Полковник тайной службы Российской империи уже прекрасно изучил характер Марашлы Халил. Визирь сделает всё, как нужно. И тут даже ответа не требуется, глаза второго, ну, или в десятке важнейших, человека в Османской империи не особо умеют врать. Марашлы Халил всё ещё скорее полковник, чем вельможа.

— А повод для войны с Польшей я вам дам. Причём в ближайшее время. Так что готовься реагировать и раскручивать мнение о зловещих и коварных поляках, — сказал Тамраз и улыбнулся. — Может, выпьем?

— Мне нельзя, Аллах не позволяет, — улыбаясь, ответил визирь.

— Вот потому я и не приму никогда веру Магомета. Уж больно искусные хмельные напои нынче делают на Руси, не могу отказаться, — усмехнулся Тамраз, доставая из своего рюкзака, названного «спинной сумой», зелёного цвета напиток, который государь нарёк «абсентом».

Село Благодатное под Ржевом

4 марта 1618 года

Село Благодатное волне могло соответствовать своему названию. Это поселение мало напоминало ту деревню, которая была рядом ещё до начала Смуты. Те полуземлянки, в которых люди скорее не жили, а умирали, ушли в прошлое. Как, впрочем, и название. Теперь тут не деревня Ржавеловка, а село Благодатное.

Это одно из тех поселений, которые строились по утверждённым в самом царском дворце проектам. Добротная кирпичная церковь, недалеко от неё большой дом старосты села, рядом чуть поменьше — жилище священника и его семьи. Других кирпичных зданий в селе не было, однако дома жителей строились добротные, на фундаменте и даже с остеклением и большой печью, которую ещё не успели прозвать «русской». Более того, крыши мостились черепицей, а не досками и сеном.

Подобные населённые пункты строились, прежде всего, в местах, которые некогда подверглись разорению или полному уничтожению во время «великого голода» и последующей за ним Смуты. Император и его правительство приняли политику, которая могла бы иметь такой лозунг: ни пяди земли без обработки. Поэтому ряд брянских, смоленских и иных земель попали под программу таких вот уютных сёл, которые заселялись как бежавшими православными людьми из Речи Посполитой, так и различными переселенцами, в том числе даже из числа южнославянских народов и армян. Получался такой вот интернационал, основу которого составляли именно православные люди.

Вопрос веры в Российской империи, становящейся всё более поликонфессиональной, стоял достаточно остро, но государю удалось убедить ещё тогда бывшего патриархом Гермогена, чтобы Русская Православная церковь пошла на уступки и не чинила непреодолимых препятствий для привлечения людей иных конфессий.

Так, если появлялись в подобных сёлах люди иной веры, то на пятьсот человек протестантов дозволялась кирха, а на тысячу мусульман — мечеть, однако строительство этих культовых сооружений должно проходит без финансирования государства, исключительно за средства общины.

Был и другой закон, по которому существовал запрет на переход из православия будь в какую конфессию. Существовала в законодательстве и хитрость. Так, нельзя, чтобы в подобных сёлах население было более чем наполовину неправославным, если большинство в воеводстве исповедуют истинную христианскую веру. Следовательно, строить кирхи, ну, или мечети с костёлами не получится, по крайней мере, в Смоленском воеводстве. Получалось, что Россия разрешает строить культовые сооружения иных верований, но и не даёт на то возможности. Вместе с тем, Российская империя всё равно самая толерантная страна, если в теории-то можно кирху ставить. Ну, а для рекрутёров в Европе дополнительный довод для убеждения переселятся на Русь.

И вот в одном из таких селений собралась группа людей, более всех остальных ненавидящая власть. Эти люди были вполне осмотрительны и потому не стали встречаться в Москве даже для того, чтобы попить чаю. При государе, а некоторые из них считались сподвижниками Димитрия Ивановича, бояре-заговорщики даже ругались между собой, лишь бы только у цепного императорского пса Захария Ляпунова не возникло подозрения о возможном заговоре.

Главным вдохновителем нынешнего собрания был Михаил Борисович Шейн, воевода Смоленского воеводства и командующий северо-западной войсковой округой. Чуть ли не заместитель хозяина Западной Руси. Большая должность. Мало того, так дающая возможности, пусть и тайно, но вести собственную политику. И то, что такой человек, как Шейн, по своей сути честолюбивый и даже самовлюблённый, находился на западных рубежах Российской империи, было ошибкой.

Однако, оправдать подобное кадровое решение и то, что Михаила Борисовича до сих пор не сменили на кого-нибудь лично преданного государю, можно. У Шеина были возможности выгодно предать государя, но он доказал свою верность, отринув все предложения. Кроме того, именно благодаря воеводе Шейну в Командную Избу к Алябьеву поступали важнейшие разведывательные данные, что помогало более качественно планировать сценарии вероятных войн, как с Польшей, так и со Швецией. Мало того, Шейн умудрялся помогать русской внешней разведке, так как некоторые его люди работали и в империи Габсбургов [в РИ Шейн также был склонен к разведывательной работе и очень быстро смог наладить большую агентурную сеть в Речи Посполитой, так что приписывать ему подобные возможности в АИ считаю уместным].

Шейн чувствовал свою силу, он считал себя намного умнее и способнее, чем тот же Захарий Петрович Ляпунов. Михаил Борисович считал себя одним из самых родовитых людей на Руси. Учитывая то, что Шуйские, Трубецкие, Шереметьевы, Романовы и многие иные разгромлены, то да, Шейн — один из знатнейших людей, но даже не в первом десятке.

Однако, были в Благодатном и те, вернее тот, кто в первую десятку знатнейших людей России входил. Звали этого боярина Семёном Васильевичем Головиным. Если мотивацию Шейна ещё понять можно, то причины, почему Головин оказывался недоволен властью, познать сложнее. На самом деле у Семёна Васильевича так до конца и не выветрилась жгучая ненависть к человеку, которого когда-то называли Лжедмитрием. Пусть сейчас он и не испытывает столь ярких эмоций по отношению к Дмитрию Ивановичу, какие Головину приходилось в себе глушить десять лет назад, но он всё равно недоволен тем, как развивается ситуация внутри государства.

Пока был жив отец, Василий Петрович Головин, уважаемому старику удавалось сдерживать своего сына Семёна от любых необдуманных действий, разговоров или даже помыслов. Авторитет главы рода Головиных был незыблем. Но отец преставился, а у Семёна была жена Ульяна Фёдоровна, в девичестве Шереметева. Вот она во многом и повлияла на мужа, стремясь хоть чьими-нибудь руками отомстить за разгром рода Шереметевых. Да и сам Семён Васильевич переживал за то, что вся работа, самоотверженная служба его предков, как и умершего отца — всё бесполезно, ненужно, не пригодится уже его сыновьям, чтобы занять достойное место при власти.

Упразднение местничества было крайне спорным моментом. Это понимали все. И государь уже много раз откладывал принятие столь важного решения, как отмена старой местнической системы. Но Дмитрий Иванович не раз упоминал о такой возможности, сам, да и с помощью Захария Ляпунова, изучая реакцию общества. И, главное, боярства.

На самом деле местничество в определённый период существования русского государства сыграло важную роль, охраняя общество от смут и междоусобных войн. Ранее Московское княжество представляло собой лоскутное одеяло из ещё недавно бывших независимыми княжеств и территорий. Добиться выхода в элиту было крайне сложно, даже будучи дворянином или из боярских детей. А вот каждый боярин знал, что он нынче работает на свой род, и что его сын будет занимать важные посты, как и предки, ибо все заслуги и чины записаны в местнические книги, по которым раздавались должности. А ещё местнические споры заменяли в России дуэли, потому и убыли знатнейших и часто умнейших людей не происходило. Это давало хорошие возможности в кадровой политике. Но всё меняется, и местничество становится всё более негативным явлением.