— Все! Подымай сотню! — приказал Потап Дмитриевич, а сам направился в свой же дом, где должны спать старшие Романовы.

Первым делом Норбеков убил митрополита. Потап вогнал с размаху нож в сердце Филарета и закрыл тому рот руками. Все еще сильный мужчина, с детства тренированный и готовый воевать, он и в сане митрополита иногда, но сабелькой махал, да тяжести тягал. Потому Романов откинул Потапа, встал с ножом в сердце, прохрипел проклятия, попытался даже приблизится… но упал.

— Ты! Ты убил его? — в одной ночной рубашке, с растрепанными волосами и с глазами, быстро наполняющимися влагой, в горницу вошла инокиня Марфа.

— Ведьма! — испуганно произнес Норбеков и попятился.

Потап Дмитриевич ужаснулся мыслям, что Марфа почувствовала угрозу и пришла к мужу. Не могла она так быстро прийти, схватка с Филаретом длилась меньше минуты. Однако, оцепенение у сотника продлилось недолго.

— Умри и ты! — закричал Норбеков и ринулся с ножом на женщину.

— А-а-а! — жутко заорала Марфа и так же устремилась навстречу убийце.

— На-на! А-а, ведьма! — кричал в истерике Потап нанося один за одним удары ножом.

Марфа уже не кричала, она царапала лицо, старалась ударить Норбекова ногами. Кровяные потеки на лице убийцы уже застилали ему глаза, но он продолжал бить ножом.

Вдруг Марфа обмякла и стала сползать по стоящему и трясущемуся Норбекову.

— Сохрани жизнь Мише, заклинаю! — прохрипела мать, жена и просто женщина со сложной судьбой.

Убийца стоял и тяжело дышал. Бой с безоружной женщиной оказался не просто изматывающим, а сложнейшим поединком в жизни Норбекова. Чуть отдышавшись, сотник направился в горницу, где должны были спать мать с сыном. Мать уже убита, а Михаил спал безмятежным сном…

Норбеков занес нож над головой… и не смог его направить в мальчика. Снова размахнулся, чтобы ударить младшего Романова… но опять не смог.

Ругаясь последними словами, убийца ходил кругами, даже не замечая, как ноги уносят его подальше от мальчика.

— Что делать? — сокрушался убийца, у которого не хватило моральных сил убить мальчишку. — Ведьма! Она ведьма!

Нобеков нашел оправдание своему малодушию в том, что это Марфа, умирая наложила колдовские чары и он теперь не сможет убить Михаила. Ведь так же проще? Нельзя сопротивляться неведомым силам! Иначе же Потап выполнил все, что ранее умыслил.

Во дворе уже звучали звуки выстрелов и звон клинков. У взятых сонными и врасплох романовских бойцов не было шансов. Последним сопротивлялся Степан Лыков, сумевший изрубить троих воинов своей саблей. Выстрел! И воин-убийца свалился бездыханным кулем.

— Я отправляюсь у государю! — сам себе сказал Норбеков, решив, наконец, что привезет царю мальчика, как и большую часть трофеев, но главное — он привезет и продаст тайну.

Москва

13 марта 1607 года

— За деяния, порочащие честь дворянского достоинства, дворянин Норбеков Платошка лишается дворянского имени, дабы не позорить род дворян Норбековых, верой и правдой служащих государю-императору и Отечеству нашему, Российской империи. За убийство с особливой жестокостью, за грабеж имущества митрополита Филарета, мещанин Платошка приговаривается казни, через усекнение главы, — зачитывал подьячий Акинфий, по прозвищу Разумник, приговор.

Козьма Минич Минин постепенно, но собирал себе людей в команду, на что я только качал головой. Ну как? Где? Откуда он берет этих людей? Я понимал, что людей разумных, активных, смекалистых, на Руси всегда было много, может и чуть больше, чем в иных странах, ибо при плохом или отсутствующем напрочь образовании, все равно пробивалось на вершины административного аппарата и науки немало гениальных людей. Но как искать таких самородков? Понятия не имел. Мыслей на этот счет много, но слишком круг моих обязанностей размыт и обширен, чтобы всемерно концентрироваться на одной проблеме.

А вот Минин понятие имел и как искать и к какому делу того, или иного человека приставить. Акинфий Разумник был из таких людей, которые чуть ли ни сами выучились грамоте и стали златоустами, прочитав, в лучшем случае две книжки за свою прежнюю жизнь. Нельзя стать оратором без чтения и образования? Нельзя… Но как-то такие люди появляются.

Если Минин мог воззвать к тонким материям души и любви к родине, то Разумник формулировал официальные сообщения, приговоры, воззвания. Делал он это таким образом, что хоть законы издавай. Нужно обязательно его привлечь к подготовке к изданию Соборного уложения, которое планирую принять если не осенью этого года, то по весне следующего. Все завит от того, как пойдут дела на войне, и вообще буду ли я жить к осени.

Пусть Акинфию и не хватало экспрессии своего начальника — Козьмы Минича, но Разумник был мастером собрать воедино много информации, порой сложной в понимании и восприятии обывателей, и выдать всего несколько предложений и все… всем понятно. В какой-то момент я даже хотел забрать Акинфия к себе, скажем в помощь Луке, но передумал. Во-первых, Лука и так уже оброс тремя помощниками и претендует на роль что-то вроде «главы императорской администрации», во-вторых, — умные люди должны быть везде и в деле идеологической пропаганды и формирования информационной повестке, в том числе. Но в комиссию по созданию Соборного уложения он войдет, пусть и на завершающем этапе, когда все решения будут приняты и останется их грамотно сформулировать.

— Есть кто, дабы оспорить сий приговор? — спросил собравшуюся толпу Акинфий. Люди безмолвствовали.

Подобный вопрос, прежде чем приступить к казни, был спровоцирован мной. Дело в том, что я так же не сидел без дела на протяжении зимы и в том числе исследовал народное мнение. Зима оказалась сложная, во многих местах может и не голодная повсеместно, но на жестокой экономии элементарной еды, а иные регионы и голод ощутили. Люди ждут траву, чтобы ей питаться, а пока кору деревьев обдирают, сглатывая слюну на то, что скоро пойдет березовый сок, и можно будет вкушать лакомство — кашу из, подслащенной соком, березовой коры.

И я предполагал, что может начаться: «царь не настоящий», «это Господь гневается на то, что государь не природный» и всякое в этом роде. И тут уже будет не обойтись, как в известном фильме, разбрасыванием в стрельцов царской еды, тут из меня могут еду сделать.

Поэтому, укреплял силовой блок, покупая стрельцов премиями-хлебными пайками. Это может выглядеть, как кощунство, почему не выдать хлеб голодающим? Один довыдавался — Борька Годунов. И где он? Нельзя давать людям хлеб за просто так, нужно хотя бы придумать дурную работу, иначе в итоге христианская благодетель превратится в погибель. Вот за строительство дорог, или за заготовку леса — пожалуйста, но не бесплатно. Но и нельзя, чтобы люди продолжали уходить с земель. Так и крепостничество никогда не отменю и земли не засею.

Так что, где только можно, я разделяю ответственность. Вот и сейчас. Может, будут те, кто явно недоволен казнью Норбекова. Так никто же не встал на защиту. Нужно было набраться смелости и защитить, если правосудие того позволяет. Но, нет, знают люди, что все по правде, пусть и поверхностной, но правде. Были случаи, когда защищали приговоренных. И сменялся либо вид казни, или вовсе — казнь заменялась ссылкой в Сибирь и на Урал. Знаю, что два поезда из людей и повозок, с казаками отправились к Байкалу. Может и сгинут там от рук ойратов-джунгар, или кайсаков, но шанс жить все же был, как и возможность добывать отличного соболя.

— А коли нету никого, кто слово свое скажет и сможет оспорить приговор, то он будет приведен в исполнение немедля! — выкрикнул Акинфий и палач, обрушил топор на голову, может быть и верного мне, человека.

Да, я вот так убиваю человека, который, казалось, мне беззаветно служит, хотя одним из мотивов, побудивших Нобекова сделать то, что он сделал — нажива и попытка через шантаж добиться возвышения. Да я и так бы выдвинул Норбековых, после недавишних казней некий вакуум образовался и можно было подтянуть какой дворянский род, чтобы тот был лично мне верен.