А вот человек, сумевший забыть, и живущий, чтобы тешить своё любопытство, – самое страшное и самое опасное существо.

* * *

Из сизого тумана стали проступать образы.

…Вот Гермиона перегибается через стол, хватает за плечи Фила Мура и жадным, бесстыдным поцелуем раздвигает его тонкие губы. Дерзкий гимназист отскакивает от неё, а Гермиона подтягивается на руках и залезает на столешницу. Начинает расстёгивать мантию.

Мур говорит что-то невразумительное и пятится к двери, выбегает в коридор и оставляет свою полуобнажённую преподавательницу смеяться на разорённом рабочем месте.

И вот Фил Мур бросает её занятия так же, как в прошлом году Зэкери Аккидэнт. Он начинает избегать её в коридорах и отводит взгляд от её сверкающих бесстыдством глаз в Трапезном зале…

…Сквозь сизый туман Гермиона вонзает отточенный серебряный кинжал в спину Габриэль Делакур и смеётся потом в лицо своего разгневанного отца.

Проклятая стерва умирает долго и некрасиво: хрипит, кашляет, стонет…

Тенью Немезиды возникает Гермиона в сотканном сизым туманом фамильном особняке Гринграссов. Крадётся по пустым коридорам, проникает в детскую. Глядит с неприкрытым отвращением на малолетнего мага, порождённого своим самым страшным палачом. Скорпиус Малфой гордо и вызывающе вскидывает голову, смотрит на ведьму ненавистными глазами своего отца, сверкающими на миниатюрном лице своего отца. А потом охает, проваливаясь в возникшую вокруг него бадью. И тонет, захлёбываясь в мутной воде заклятия. Последний выдох поднимает пузыри навстречу улыбке Гермионы. Портрет Драко Малфоя на стене бьёт кулаками по холсту, силясь помешать. Истошно вопит. Молит. Плачет...

…Гермиона идёт по пустой и тёмной маггловской подворотне, откуда-то выскакивает огромный верзила и требует у неё сумочку. Ведьма пускает в него проклятье и созидательно наблюдает за тем, как маггл в ужасе пытается стряхнуть с себя тысячи облепивших его тело муравьёв, как по-девичьи тонко кричит, падает, как начинает биться в конвульсиях…

Как тают насекомые на дочиста обглоданном скелете…

…Люди с пустыми белыми глазами в сизом тумане почему-то не пугают Гермиону. Их кожа тёмно-серая, с синевато-белёсым отливом, а руки холодные и влажные. Но всё же они отнюдь не страшны.

Гермиона знает, что её руки тоже холодеют там…

* * *

Леди Малфой наблюдала за гостями затуманенным взглядом пьяных глаз. Сегодня её супруг отмечал свой пятьдесят третий день рождения. Сейчас в поместье остались только его лучшие друзья – большой приём закончился в восемь, а теперь за полночь.

Вот уже полчаса Гермиона исподтишка наблюдает за Макнейром.

Люциус посмеялся над ней, устроив то представление с соблазнением. Он понимал, как она не него отреагирует. А, собственно, почему? Почему бы не воспользоваться тем, что так любезно предложил собственный супруг?

…Гермиона вышла из гостиной вслед за Макнейром и дождалась его в маленьком коридоре, куда выходила уборная. Нужно сказать, что приятель её мужа был удивлен, увидев её здесь.

– Уделишь мне немного времени? – спросила колдунья, приглашающе распахивая дверь небольшой комнаты. Заинтригованный Волден вошёл.

Это было прямоугольное помещение с ярко пылающим камином, парой книжных шкафов, двумя кушетками и огромной шкурой сфинкса на полу.

– Садись, – позвала Гермиона Макнейра, устраиваясь.

– Предупреждаю сразу, что наш почтенный именинник на сей раз ни о чём не просил меня, так что ты в полной безопасности, – объявил Волден, хмыкая.

– Жаль, – невозмутимо заметила Гермиона и по-хозяйски перекинула через севшего колдуна свои обтянутые чулками ноги. – А я горько раскаялась в своей вероломной добродетели и жажду исправить совершённую глупость, – сверкнула глазами она. – Воспользоваться предложенными благами.

– В день рождения законного супруга? – поднял брови Макнейр. – В его доме? Какое коварство!

– Что, без просьбы Люциуса тебе слабó? – подзадорила Волдена Гермиона.

– Ну почему же? – он подался к ней. – С превеликим удовольствием.

Волден положил руки на талию ведьмы и притянул её к себе. Гермиона оперлась о его плечи. У неё бешено колотилось сердце, а внутри поднималось что-то животное и дикое.

– Ты расскажешь об этом моему мужу? – спросила леди Малфой.

– Посмотрим.

Волден расстегнул её мантию и скинул на пол. Гермиона засмеялась. Пьянящая свобода разливалась по её венам и кружила голову отчаянным задором.

Маг начал быстро избавляться от одежды, с жаром целуя послушное податливое тело, а затем проник в него довольно резко – но Гермиона вся затрепетала от смеси морального и физического удовольствия. Что-то странное происходило с наследницей Тёмного Лорда в этот момент. Как будто упали оковы, столько лет мешавшие жить по-настоящему: тенёта морали, выдуманной, ввиду её двусмысленного положения праведной грешницы; силки придуманных ограничений; цепи никому не нужных попыток притворяться не такой, какой она была на уровне чувств, но никогда не осмеливалась признаться в этом даже самой себе. Или подозревала, но скрывала, на самом деле таковой не являясь…

Руки Макнейра сжимали бедра распалённой ведьмы и регулировали темп, с которым Гермиона двигалась. Он развалился на кушетке, а её усадил на себя. Потерявшая голову колдунья делала быстрые и ритмичные движения, часто и неглубоко вдыхая.

И вдруг чьи-то руки легли на её плечи и с силой опустили на Макнейра, а голос Люциуса проговорил в самое ухо:

– Ах, вот куда ты пропала, дорогая.

Гермиона дёрнулась от неожиданности и удушающей волны наслаждения. Сквозь шум крови в ушах она разобрала слова Волдена, сказанные непринуждённым светским тоном:

– Кадмина устала от однообразия вечера.

– О, в таком случае позволь я помогу тебе её развлечь, – услыхала она затем, уже почти приходя в себя. Но сильная рука Люциуса нагнула её голову вперёд, к губам Макнейра. – Двигайся, дорогая, что же ты застыла? Не отвлекайся!

А потом он заскользил по её телу, потянул жену к себе, и она почувствовала, что на нём больше нет мантии. Люциус увлёк её на огромную шкуру сфинкса, разостланную у пылающего огня. Волден последовал за ними.

Этой дикой и страстной, совершенно невероятной, безумной ночи в объятиях мужа и его приятеля Гермиона долго ещё не могла забыть. Её словно с головой накрыл какой-то водоворот, как будто сизый дурман от порошков Тэо д’Эмлеса снова окутал действительность и подарил безграничную, острую и пьянящую свободу.

Только теперь это происходило на самом деле…

Гермиона проснулась в спальне и, блаженно потянувшись, увидела рядом с собой полусидящего Люциуса. Она что-то мурлыкнула и прильнула к нему, жадно целуя в губы и лукаво улыбаясь.

Старший Малфой удивлённо воззрился на неё.

– Это стоило мне десяти тысяч галлеонов, дорогая, – с ухмылкой сообщил он после короткой паузы.

– Что – «это»? – не поняла Гермиона.

– Вот это твоё поведение. Я поспорил с Волдом на то, что сегодня ты, отягчённая всей виной мира, убежишь, пряча глаза, в ванную и постараешься избегать меня и тем более его так долго, как только будет возможно.

– Мы можем обмануть Волдена, – заговорщически подмигнула леди Малфой. – Правда, я надеялась позвать его завтра к ужину. Но ради десяти тысяч галлеонов…

Люциус расхохотался.

– Ты неподражаема! Плевать на десять тысяч! Что это с тобой, Кадмина Беллатриса?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – в свою очередь засмеялась Гермиона, и игриво чмокнула его в нос. – Что ты разлёгся тут без дела? Мне в половине четвёртого нужно быть в гимназии, а ещё не плохо бы позавтракать успеть…

* * *

После дополнительных занятий с Женевьев попасть к Тэо не удалось – Гермиона клятвенно обещала Етте вечером быть дома и уложить малышку спать.

Девочка окунулась в царство Морфея неожиданно быстро и теперь мерно дышала, смешно раздувая крылья маленького носика в полумраке детской. Гермиона сидела рядом с ней и улыбалась.