32-й год правления Владыки
Рамсеса Усермаатра-Мериамона
Шепсет
К мёртвым лучше всего было взывать в некрополях, даже если там нет нужной гробницы. Ложные двери, тропы духов, истончающееся пространство привычной реальности… Здесь их голоса звучали ярче всего – легче было получить ответы с Той Стороны. Ну а Нубт сам по себе оказался необычным городом, где граница между пространствами была зыбкой, как тончайшая ткань.
Сумерки сгущались. Девушку никто не останавливал, когда она прошла по узким улочкам, миновала сады и возделываемые земли и наконец остановилась на тропах у разрушающихся мастаб. Вдалеке высилась ступенчатая пирамида, отмечавшая храм и подземные святилища. Шепсет не знала, какой облик имеют эти катакомбы днём, и не решилась бы проверять. Может, камни давно обрушились, и вечные пески захватили всё безвозвратно. А может, и самого храма по эту сторону жизни уже давно не было…
Насколько глубоко в некрополь нужно заходить, Шепсет не знала – просто следовала за ощущениями. Хека бесшумно ступала рядом, ведя её и охраняя. На периферии зрения мелькали смутные тени, и вдалеке слышались шепчущие голоса, тихие, как плеск волн Итеру в ночной заводи. Это было чем-то привычным и давно уже не пугало. Шепсет жалела лишь, что среди этих далёких голосов не могла расслышать родной, нужный, который точно мог бы дать ответы на все вопросы.
Выбрать место для медитации оказалось неожиданно легко – её привлекла одна из мастаб, где жрица нашла уютную нишу старого сердаба[259] с обрушившейся стеной. Сейчас, в сумерках, одна форма наслаивалась на другую, как отражение в мутной воде. Шепсет видела эту мастабу, какой та была недавно отстроенной, и видела её нынешнюю, изъеденную жадным временем.
Жрица присела, разложила на отрезе льна небольшие подношения для мёртвых – взяла со стола Таа то, что Нахт не успел съесть подчистую. Потом поставила маленький масляный светильник, который позаимствовала в доме с тем, чтобы потом вернуть. Мёртвые ценили уважение, и каждый жрец Инпу и Инпут знал, что приходить в их дом без подношений, хотя бы символических, не стоило. Ведь разве вторгаешься ты в дом к незнакомцу, не испросив разрешения и не принеся с собой подарок?
Огонёк светильника подрагивал в полумраке. Ветер шелестел песком среди древних камней, присыпая утоптанные дорожки среди гробниц. Шепсет успокоила дыхание, настроилась. Чёрная собака устроилась рядом с ней, прижалась тёплым боком и теперь тоже смотрела в огонь. Показалось или меж полуприкрытых век промелькнули зелёные искры? Возможно, игра света и теней. Но жрица ведь всегда знала, что Хека не просто собака, а создание, спокойно перемещавшееся по обе стороны бытия. Посланница Богини, проводник душ, связанная с Шепсет особой нитью, о чём и предупредил Сет. Вот только это видение-предупреждение скорее пугало, напоминая, что нынешняя жизнь дана взаймы.
Девушка отбросила эту мысль, не желая обдумывать дальше. Сколько ей ни отведено теперь – это всё равно больше, чем было у неё прежде, когда её жизнь решили прервать, а саму её суть – расколоть на части и погрузить в забвение.
Огонёк затрепетал, и Шепсет вернула внимание в прежнее русло. Перед ней стояла задача, которую жрица не вполне понимала, как исполнить. Как расспросить мёртвых о том, кого она никогда не знала и не могла помнить? Как найти его среди них, если не было ни следа, ни запаха, ни привкуса личности?
«Каким же ты был, старший царевич Рамсес?.. Или… какой ты есть?»
Если бы Шепсет могла, то спросила бы Владыку, попросила показать хотя бы отголосок. Но присутствие Усермаатра само по себе было зыбким отголоском, который жрица теперь не могла нащупать и ощутить… Решение лежало на поверхности, хоть и пришло не сразу. Ну конечно же! Руджек, главный телохранитель Владыки, был знаком со старшим царевичем. Руджек и его отряд могли дать все ответы, и они всегда оставались где-то рядом – помогали и направляли, и прежде приходили в видения Шепсет незваными, когда она ещё не до конца вспомнила и осознала себя.
Вздохнув, жрица погрузилась глубже в транс, уже осмысленно, а не интуитивно, соединяясь со своей Силой – с её вторым Ка, обитавшим по Ту Сторону, знавшим запутанные пути Росетау, ведавшим имена Врат и их Стражей, видевшим лики обитавших в Дуате сущностей и слышавшим их голоса.
Шепсет заглянула в более тёмное своё отражение, а потом вдруг оказалась с ним спина к спине, разделённая и единая. И теперь это состояние было столь же естественным, как и прежде, когда она приняла себя. Возможно, даже ещё более естественным с тех пор, как Имхотеп помог ей обрести целостность и осознание. Теперь она не отвергала себя, не желала забыть. Эта Сила была её частью и служила жрице, а сама Шепсет служила ей. Эта Сила уже помогла девушке одолеть врага, и поможет впредь. Связь, что сильнее сестринской, спокойная безусловная любовь, что глубже любого самого яркого сердечного стремления. «Ты – это я, – безмолвно шептало её второе Ка. – Я – твои глаза и уши, твой голос и твоё дыхание здесь, где царствуют вечность и бесконечность».
Они стояли в воде, плескавшейся у их ног, мерцавшей матовым блеском, словно ртуть. Темнота уже привычно разбивалась на сотни отражений, дробилась на тысячи обличий. Смертному разуму было не под силу разглядеть и осознать их все, а в языке не было слов и священных символов, чтобы запечатлеть их.
Лёгкое перо медленно опускалось из темноты, и из-под покрова вод проступали очертания Весов. Шепсет ждала, смотрела, как перо ложится на одну чашу. На другую должно было лечь сердце – сердце того, кого она искала здесь.
Губы её второго Ка разомкнулись для призыва, и полился речитативом нездешний шёпот – имена и воспоминания, сотворявшие зримые формы.
Мертвецы поднимались из тёмных, мерцающих ртутью вод, вставали вокруг неё, жуткие и изломанные в своём страдании. Шепсет была готова – она уже видела их прежде, хоть и предпочла бы помнить иными. Жрица воссоздала первую встречу с ними на Той Стороне в своей памяти, и такими мёртвые явились ей. Возможно, они и сами уже не помнили, какими были при жизни, ведь их тела никто не потрудился сохранить так, как положено.
Три юных девушки. Одна держала в руках флейту, другая – тамбурин, третья – цветы для праздничного алтаря. Их глаза были вырваны, и по лицам стекали кровавые слёзы. Их голоса были призрачным шепчущим хором:
«Нас заставили замолчать, потому что мы увидели».
Четверо мужчин. Их руки были изувечены, истерзаны, более не в силах поднять оружие, брошенное к их ногам. Их голоса были подземным рокотом:
«Наш долг нам не позволили исполнить, потому что мы не отступили».
Все семеро встали вокруг, глядя на Шепсет невидящими взорами. Они желали говорить с ней по своей воле – призвать их не составило труда.
«Мы будем рядом… рядом с тобой».
– Храбрый Руджек… – её собственный голос был едва ощутимым призрачным шёпотом. Жрица протянула руку к воину, вспоминая, как впервые увидела его в саду Владыки – живого, весёлого, шутившего о собаках. Мёртвое лицо было преисполнено мрачной торжественности, и улыбка не тронула рассечённые губы.
Шепсет хотела благодарить его за помощь в бою с Сенеджем, но воин и так знал всё, что она собиралась сказать об этом. И теперь ждал иную её просьбу.
– Старший царевич Рамсес, сын Владыки Рамсеса Усермаатра-Мериамона и Владычицы Тиити.
Каждое имя имело силу, и эта сила заставляла слова прокатываться потусторонним эхом здесь, в этом пространстве, посылая вокруг рябь – как круги по воде. Шепсет и сама невольно вздрогнула, чувствуя, как далеко прокатилось эхо. Рэмеч[260] говорили, какую власть имеет Рен[261], составляющая души. Здесь эта власть была зрима и ощутима, имея своё воплощение.
