Почему-то казалось, что она никогда не была так близка от гибели, как в этот день и час. И это осознание проложило между ней и её отцом незримую стену на очень долгое время.

Между ней, и её отцом, ставшим ныне полноправным владельцем легендарной Старшей палочки. Артефакта самой Смерти, с которой ведёт свою невообразимую и пока более чем удачную борьбу.

На что же он окажется способным теперь?

Предрождественское театральное представление – одна из традиций гимназии Даркпаверхаус. Но её театр более чем необычен.

Это театр портретов.

Четыре раза в год живые изображения из Даркпаверхауса устраивают спектакль для волшебников: в первые выходные сентября, накануне Рождественских и Пасхальных каникул и после завершения летних экзаменов. Эту традицию Лорд Волдеморт заложил в первый учебный год после смерти Джинни, придумавшей и передавшей ему эту необычную идею, воодушевлённо поддержанную обитателями многочисленных картин.

Всё то лето портреты гимназии репетировали премьерный спектакль, магическую пьесу «Сорок четвёртая ведьма», и с успехом представили её восторженной публике. С тех пор спектакли в портретном театре имени Джэнн стали обязательной традицией Даркпаверхауса.

В это Рождество гимназийские портреты ставили пьесу «Маленькая Лулу» – трогательную историю о ведьме, лишившейся магических сил и попавшей в маггловскую деревню.

Гермиона сидела за одним из полукруглых столов Трапезной, ближайшем к огромному, занимающему полстены холсту, специально нарисованному и используемому в качестве сцены. Его вывешивали в Трапезной в дни спектаклей.

Декорации «труппа» самостоятельно приносила из многочисленных картин, а в случае необходимости нужное рисовалось заранее.

Если бы только был в своё время создан портрет самой Джинни, с каким бы удовольствием она играла в постановках своего детища. Но теперь лишь бездушная восковая фигура рыжеволосой ведьмы полулежала на верхней планке массивной золочёной рамы холста-сцены и перебирала пальцами оборку занавеса, украшенного её именем.

Маленькая Генриетта сидела на столе и с интересом наблюдала за происходящим на картине, сверкая в полумраке огромными зелёными глазищами. Вот уже два года Гермиона брала её в гимназию на каждое представление, а теперь девочка к тому же прожужжала ей все уши, давно требуя возможности навестить grands-parents в Даркпаверхаусе.

Генриетте нравилась гимназия, полная студентов, многочисленные незнакомые люди, красивые молодые девушки в сиреневых мантиях, привидения и Нагайна. Огромную змею Волдеморта Етта обожала с того самого мига, как впервые поняла, что может с ней разговаривать.

Это не были длинные задушевные беседы о вечном – Генриетта лишь ребёнок, а Нагайна отличалась молчаливостью. Но сам факт общения с огромным нечеловеческим монстром будоражил Генриетту, приводя в глубокий восторг.

Мать не выносила этого их «общения». Когда-то она очень любила Алиру, младшую сестру Нагайны, и доверяла ей. Но та была во много раз меньше по размеру, куда более говорлива и похожа на человека в плане характера. Алиру Етта даже не помнила, а её старшая сестра не внушала наследнице Тёмного Лорда никакого доверия. Огромная молчаливая змея-убийца – не лучшая компания для маленького ребёнка.

Но разве этого маленького ребёнка переспоришь?

И Гермиона стала очень редко возить Етту в гимназию или в Блэквуд-мэнор, где обитали Волдеморт с Беллатрисой, и куда неизменно отправлялась вслед за своим хозяином огромная змея.

По правде сказать, в это Рождество Гермиона не горела огромным желанием приводить Етту на «Маленькую Лулу» гимназийских портретов – потому что затем неизменно последует визит к grаnd-père.

Гермиона не видела своего отца с того самого дня, когда спешно покинула его кабинет, полностью отказавшись от всех своих прав на Старшую палочку. Прошла уже почти целая неделя, но Волдеморт с тех пор не появлялся в гимназии. Уроки теории и истории магии в его отсутствие вела профессор Хэап, самозащиту – Снейп, а заботу о магических существах взял на себя Тэо. Белла и Рабастан Лестрейндж тоже исчезли из Даркпаверхауса.

Гермиона предпочитала не размышлять о том, куда подевался заполучивший сильнейший артефакт Волдеморт со своими самыми опасными приспешниками. Она до такой степени испугалась полувыдуманной угрозы в его глазах, что чуть было не пали прахом все старания Тэо пробудить в ней тягу к Красной магии и упрятать подальше страхи и неудовлетворённости. В смятении она тогда помчалась именно к нему, чтобы от грубого совокупления в тесном сарайчике для мётел, рискуя быть застигнутой Фредом или, ещё того лучше, тренировавшимися во внутреннем дворике игроками сборной Воды, позабыть о пронизывающем ужасе, разбуженном в ней одним багряным отблеском в глазах Волдеморта.

Занимая свои мысли и чувства, Гермиона последующие несколько дней развлекалась с Тэо в самых неподходящих и неожиданных местах, каждый раз на грани скандала. Их действительно чуть было не застукали в тот первый день. А ещё как-то глубокой ночью, во время похабных буйств на столе Стеклянных Горгулий в Трапезной, скрипнула боковая дверь и на фоне слабо освещённого коридора показалась высокая фигура с рыжими волосами. У замершей Гермионы всё оборвалось внутри, пока волшебник стоял в дверях, вглядываясь в полумрак – но потом он ушёл.

Такими выходками Гермиона рисковала окончательно пасть в глазах младшего Уизли, судя по всему заслышавшего из Трапезной непонятные звуки во время ночного обхода и только чудом ничего не заметившего.

Но подобные игры с адреналином стали для Гермионы наркотиком, более сильным, чем сизый туман наслаждений, создающий лишь химеры. И она не могла остановиться. Пробуждая Красную магию, накапливая её в своём теле, она вытравливала ею мысли и страхи, в изобилии расцветшие в ней. Теперь это стало жизненно необходимым.

Сейчас в любом случае следовало на время прервать развлечения такого рода. На Рождество леди Малфой с семьёй отправлялась в Баварию в гости к Адальберте.

Гермиона очень радовалась этому выбору – ей отнюдь не хотелось в ближайшее время находиться в обществе отца. Да его и сейчас что-то не наблюдалось. Неужели так и не появится?

Представление закончилось, и за неимением Волдеморта и Беллатрисы, пребывание с Еттой в гимназии потеряло всяческий смысл. Даже её любимая Нагайна отсутствовала вместе со своим повелителем. Малышка, разумеется, была возмущена – и Гермиона пообещала ей остаться на праздничный ужин.

– Мамочка, кто это? – спросила вдруг Етта после того, как Трапезную осветил яркий свет сотни высоких канделябров. Девочка указывала маленьким пальчиком на Тэо, который разговаривал со своим братом на другом краю их стола, где уже во вспышках магических искр начали появляться разнообразные кушанья.

– Нехорошо показывать пальцем, дорогая, – попеняла Гермиона. – Это преподаватель твоего grаnd-père и мой хороший друг Тэо.

– Не дружи с ним, мама, – скривила личико Генриетта. – Он делает тебе больно, а ты улыбаешься. Не нужно с ним дружить.

– Что?! – опешила Гермиона, чувствуя выступающую на спине испарину. – Что ты имеешь в виду? С чего ты взяла…

– Я видела, мама, – перебила её Генриетта.

– Что?!! – похолодела колдунья. – Ч-что ты видела? Когда? Здесь?

– Нет, я была дома. – Хвала великой Моргане! – А ты была здесь, – продолжала Етта, – и он был здесь. Он делал тебе больно, мама, я видела. Не нужно с ним дружить!

– Етта… ты что-то ещё… видишь… когда бываешь дома, о том, что происходит где-то далеко?

– Да, я часто вижу тебя, bonne-maman и bon-papa, и Нагайну, мама, она такая большая!

– Етта… ты никогда не рассказывала мне, что у тебя бывают видения, – растеряно пробормотала ведьма.

– Это не видения, мама! Это так оно и есть!

– Етта, – умоляюще вымолвила Гермиона, – ну откуда же ты знаешь…

– Знаю, – странно улыбнулась девочка, и наследницу Тёмного Лорда пробрала глубокая дрожь. В этой интонации, в улыбке, с которой было произнесено слово, в выражении бездонных зелёных глаз проступило поразительное сходство с другим «знаю», сказанным Гермионе много лет назад во мраке ночного кладбища призраком маленькой девочки из рода Генриетты. Неужели её дочь унаследовала дар ясновиденья от своих далёких предков? Неужели она действительно способна видеть на расстоянии… О ужас, что она способна видеть! «Он делает тебе больно, а ты улыбаешься»!