– Мама! – роняя ложку, резко крикнула Гермиона. – Ты сейчас думаешь страшные, ужасные вещи!

– Что ты, девочка моя! – побледнела миссис Грэйнджер. – Я и не думаю вовсе ни о чём…

Сидевшая слева от неё с маленькой Еттой на руках Джинни вопросительно приподняла брови и посмотрела на подругу.

– Нет, я знаю, о чём ты думаешь, мама, – отрезала та в ответ, – и меня больно ранят твои подозрения, потому что… потому что…

– Гермиона, милая, я вовсе ничего…

– Нет, ты думаешь, мама! – ведьма хлопнула ладонью по столу, и тарелки жалобно звякнули. – Ты считаешь, что меня бросил муж! – с негодованием выкрикнула Гермиона, поднимаясь. Джинни, прижав к себе ребёнка, сглотнула и отодвинулась назад вместе со стулом, собираясь незаметно покинуть кухню.

– Что ты, – пробормотала уличённая женщина, – я… я совсем не осуждаю тебя, за что мне тебя осуждать? Если человек подлец…

– Мама! – чувствуя подступающие слёзы, выкрикнула Гермиона, впиваясь руками в столешницу. Джинни осторожно встала и выскользнула в гостиную вместе с Генриеттой, но миссис Грэйнджер этого даже не заметила. – Мама! Пожалуйста, никогда, никогда не говори так о Генри, – её крик сорвался на хриплый, дрожащий шёпот. – Да, я сказала тебе неправду. Да, я больше никогда… никогда не увижу его. Но он не подлец. Он был самым лучшим… Самым замечательным, что я когда-либо имела. Мамочка, – молодая ведьма опустилась на стул и закрыла лицо руками, – Генри умер, его больше нет. Его убили, убили из-за меня, и я ничем, ничем не смогла помочь ему, я даже не смогла отомстить. Мамочка…

– Гермиона, – потрясённо прошептала миссис Грэйнджер.

– Я просто не хотела, чтобы вы с папой меня жалели. Мне ещё хуже от жалости, мама. Если бы не Етта, я и сама предпочла бы умереть…

Приёмные родители Гермионы чрезвычайно серьёзно отнеслись к внезапно открывшейся суровой истине. Миссис Грэйнджер, пообещавшая ничего не рассказывать мужу, в тот же вечер поведала ему о несчастье «их маленькой девочки». Эффект от всего этого, искренний и естественный, привёл к тому, что Гермиона стала очень редко бывать дома. А всепоглощающая жалость и сострадание в глазах окружающих начали вызывать у молодой колдуньи нездоровое сочувствие решению царя Эдипа(1).

Дабы чем-то занять себя, Гермиона таскала Джинни в город, знакомила с маггловским Лондоном и всеми силами старалась вызвать у той симпатию к немагическому образу жизни. Получалось это, впрочем, не слишком удачно. Джинни магглы скорее забавляли, чем привлекали, и Гермиона не раз ловила на лице подруги выражение, которое иногда появляется у людей в зоопарке, если животные выделывают что-то особенно милое или интересное.

Робби Томпсон тоже принимал активное участие в увеселениях двух волшебниц. Теперь уже не он пытался заинтересовать Гермиону, а они вместе с ней всеми силами старались увлечь Джинни. Робби считал подругу своей соседки немножко странной, но довольно забавной девчонкой. Пару раз Джинни огорошила молодого человека своим поведением, особенно во время поездки в метро. А её комментарии, обращённые обычно к Гермионе, Робби воспринимал как несколько странный юмор.

– Она постоянно будет делать одно и то же? – спрашивала Джинни, рассматривая большой экран с рекламным роликом. – Ей не надоело?

– Это запись.

– Запись чего?

– Запись действий модели. Примерно как на фотографиях, только она вообще не реагирует на внешние факторы, может только потухнуть, если поломается.

– Не слушайте её, Вирджиния! – вмешивался Робби. – При чём тут фотографии?

А устройство мобильного телефона и вовсе повергло Джинни в шок:

– Это же просто невероятно! – шептала она, пока Робби покупал в супермаркете кофе для миссис Томпсон. – Гениально! Почему мы не используем такие открытия магглов? От Сети летучего пороха одни проблемы, и от пепла потом не ототрёшься, колени болят… А тут – просто феноменальная магия!

– Это техника, – хихикала Гермиона. – А вот мощное магическое поле будет её глушить. Так что не получится перенимать у магглов.

– Вот я так и знала, что маггл полезной вещи не придумает!

Миссис Грэйнджер и миссис Томпсон Джинни покорила ужином в Чистый четверг. Гермиона сама была в восторге от кулинарных талантов своей подруги – лично у неё получались только самые обычные блюда, строго по книге рецептов – они и выходили такими: в меру вкусными, слишком правильными.

Джиневра Уизли успела перенять у своей матери настоящий кулинарный талант. А незначительные добавления всевозможных хитрых травок, за которыми младшая Уизли трансгрессировала то ли в Даркпаверхаус, то ли в Косой Переулок, делали маггловские блюда совершенно восхитительными.

Гермиона со своей поверенной книгой сначала взялась помогать подруге с ужином, но потом бросила это безнадёжное дело и только сидела в углу, чинно нарезая овощи. Вот нарезать у неё выходило отлично – аккуратно, точно, идеально ровно.

– Гермиона, мы же не напиток живой смерти варим, а суп с лапшой! – смеялась Джинни. – Хватит колдовать над этой морковкой, мне будет жаль варить её, дай сюда!

В общем, неделя прошла в почти беззаботном веселье. Главное было только не оставаться одной. И совсем-совсем не думать, желательно – вообще ни о чём. И тогда можно было жить, можно было радоваться и наслаждаться.

Жаль только, не всегда получалось…

Неделя прошла беззаботно и здорово, а утром, в Страстную пятницу, приехала бабушка Гермионы – Джин Полетта Грэйнджер, мать её приёмного отца Джеральда.

____________________________

1) Согласно мифу, в порыве самобичевания фиванский царь выколол себе глаза золотой застежкой.

* * *

– Нет, это просто уму непостижимо!

Гермиона сидела на кухне и расписывала огромное страусиное яйцо, которое мистер Грэйнджер купил к Пасхе. Её бабушка, почтенная и строгая пожилая дама, стояла, уперев руки в бока, и вот уже десять минут беспрерывно вещала полным негодования, почти звенящим голосом.

– Это немыслимо, Гермиона! Я многое повидала в жизни, и я знаю, какой стала современная молодежь! Но ты! Ты! Глазам не поверила! Это отвратительно, это… Ты же женщина, ты – мать! У тебя всегда голова была на плечах, Гермиона! Никогда бы не подумала, никогда даже представить не могла! Не ожидала такого. От тебя!

Гермиона молчала и широкими мазками наносила на толстую скорлупу специальные пищевые краски. Она вырисовывала на яйце древний магический знак от обряда призыва духа Авастоса. Вырисовывала бездейственным маггловским красителем – просто потому, что ей нравился затейливый узор. А ещё, следя за тем, чтобы правильно переплетались цветастые линии, было проще не слушать нарастающего возмущения бабушки Джин.

– Ты – мать! Ты кормишь ребёнка! – не унималась та. – Чтобы я больше не видела в твоих руках этой гадости, никогда, Гермиона! Чему ты можешь научить малышку, если тебе в голову даже прийти могло подобное! Сигареты! Нет, я поверить не могу! Это не укладывается в сознании нормального человека! Куда смотрят твой муж и твои родители?!

Гермиона тяжело вздохнула и дрогнувшей рукой испортила магический символ на яйце.

– Отвратительно! – подытожила Джин Грэйнджер.

На кухню вошла Джинни. Она была в маггловском наряде, одном из тех, которые они с Гермионой специально покупали пару дней назад в Сити. Молодая ведьма ловко держала Генриетту: отставила левое бедро, усадив на него малышку, и только придерживала легонько рукой. Генриетта увлечённо путала выбившуюся из пышного хвоста крёстной рыжую прядку волос.

– Как вы держите Етту, Вирджиния! – охнула бабушка Джин, с негодованием отбирая у вошедшей девочку. – Вы же испортите ей спину! Это вы научили Гермиону той мерзкой привычке?!

– Я вообще не курю! – возмутилась Джинни.

– Тогда повлияйте на свою подругу, – не отступалась почтенная дама. – Она же мать! Это противоестественно! Омерзительно! Она убивает своего ребёнка – а вы все смотрите и молчите! Не так я воспитывала Джерри, не так думала о его жене! Гермиона, чтобы я больше никогда не видела в твоих руках этой дряни! – закончила она и в негодовании вышла из кухни.