить.

Она закусила губу, почти до крови. Бессмысленный спор. И говорить вслух, что выжить без него для нее не менее безрадужная перспектива, чем не выжить вовсе, так же бессмысленно.

Амелия повернулась на бок. На улице уже давно стемнело, но в комнате горел свет, тусклый, только у изголовья кровати, но достаточный, чтобы видеть друг друга. Рэймер смотрел на нее, пристально, не моргая, в своей безумно раздражающей и даже пугающей ее поначалу манере. Его губы улыбались, а глаза нет, и поселившееся в них сожаление — последнее, что она хотела бы увидеть.

— У нас ведь есть эти две недели до коронации? — спросила Амелия. — Он же не должен ничего предпринять, пока не станет королем?

— Если вдруг не объявится какой-нибудь внезапный свидетель моей вины, то не должен, — снова этот фальшиво-позитивный тон, от которого скручивает внутренности.

Не выдержав, Мэл спрятала лицо у него на груди.

— Я люблю тебя.

Она даже не знала, что это так легко — говорить то, что чувствуешь. Настолько важное и в то же время простое.

Рэймер усмехнулся куда-то ей в волосы. Амелия не решилась поднять на него в этот момент глаза.

— Ну, а мне-то можно уже произнести это вслух?

Не в силах ничего сказать, она закивала.

— Мэл, я очень тебя люблю.