_________________________

1) мой дорогой муженёк (франц.).

* * *

– Кадмина, это Очень Плохая Идея, – в очередной раз повторил Генри, когда во вспышке света из её палочки исчезло законченное письмо. – Ты хочешь поселить волка в загоне овец!

– Может быть, мне понравился граф, и я хочу сделать ему приятное.

– О Моргана! Чем понравился тебе этот субъект?!

– Судьба у него любопытная, – съязвила Гермиона. – Неужели за двести лет заточения он не заслужил жизни в интересном обществе? Тем более гимназии нужны привидения.

– Кадмина! Нельзя помещать кровожадного призрака-насильника, озлобленного против малолетних ведьм, в школу магии и колдовства! Просто потому что нельзя. Это… я даже не знаю, на что это похоже!

– Ну, милый, не злись, – Гермиона обняла мужа за шею и посмотрела ему в глаза. – Я же всего-навсего написала Papá. Коль скоро его взгляды совпадут с твоими – я тут же сдам позиции.

– Сумасшедшая ведьма, – покачал головой Генри.

– Воистину, мой господин!

На следующий день Гермиона проснулась поздно. В душной комнатке стояла невыносимая жара. Генри ушёл, но на двери, придавленный кнопкой, весел блокнотный листок: «Я в участке, вернусь, как только будет возможность». Да уж, пора заканчивать с этой комедией. Разыгрывая роли следователей, они теряют время, которое нужно было тратить на настоящее расследование. Если бы Генри не валился с ног, освобождая её от постоянных бдений в душном участке, не осталось бы и вовсе никаких сил. А, между прочим, загадок стало даже больше, чем раньше.

До свидания с графом, несмотря на все нестыковки, оставалась надежда объяснить всё похождениями яростного привидения. Но теперь… Гермиона была уверена в том, что ритуал, которым они призвали духа, не оставил тому возможности солгать. И вот со всей ясностью выходило, что, не считая вопиющего факта разгула кровожадного призрака, в этой тихой деревеньке в то же самое время имели место автономные необъяснимое буйство Уткина и попытка молоденькой карьеристки из областного центра убить, причём самым немыслимым образом, представительницу высокого начальства. Более того: Гермиона могла быть не уверена в том, что на Алису Пригарову наложили именно заклятие Империус, но она была убеждена, что магический аспект место имел. И дело даже не в мыслях или солнцезащитных очках – журналистка говорила именно о призраке, призраке, которого не могла придумать настолько метко. Но что же сие означает?

И снова перед Гермиониным взором нарисовалась фигура брата Гавриила. Что стоило монаху-колдуну вызвать землетрясение? Нарочно освободить призрак? Ведь впоследствии именно он помог отыскать бумажки, по которым того идентифицировали, именно он вычислил имя, под которым произвелось перезахоронение. Землетрясения такой силы не свойственны этим краям. И как удачно обвалился подвал… Но зачем?! По всему выходило, что для вызова сюда сотрудников Министерства. Для чего же? Чтобы убить их? К чему? И зачем была нужна смерть Уткина?

Брат Гавриил так противился и всячески откладывал день, когда допрос графа разоблачил бы наличие второго лица. Но для чего же, для чего?

Выходила полнейшая ерунда. Может быть, монах сошёл с ума? Может быть, он решил что-то доказать, кого-то покарать… Но каким таким интересным образом?

Где, например, сейчас волшебная палочка брата Гавриила? Уничтожена? Есть ли тому доказательства? Нужно спросить у Генри, как можно проверить это…

– Ева Бенедиктовна, можно? – раздалось из комнаты, где она обычно работала, после стука в прикрытую дверь спальни. – Вы одеты?

– Да-да, – отозвалась Гермиона, присаживаясь на кровати и засовывая под подушку руку с волшебной палочкой, которой охлаждала накалённый душный воздух. В тот день стояла неимоверная жара.

В комнате показался молодой помощник следователя Бурлакова Павел. Он вошёл быстро, держа правую руку за спиной, и, стремительным поворотом головы озирая небольшую комнатку, захлопнул дверь ногой. Что-то не понравилось Гермионе, что-то насторожило её. Возможно, широкие солнцезащитные очки на лице Павла. Ведьма сжала под подушкой палочку и инстинктивно выдернула её ещё до того, как посетитель выбросил вперёд спрятанную руку, в которой держал табельный пистолет со взведённым курком.

Три пули одна за другой ударились о невидимые Щитовые чары, и в следующий же миг змеевидные антитрансгрессионные побеги саприонии крепко связали нападавшего. Впрочем, предосторожность была излишней – связанный не пытался не то что трансгрессировать: он вообще ничего не делал. Осел вместе с путами и молчал: не вырываясь, не бранясь, не удивляясь…

– Эй, матушка, у тебя усё в порядку?! – раздался из-за стены громкий голос Тихона Петушина, и Гермиона подпрыгнула от неожиданности. Из палочки посыпались искры.

– Да-да, Тихон Фёдорович! – громко крикнула ведьма, быстро притоптывая тапочкой загорающийся ковёр. – Извините за шум!

Она соскочила с кровати и, не убирая палочки, подошла к Паше, сдёргивая с него очки.

Абсолютно бессмысленный взгляд. И не единой мысли. Вообще.

– Фините инкантатем! – велела Гермиона, указывая на него палочкой.

Парень моргнул. В глазах блеснула осознанность, потом удивление. Он попытался встать, огляделся, заметил зелёные побеги саприонии и непонимающе посмотрел на Гермиону.

– Е-ева Б-бенедиктовна? – почти спросил он. В мыслях несчастный маггл отчаянно пытался понять, где он и как сюда попал.

– Пашенька, – ласково сказала молодая ведьма, – ты только что пытался меня застрелить. Давай вместе с тобой попробуем вспомнить, что последнее сохранилось в твоей памяти.

– Ч-что? Что я п-пытался? – заикаясь, спросил Паша и на минуту умолк. – Ч-что эт-то за ли-лиан-ны?

Гермиона присела на корточки перед ним.

– Этими «лианами» я связала тебя потому, что ты хотел застрелить меня, – по-матерински ласковым голосом пояснила она. – Вот валяется и твой пистолет, – кивок на пол, – видишь?

– Да. А к-как я сюда п-попал?

– Пришёл, Пашенька. Ты не помнишь этого, верно? Ты ничего такого не собирался делать. Что ты помнишь? Ну?

– Я? Я…

Гермиона смотрела ему в глаза. Мысли туманные, их совсем мало. Память повреждена, магглы плохо переносят модуляции такой силы, как непростительное проклятье управления.

– Паш, ты помнишь сегодняшнее утро? Ты, быть может, пошёл на службу с Алексеем Семеновичем? Или нет?

– Алексей… Семёнович… – Паша смотрел на неё пустыми глазами. – Алексей Семёнович – это мой шеф… Я… я должен помогать ему, – на его лице выразилась натужная работа мысли. – Я… я… я работаю в милиции.

– Да, Паш. Ты приехал в деревню Васильковка расследовать убийства. Помнишь?

– Убийства?

– Да, ты милиционер, ты и твой начальник должны найти убийцу, помнишь?

– Начальник?

– Ты помнишь сегодняшнее утро, Паша? – не теряла надежду Гермиона. Иногда мозг оправляется после подобного насилия, просто не сразу.

– Я… Утро… Монах!

– Монах? – оживилась Гермиона, пытаясь поймать в его глазах краешек мысли. – Брат Гавриил?

– Га-а-авриил? Кто – Гавриил? Моего брата зовут Саша. И Оксана. Это моя сестра.

– Нет же, Пашенька, ты сказал, что утром видел монаха.

– Монаха?

– Да, ты сказал.

– Да, монаха… Плохой монах!

– Плохой? Почему? Что он сделал?

– Он? Я не знаю.

– Ты помнишь его? Как он выглядел, Паша? Легилименс!

Сплошной туман. Туман и гул. Какие-то тени… Гермиона убрала палочку. Паша всё ещё смотрел на неё.

– Ты… ты – Ева?

– Да, Паша, – безнадёжно сказала Гермиона. – Попробуй вспомнить, что ты говорил о монахе.

– Монахи живут в монастыре, – сказал несчастный юноша. – В монастыре убили монаха. Я был в монастыре… Девушка из деревни…

– Нет, Паша, это было давно. Постарайся вспомнить, что было утром.

– Утром? Я… Монах.

– Какой монах? Белый Монах?

– Белый?