Нахт…
Рамсес взял её за руку, не заботясь о том, что кто-то мог увидеть их, и завёл в прохладную тень дома. Ветер кружил вокруг них, жизнерадостно вывалив язык, и только Хека тихо устроилась в спальне, перебравшись на ложе Шепсет. Царевич даже не заметил её, словно собака была частью общей обстановки, как статуэтки на алтаре. А вот Ветер подошёл ближе, принюхался. Он был не просто пёс, а священный зверь из храмовой стаи Хэр-Ди, и почуял её сущность.
Некоторое время Шепсет и Рамсес просто беседовали, делясь радостью от их невероятной встречи и какими-то общими воспоминаниями. Молодой правитель смеялся, то и дело нежно брал её за руки, словно никак не мог поверить, что жрица сидит прямо перед ним. Что она больше никуда не исчезнет.
Шепсет была невероятно рада видеть его, но почему-то теперь не испытывала того щемящего сердце волнения, как прежде, когда смущалась в его присутствии. А ещё нет-нет, но думала о том особенном чувстве надёжности, соприкосновения с чем-то настоящим, когда рядом был Нахт. Вместе, спина к спине, против целого мира.
Как странно, что её невозможное тайное желание всё-таки исполнилось – но она вспоминала другого. Нет, ни к чему сейчас было думать о меджае.
– До меня и правда доходили самые разные слухи. Но знаешь, мне совершенно неважно, что там говорят о твоей смерти и возвращении. Важнее для меня, как ты жила. – Рамсес чуть подался вперёд. Его глаза сияли. – Расскажи! Расскажи мне всё!
Шепсет медленно кивнула, не зная даже, с чего начать. Вряд ли ему интересно будет слушать о том, как она пыталась вспомнить себя, очнувшись у бальзамировщиков. Как Нахт спас её. Как она жила в гарнизоне Усерхата и как потом выбиралась из Уасет. Но жрица могла – и должна была – поведать ему о Сенедже, о сгоревшем гарнизоне и нападении на храм Хэр-Ди.
– Я… мне столько тебе нужно рассказать. Предупредить тебя, – её голос упал почти до шёпота. – Здесь мы правда можем говорить свободно, ничего не опасаясь?
Рамсес серьёзно кивнул, пристально глядя на девушку, готовый слушать. Он всегда умел хорошо слушать и этим располагал к себе даже такие закрытые сердца, как у Шепсет.
– То, что ты искал меня, означает, что ты… в самом деле веришь в мою невиновность, – начала она, и Рамсес чуть сжал её руку в своей тёплой ладони. – Я благодарна тебе за доверие. Оно придавало сил, когда меня обрекли на смерть. Придало сил и теперь. Все свои умения я положила на то, чтобы найти тех, кто устроил заговор против твоего отца. Когда-то я уже предупреждала, чтобы ты пригляделся к своему окружению и не доверял никому. Но всё оказалось ещё страшнее…
– Знаю, моя дорогая, – Рамсес грустно усмехнулся. – Каждый день я живу словно под прицелом десятка лучников. Я, которого нарекли теперь Божеством Обеих Земель, вынужден опасаться собственной тени. Да, меня возвысили, но будто бы лишь потому, что мной легко управлять. В итоге ко мне теперь прислушиваются едва ли не меньше, чем когда я участвовал в советах отца. – Он чуть оскалился. – Для народа я – Владыка Та-Кемет, их защитник и посредник перед Богами. Но я словно… стал золочёной статуэткой Божества, символом власти, с которым не считается моё ближайшее окружение.
Так вот как он ощущал себя. Как и сама Шепсет, словно в ловушке, наделённый огромной властью, которой даже не мог распоряжаться. Жрица укрепилась в своём решении: она действительно была нужна ему как никогда.
– Они предпочитают, чтобы я не задавал вопросов, – продолжал Рамсес. – Просто похоронил отца с почестями и забыл о том, что случилось на празднестве Опет. Справлял необходимые ритуалы, радовался на пирах в мою честь, не думал о бедах людей. А вокруг меня… слишком мало тех, кому могу по-настоящему доверять, Шепсет. Многие мои подозрения уже оправдались. Я могу назвать тех, кто приложил руку к заговору, и при этом не имею права произнести их имена вслух, покарать прилюдно – потому что они поддерживают мою власть. Мой трон словно ворох раскалённых углей.
Шепсет вздохнула, успокаивающе гладя его по руке, и Рамсес повернул ладонь так, чтобы их пальцы переплелись.
Девушка осторожно спросила – не могла не спросить:
– А что госпожа Тия, твоя мать? Она ведь поддерживает тебя, как и прежде?
Рамсес кивнул.
– Теперь она носит столь желанный ей титул, Мут-Нэсу[286]. Она всегда хорошо разбиралась в политике, а теперь, по сути, захватила двор Пер-Рамсеса. Кому посулила что-то, кому пригрозила. Разумеется, всё это она делает из любви ко мне и из опаски, что я недостаточно опытен… но сам я уже начинаю чувствовать себя её пленником. Она ждёт от меня твёрдости решений, но если не согласна с ними – просто действует у меня за спиной. Для всеобщего блага, разумеется. И поверь мне, я не забыл ни на миг, что она предпочла прислушаться к лживым голосам и обвинить тебя.
Голос Рамсеса звенел горечью и обидой. «Ох, если бы ты знал», – грустно подумала Шепсет. И постаралась не думать о том, что Рамсес не защитил её тогда…
Тия в самом деле имела над сыном почти неограниченную власть ещё тогда, при прежнем Владыке. Ничего Рамсес не делал без её ведома – разве что выбирался на тайные прогулки с Шепсет. Он не посмел бросить матери вызов, когда она обвиняла жрицу в преступлении, которого та не совершала. Сумеет ли бросить теперь, когда узнает, что именно Тия – одна из основных заговорщиков?
Непрошенная мысль пронеслась по кромке сознания. Шепсет помнила Нахта – простого, но такого сильного, не боящегося бросить вызов, когда считал свой шаг правильным. Неужели царевич Рамсес, теперь уже молодой Владыка, настолько слаб?.. Нет, быть такого не могло. Просто сила и стойкость проявляются по-разному. У одних она похожа на каменный столп: сколько ни бей, сколько ни пытайся уронить, устоит, если только не найдёшь слабое место внутри, чтобы камень пошёл трещинами и рассыпался. У других она как тростник, гнущийся под могучими ветрами, но никогда не ломающийся. Нахт был каменным столпом, Рамсес – гибким тростником. Воин и политик. Их нельзя было сравнивать.
– Меня снова пытаются оттолкнуть в тень, Шепсет. Даже сейчас, когда выше меня только Боги. Но я не допущу этого! Просто борьбу мне пока приходится вести тайно, копить силы для удара, которого никто не ждёт. Но я уже знаю, чем их удивить, – его усмешка стала недоброй. Шепсет хотела спросить, что Рамсес имел в виду, но он продолжал: – Вот почему так важно, что ты здесь. Я сумею защитить тебя, а ты поможешь мне вычистить окружение от врагов – тайных и явных. Только так мы восстановим Закон Маат в Обеих Землях.
Жрица склонила голову. Пришло время поговорить о врагах. Но сейчас она смотрела на молодого Рамсеса и не представляла, как тот сумеет справиться со всем. В нём горел этот упрямый огонь, но не было той мистической Силы его отца, вдохновлявшей других. Той самой Силы, когда солнце будто сияло ярче в его присутствии, и сам ты словно становился чем-то бо́льшим.
И если даже Владыка Усермаатра не сумел бросить вызов жрецам Амона, то как мог выстоять против них молодой Рамсес? Отчётливо она вспомнила одно из предупреждений жрецов Нубта.
«– Равного последнему защитнику в его роду нет.
– Потому подняли головы служители Сокрытого Бога. Сумеют ли стать новыми властителями Кемет?
– Таковыми мнят себя, да. Ибо и Амон провозглашён царём всех Богов, владыкой престолов, господином вечности, дарующим дыхание и процветание. Коли власть защитников ослабнет, займут их место…»
Вздохнув, Шепсет взяла себя в руки. Как же тяжело было облечь это в слова, сколько бы раз она ни представляла себе этот разговор. Как сложно было представить всё лишь историей о преступлениях, когда это было её личной трагедией. Но жрица должна была донести всё до Рамсеса. И рассказала ему, постаравшись не поддаваться чувствам, о падении храма Хэр-Ди и о том, что узнала – не упоминая имени Мутнофрет: как кто-то из высших жрецов Амона участвовал в заговоре против Владыки, ослабляя магические защиты Храма Миллионов Лет. И о том, как уничтожались неугодные культы, теперь уже в открытую, без страха перед карой Пер-Аа.
