Так что первоначальную работу в сельском хозяйстве я провел. Еще предстоят реформы, но без качественного технического переоснащения не будет толку от новшеств и урожая хотя бы в сам 5–6. И речь ведь не о сеялках-веялках, тракторах, — я говорю о банальных лопатах, вилах, граблях, мотыгах, менее банальных боронах и плугах.

* * *

Брянск

20 августа 1606 года

Дмитрий Пожарский долго шел к Брянску, по крайней мере, это можно было сделать значительно быстрее. Но воевода, накаченный разговорами с государем-императором, перестраховывался.

Во-первых, иным было само передвижение с большим передовым полком впереди, который был третьей частью от всего войска. Этот полк мог самостоятельно вступать в бой и дожидаться поддержки остальных сил, выигрывая время для построения союзных подразделений.

Во-вторых, Пожарский, забрав как можно больше лопат, некоторые из которых были с железными накладками, приказывал вгрызаться в землю, даже во время ночного отдыха. Это утомляло, некоторым сотенным головам приходилось даже усмирять недовольных стрельцов, которые не хотели копать, было дело, что и Пожарский выступал перед сотенными и полусотенными головами, в очередной раз объясняя им, зачем нужны дополнительные меры обороны. Офицеры и сами все понимали, большинство из них, но рядовые, даже, если и разумом нужность осознавали, но не прекращали роптать.

Благодаря предосторожности при переходе, был только один случай, когда конные вражеские ватаги попробовали на зуб войско Пожарского. Теперь у этих, ранее зубастиков, зубки подвыбили.

Лагерь был на ночном отдыхе, но выставленные посты бдели. Один такой пост и обнаружили налет, вернее специально выставленный секрет, — три воина, просто спрятавшись поодаль от лагеря, увидели, как незнакомые конные изготавливаются к атаке.

Отряд сотника-казака Басова, который прибыл к Петру-Илейке, в войско самозванца, обязан был видеть пущенную горящую стрелу. Но, то ли нападавшие не предали значения стреле, может, подумали, что сигнал это не из-за них, но атаку конный отряд совершил.

Восемь заряженных дробом гаковниц в момент выбили два десятка нападавших, а после, повозки-тачанки с гаковницами лихо развернули по фронту, опрокинули, да выставили четырех с половиной метровые пики. Может, гусары и смогли бы что-то противопоставить такой преграде, хотя даже Пожарский, подспудно опасающийся крылатых конных, не оставлял им шанса. Так что эти конные были повержены.

А сегодня, 20 августа 7114 года от сотворения мира, Дмитрий Пожарский, наконец, подошел к Брянску. Разъезды еще ранее сообщали, что Брянск все еще в осаде.

Пожарский лично в сопровождении своих подручных, отправился к городу. Нужно было провести разведку, так можно было назвать мероприятие, если слово «рекогносцировка» еще не вошло в военный лексикон.

Нельзя сказать, что те, кто воюют и разбойничают с именем «истинного Дмитрия Иоанновича», но про себя называют его «Могилевским» вралем, обложили город основательно. Только напротив ворот были сконцентрированы серьезные силы Могилевского татя, а по факту, это были войска, подчиненные гетману Меховецкому. Сложность состояла в том, что при, не так, чтобы и впечатляющих пехотных соединениях противника, у самозванца был козырь — литовские крылатые гусары, числом до тысячи. На самом деле их было меньше, но Пожарский насчитал именно что тысячу лучших конных Европы.

Но воевать нужно, даже есть понимание, как именно. Корпус Пожарского и формировался с учетом того, что ему придется встретится с элитной польско-литовской конницей. Поэтому в войске есть гаковницы, часть которых забрали даже с Троице-Сергиева монастыря, потому же и мушкетеры-наемники были отданы Пожарскому. Поэтому же он и тащил с собой длиннющие пики, Гуляй-поле и забрал огромное количество лопат.

Была проделана попытка связаться с защитниками Брянска, но неудавшаяся. И причина в этой неудачи могла крыться не столько в противодействии войск самозванца. У князя Пожарского создавалось впечатление, что это защитники города не хотят координировать действия. Плохо то, что не получится договориться об одновременном ударе, большая вылазка из крепости могла сильно облегчить задачи, что стоят перед войском Дмитрия Михайловича. Плохо, но не критично, войск у Пожарского больше, чем количественно осаждающих. В бойцовских качествах своих воинов князь так же не сомневался, но… крылатые гусары… их очень много.

Чуть позже князь понял, что может происходить в крепости, что стало причиной игнорирования попыток Пожарского наладить контакт с осажденными. Тогда Пожарский еще не был в команде государя, но знал, что Димитрий Иоаннович посылал людей, дабы те услышали нужды брянского воеводы, да послать пороха ли, или людей в поддержку, может обоз с провиантом. Но посыльные государя были убиты. Если Брянск не идет на контакт, значит, убийца в городе и он во главе командования.

— И на что надеется? Что Шуйский вернется? Нет, Димитрий Иоаннович прочно сел на стул царственный, токмо с кожей отцепишь, — размышлял вслух Пожарский, опрокидывая чарку с «зеленым вином».

Князь стремился напиться. Он, пусть и мужественный, но всего лишь человек, который волнуется. Пожарскому доверили большое войско, ему поверили и чувство ответственности столь давило, что потрясывались руки и никак не шел сон. А поспать перед завтрашним днем нужно обязательно, завтра бой.

Брянск

20 августа 1606

Второй воевода Брянска Мезенский Даниил Иванович и первый — Михаил Федорович Кашин-Оболенский стояли на стене Брянской крепости в полной растерянности. Что делать далее и кому сдаваться? Именно, что сдаваться, ибо и пришедшее войско из Москвы — не то, чтобы и свои, ну, а говорить о воре Могилевском, как о союзнике — абсурд, слишком много уже пролилось крови, слов сказано, оскорблений выкрикнуто, чтобы идти на поклон к этому татю.

Давеча приходила делегация под стены Брянска, Думой Боярской при царе Дмитрии называлась. Просил Мстиславский со товарищи, чтобы открыли ворота для, как он говорил, но сам не верил в свои слова¸ истинного царя. Обещали, что грабить не станут. Кашин-Оболенский и Мезенский были уверены — грабить будут точно. Государеву казну разграбят даже, если на кресте клятву дадут этого не делать [в РИ после взятия Брянска Лжедмитрию Второму хватило взятой казны с лихвой, чтобы расплатиться и с поляками, и с литвинами, и погулять знатно, да пороха закупить].

— Что мыслишь, Даниил Иванович? — спросил Мезенского первый воевода Кашин-Оболенский.

— Ты ведаешь думы мои, Михаил Федорович, но дружбу с тобой не предам, — высказался второй брянский воевода, Мезенский.

Почему Кашин-Оболенский колебался и не принимал, по мнению Мезенского, единственно правильное решение? Не думал первый воевода о том, как пойти на вылазку и вместе с войсками уже не Тульского вора, а Московского царя, отбросить могилевского разбойника? Банально, страх. Это ведь Кашин-Оболенский, как думали все, не зная, что инициатива исходила от Куракина, приказал жестко казнить людей Дмитрия Ивановича, когда тот, будучи еще в Туле, интересовался, чем именно может помочь Брянску. И никто же не знает, что на самом деле царских, если говорить современными реалиями, людей приказал казнить именно он, первый воевода. Приказ отдавал Куракин, который после был разбит Меховецким, гетманом самозванца Могилевского, но с согласия Кашина.

Так что, по всему пониманию, Кашин-Оболенский — преступник.

Мезенский понимал ситуацию и давал шанс своему приятелю на искупление, или хотя бы, на правильный поступок. Нельзя же подставлять тысячи людей, делать соучастниками десятки верных отечеству старшин и голов!

— Гляди, починают! — всполошился Кашин-Оболенский. — Пушки ляхи поволокли.

Действительно, осаждающие стали суетиться и срочно запрягать коней, чтобы увозить почти бесполезные для осады Брянска, пушки.