– Асир наделён невероятной волей. Он стал первым со времён Карима, кто сумел подчинить дух кольца – в этом план Альтаира удался, и Эвелин в самом деле спасла своих детей… Власть Ясмины – иная. Она умеет говорить с толпой и, кажется, может убедить кого угодно в чём угодно. Поистине, очарование сирены или, скорее, пери[132]. Удивительно, что Артур не поддался ей… хотя предполагаю, всё дело в Таа-Нефертари, которая не желала попадать во власть культа и открывать двери, что не должны быть открыты.
Тронтон всё ещё говорил что-то. Войник почти не слушал, лихорадочно жал на кнопку вызова, исступлённо пытаясь дозвониться. Голоса и шум базара, казалось, отдалились – он сосредоточился на своей цели.
На экран телефона упало что-то светлое, лёгкое, как перо, и Якоб раздражённо стёр пальцем… пепел? Недоверчиво он посмотрел наверх. Разум не сразу осознал происходящее. Стало темнее, и человеческие голоса, шум живого города эхом откатывались всё дальше. С неба падали хлопья пепла.
Резко журналист обернулся к Тронтону. Побледнев, тот вжался в стену и задрожал.
– Он идёт… идёт за нами!
И когда голоса окончательно затихли вдали, на Войника накатил животный ужас. Уже не больничные коридоры, а бесконечный лабиринт улиц мёртвого города окружал их. Вдалеке звучали шаги – пока что тихие, но неотвратимые.
Профессор обнял себя за плечи и тихо запричитал, заскулил, обезумев от ужаса. Видеть этого человека настолько сломленным – пугало само по себе, но одновременно встряхнуло, придало сил, потому что Якоб понял – вытаскивать их обоих придётся ему.
Гулкое эхо подхватывало шаги – единственный звук, не считая их с Тронтоном сбивчивого дыхания и стука крови в висках. Тени сгущались, и в них Якобу мерещились чьи-то текучие образы, жуткие лики, за которые никак не мог зацепиться взгляд.
А потом в конце переулка возник чёрный силуэт, сжимавший в руке изогнутый клинок. Чернота, клубившаяся у его ног, казалась более густой, чем даже изменчивая ночь изнанки Каира. Якоб схватил профессора за локоть и попятился.
Другая тень вдруг выскочила прямо из-под ног, устремилась вперёд, выбежала на свет – тусклый свет в противоположном конце переулка.
– Лидка! – с облегчением воскликнул Войник, разглядев свою призрачную кошку. – Бежим!
Теперь Якоб уже не собирался повторять свою ошибку и оборачиваться, хотя гулкое эхо шагов сводило с ума. На периферии зрения мелькали жуткие лики неясных, немыслимых созданий, прячущихся в тенях. Иногда казалось, что за спиной хрипло воют псы-призраки. В мёртвой ночи слышался чей-то смутный зов.
Переулки слились в единый клубок. Золотистые квадраты окон, за которыми не ощущалось привычной жизни, гасли одно за другим.
Войник бежал за Лидкой, за руку таща за собой обезумевшего от страха профессора, но раз за разом приходилось останавливаться. Когда спасение, казалось, лежало за ближайшим поворотом – только руку протяни, – в конце улицы, ведущей к безопасности, вырастал силуэт мертвеца. Его лицо скрывали тени, но Якоб чувствовал его слепой взгляд, шаривший в ночи, пригвождавший к месту, парализующий волю.
В какой-то миг они оказались в тупике. Глухая стена отсекла путь. Войник развернулся. Взгляд заметался по трём переулкам, в которых клубилась ожившая темнота. Какой путь был верным, он больше не знал – все три прохода напоминали жадные пасти, готовые проглотить запертых между реальностями чужаков без следа.
Лидка прижалась к ногам Якоба и зашипела, изогнув спину.
– Какой воинственный… священный зверь, – тихо проговорил Тронтон, стоявший за его плечом.
– Вы видите её? – устало удивился журналист.
– Я многое вижу, да. А что за мерцающий артефакт вы сжимаете в руке?
Войник понял, что до сих пор так и держит в кулаке чёртову пчелу, которую зачем-то носил при себе. Подарок чудаковатого торговца с Хан эль-Халили.
Разглядеть пчелу он не успел – тьма очертила уже знакомый силуэт. Мертвец шагнул к ним, и призрачный свет обрисовал его неприглядную форму – жуткое, застывшее в му́ке иссохшее лицо с провалами глазниц. Клочья плоти и ткани, колыхавшиеся, словно на ветру, текучие, как окружавшие его тени. Тускло поблёскивало лезвие изогнутого клинка, зажатого в его руке.
– Рад был знакомству с вами, профессор, – мрачно пошутил Войник. – Кажется, приехали…
Тронтон тихо заговорил на незнакомом языке. Древнеегипетские заклинания вспоминал, что ли? Хорошо бы хоть одно помогло!
Мертвец замер, чуть склонив голову набок, как будто узнал эти слова. Заминки оказалось достаточно. Лидка вдруг метнулась вперёд чёрной стрелой, прыгнула и вцепилась в лицо ночного гостя. Темнота вздохнула, застонав на разные голоса.
Якоб не стал испытывать судьбу – потянул профессора в ближайший переулок. Стеклянная пчела в кулаке нагрелась, и ладонь зудела. С раздражением он отбросил бесполезную вещицу прочь… В густых тенях вдруг ярко вспыхнул огонёк – словно золотой светлячок. Описав круг вокруг Войника и Тронтона, огонёк метнулся вперёд. За спиной уже сгущалась тьма, гася все звуки и мысли.
– Ваш артефакт ведёт к свету! – воскликнул профессор.
Светлячок летел вперёд, словно яркий метеор. Якоб с англичанином бежали из последних сил, петляя по лабиринту, стараясь не терять огонёк из виду. За спиной снова зазвучало эхо тяжёлых шагов, перераставшее в низкий гул, какой Войник уже слышал, когда попал в песчаную бурю. Но впереди… далеко впереди они в самом деле различили свет.
В груди болело от слишком быстрого бега, а повреждённые рёбра давали о себе знать с каждым шагом. Тьма и ужас пили силы, и хотелось остановиться, поддаться… но Войник и Тронтон упрямо тащили друг друга вперёд. А потом впереди показались узорные арки, и десятки шаров из цветного стекла, наполненных светом, горели в них. Хан эль-Халили!
Якоб узнал прилавок с кальянами, причудливой формы фиалами и светильниками, подвешенными у верхних полок, кувшинами и пиалами, украшенными резьбой и чеканкой. Узнал статного человека с поседевшими уже висками и аккуратной бородкой – тот стоял на каменных ступеньках павильона, вглядываясь во тьму. Казалось, пространство расслаивалось, хотя люди – живые обитатели Каира – всё ещё казались не более чем смутными тенями.
Огонёк устремился вперёд, и хозяин лавки подхватил его, сжал в кулаке, глядя куда-то за спину нежданных гостей. Последним рывком Якоб и Тронтон устремились к нему, ко входу. Шепчущая тьма накатывала, как приливные волны, и света становилось всё меньше. Дыхание смерти касалось парализующим холодом, лишая воли…
Они ввалились в лавку и упали. Со звоном посыпалось стекло с ближайшего столика. Хозяин захлопнул дверь, в которую тут же что-то ударило. Вся лавка содрогнулась так, что задребезжала экзотическая утварь и закачались узорные подвесные светильники.
Некая сила раз за разом билась о двери лавки, выла на разные голоса, но по какой-то причине не могла ворваться внутрь. Фарук прошептал что-то, погладил узорные металлические пластины с вязью знаков, висевшие у двери, и обернулся к перепуганным гостям.
– Что за разгневанного джинна вы привели к моему порогу? – спросил он, чуть улыбнувшись, и перевёл взгляд на Войника. – И где вы успели потерять вашу джиннию, Якоб?
– Долгая история, – выдохнул журналист. – Мы в безопасности?
– Здесь светло, – просто сказал торговец, словно это всё объясняло.
Нечто за порогом всё так же билось и выло, заставляя содрогаться всю лавку.
Якоб не знал, что произошло в следующий миг. Показалось, что свет в светильниках стал ярче. Фарук мягко говорил что-то, тихо пел на незнакомом языке, и с каждым витком мелодии возвращались звуки, возвращалось само ощущение знакомой реальности.
Что бы сейчас ни осталось за дверью, оно отступало. А когда торговец открыл эту дверь, за порогом был привычный ночной базар. Наверное, впервые Якоб был настолько рад увидеть толпу обычных, живых людей.
