– А давайте чаю попьем! – радостно провозгласила Фима и опустила на подставку электрический чайник, который держала в руках. Из пластикового носика вылетели брызги. По всей видимости, девушки как раз ходили за водой.

– Мне чай пить некогда, – отрезала Тильда. – Меня ждут, извините.

На самом деле ей очень хотелось узнать, как эти девушки оказались здесь, в филиале, и случались ли в их жизни какие-нибудь странные вещи, такие, к примеру, как перемещение в потусторонний мир, но начинать беседу было страшно, ведь ком из горла никуда не исчез и мешал нормально разговаривать.

– А кто тебя ждет? Наверное, сестра твоя? – Не заморачиваясь тактичностью, поинтересовалась Фима и, не дождавшись ответа, припечатала: – Она у тебя прямо красотка!

Это было уже чересчур. Так и не переодевшись и позабыв о желании принять душ, Тильда вылетела в коридор и бросилась вниз по лестнице, но на площадке между первым и вторым этажами остановилась, чтобы взять себя в руки и с невозмутимым видом пройти мимо вахтерши. Достаточно на сегодня глупых вопросов!

Из холла донеслись голоса.

– Слыхала новости? Огонь! Знаешь кого сегодня в санчасть доставили? Ни за что не угадаешь! – с придыханием докладывала кому-то невидимая Тильде женщина.

– Ну? Говори, не тяни! Уже смена моя закончилась, тороплюсь я, дома дел по горло, – подгоняла ее собеседница, скорее всего – вахтерша, судя по словам об окончании смены.

– Нашелся сынок нашего главного, тот самый, которого целый год искали!

– Да ну?! И где нашли?

– В учебном корпусе, в коридоре между деканатом и проходной! Говорят, прямо из-под пола выскочил!

– Откуда же он там взялся?

– Похоже, что из самого пекла, весь обгоревший и молнии мечет! Вот так-то! Демоном стал, а был ведь у нас лучший ученик, с отличием закончил!

– А это точно он?

– Абсолютно точно! Сразу-то его не признали, а как умыли, да фото из архива подняли, ну и… уж никаких сомнений не осталось.

– Что ж с ним теперь будет? – Раздался звонкий хлопок, будто вахтерша под наплывом чувств всплеснула руками.

– Его отец завтра прилетает, он и решит.

– Как? – Вахтерша испуганно ахнула. – Са-ам?! Прямо завтра? Так ведь, надо же порядок навести, к прибытию-то!

– Нужен будто ему твой порядок, когда с сыном такое стряслось!

– Ох, верно. Вот беда. И как это парня угораздило?

– Скоро выяснится. У меня в деканате свой человек есть, она обещала все в подробностях рассказать.

– А как же его звали, сыночка этого? Что-то не припомню. Непростое такое имя, былинное, что ли.

– Вольга.

– Точно, Вольга! Как русского богатыря.

«Вольга!» – произнесла Тильда одними губами, чувствуя, как нервный импульс от узнавания этого имени прошивает ее от макушки до пят.

Теперь стало понятно, почему зеленые глаза метателя молний – единственное, что можно было разглядеть на его закопченном лице – показались ей такими знакомыми.

Густой туман клубился между редких облезлых елей, скрадывая очертания приземистой избушки, притулившейся под мшистым пригорком, лишь торчал из сизой пелены острый конек двускатной крыши, увенчанный белым черепом лося с ветвистыми рогами. Землю устилали скелеты мелких животных и птиц, кости то и дело с хрустом ломались под ногами путников, спешащих вслед за косматой старухой, передвигавшейся, в отличие от них, легко и бесшумно – оно и не удивительно, для ведьмы-то. Руубен видел, что Лоухи даже земли ногами не касалась, она ими вовсе не шевелила, не иначе – ветер ее на себе нес, покорившись воле колдуньи. Лоухи была в этих краях повелительницей, могла и камни заставить двигаться, если пожелает, – так, по крайней мере, в преданиях говорилось, хотя Руубен допускал, что первоисточники этих преданий порядком исказились с тех пор от времени и небрежных переводов.

Вся живность вокруг будто нарочно вымерла, чтобы своими останками для Лоухи дорожку к дому выстелить: ни белки, ни зайца, ни мелкой пташки ни разу на глаза не попалось, зато костей становилось все больше и больше с приближением к логову кровожадной ведьмы. Ничто не нарушало покоя этих мест: черный лес стоял недвижно, словно оцепенел под недобрым взглядом мутной луны, стиснутой тучами, словно опухшими веками.

Лоухи взмахнула костлявой рукой, и туман перед входом в гнилую избушку рассеялся. Хлипкая дверца, скрипя, распахнулась перед хозяйкой и ее гостями, а затем резко захлопнулась, ударив в спину Руубена, переступившего через порог последним. Досадуя, финн лягнул ее, но та даже не шелохнулась, словно вросла в стены.

Внутри избушка оказалась темной и вонючей, как звериная нора. На столе стояла мутная закопченная лампа в сетчатой железной оправе. От нее исходило тусклое зеленоватое свечение, разгонявшее тьму только вокруг стола, а все остальное пространство оставалось скрытым завесой кромешного мрака. Правда, позже, когда Лоухи подала угощение и усадила гостей на громоздкие колченогие табуреты, Руубен разглядел в углу перекошенный на один бок шкаф с посудой, а на полу рядом с ним – гору черных от сажи котелков, погнутые ведра, ухват и еще какую-то утварь. Все это покрывал толстый слой пыли, – видимо, Лоухи управлялась по хозяйству не обычным для людей способом, а больше колдовским, вот и на стол накрыла лишь мановением рук: где стукнет своим грязным корявым пальцем, там то блюдо с семгой появится, то кружка с пивом, так что ведьма быстро управилась, – обошла всех гостей и сама за стол уселась.

Марк, не дождавшись позволения хозяйки, подцепил с тарелки кусок рыбы, отправил его в рот, отхлебнул пива из пузатой глиняной кружки и восторженно изрек:

– Знатная жратва!

Божена, сидевшая рядом с ним, зашипела и ткнула его в бок острым локтем.

– Ешьте, пейте, сколь душе угодно! – Довольная Лоухи закивала, макая в свое пиво седые космы.

Руубен не спешил следовать примеру Марка. Он не был таким уж великим знатоком карело-финской мифологии, как считала Божена, но зато хорошо помнил, ЧТО в преданиях говорилось об угощениях хозяйки Похьолы, поэтому внимательно вглядывался в янтарную жидкость перед собой, пытаясь выяснить, есть ли там черви и змеи, которыми ведьма традиционно потчевала неугодных гостей. То, что Лоухи сама их пригласила, еще не гарантировало ее радушного отношения. Кто знает, что задумала злая старуха? Руубен, хотя и не заметил в пиве никакой живности, все-таки решил не рисковать и только делал вид, что пьет, а сам как бы невзначай проливал колдовской напиток мимо рта. Вскоре рубашка на груди и плечах насквозь пропиталась пивом, но когда ему на рукав упал толстый белый червяк, он понял, что терпел не зря.

К тому времени Марк уже вовсю клевал носом, и Лоухи искоса поглядывала на Руубена, явно ожидая от него такой же реакции. А вот Божена выглядела вполне бодрой, и финн подумал, что Лоухи собиралась посекретничать с ней, усыпив ненужных свидетелей – его и Марка. Поэтому он уронил голову на грудь, будто его сморил сон, но веки сомкнул не полностью и увидел, как Лоухи тотчас поднялась, подошла к Марку, подхватила его одной рукой, прижав к костлявому боку, а другой рукой подняла Руубена, и так, удерживая гостей под мышками, словно те весили не больше, чем березовые поленья, направилась в темный угол избы, где уронила Руубена на что-то мягкое и колючее вроде набитого сеном матраса. Рядом тяжело рухнул Марк, проворчал во сне что-то сердитое и затих. Лоухи вернулась к столу, где осталась сидеть побледневшая Божена, которая, похоже, не понимала замысла хозяйки. Обе женщины, окруженные ореолом зеленого света, были прекрасно видны Руубену из темного угла.

– Умаялись, бедолаги! – усмехнулась ведьма, стреляя взглядом туда, где оставила мужчин, и устроилась на месте Марка, – поближе к Божене. – Ну вот, теперь и к делам перейти можно. Говори, чего задумала, вдруг чем помогу?

– Благодарю, дорогая Лоухи. Помню я твою услугу, но в этот раз едва ли ты будешь в силах мне помочь.