– Я в предвкушении. – Ведьма смотрела на огонь, повернувшись к собеседнику спиной. – Люциус… я… – Гермиона облизнула губы. – Скучала. – И она сделала шаг назад, присела на подлокотник кресла. Повернулась и посмотрела ему в глаза. – Очень скучала.

Спустя секунду она лежала у него на руках. Гермиона пожирала взглядом непроницаемые серые глаза. Ладонь Люциуса блуждала по её телу…

Она немного приподнялась, приближаясь к его лицу, и осторожно поцеловала в губы. Сердце было готово вырваться наружу.

Он не дал ей отстраниться.

Ночные фантазии воплощались в реальность – стремительно и неотвратимо.

Чувствуя дрожь во всём теле, Гермиона, повинуясь его движениям, приподнялась, меняя положение и помогая Люциусу поднять измявшееся платье. Она села, обхватив ногами его бедра и отдавая всю себя жадному поцелую.

– Не страшно? – на секунду отклоняясь, спросил он.

– Не знаю, – выдохнула Гермиона.

Люциус крепко прижал её к себе и трансгрессировал в спальню.

Он опустил свою ношу на аккуратно застланную кровать в тёмной, освещённой только лунным светом, комнате. Пламенеющий жар Хоркрукса прогнал робость полностью, и Гермиона выгнулась на постели, уже с нетерпением наблюдая за тем, как он торопливо срывает с себя мантию, рубашку...

Было ли ей страшно? Где-то глубоко, определённо, да. Но она уже просто сгорала от желания. Оно затуманивало разум и притупляло все остальные чувства. Кулон пылал.

Гермиона, часто дыша, приподнялась на кровати, становясь на колени и судорожно стягивая с себя платье. Путаясь в шлейках и тесёмках, натирая кожу нераспущенной шнуровкой корсета. Она отшвырнула ткань в сторону, поднимаясь навстречу своему любовнику и прижимаясь к его горячему телу.

Обдавая Люциуса пламенным дыханием, ведьма отыскала его губы и впилась в них, чувствуя вкус собственной крови из растерзанной раньше губы. Этот вкус заводил её ещё сильнее.

Они повалились на кровать. Повинуясь неясному порыву, Гермиона перекинула его на спину, усаживаясь верхом, и стала целовать грудь и плечи мужчины. Она чувствовала капельки пота на своей спине, нервная дрожь сотрясала всё тело.

Ведьма смело взялась за ремень брюк, чуть не сломав ногти о незамысловатые застёжки. Проклятая пряжка не поддавалась.

Люциус приподнялся, берясь за её локти, и рывком перевернул любовницу на спину. Он сам избавился от остатков одежды – всё так же безмолвно и лишь сверкая глазами в полутьме. Наблюдая за ловкими движениями старшего Малфоя, Гермиона наконец-то почувствовала беспокойство и лёгкий испуг.

Обнажённых мужчин ей приходилось видеть только по телевизору и то лишь несколько раз, ввиду отсутствия такового в Хогвартсе и не особо большого интереса к данному предмету ранее, когда она ещё жила с назваными родителями. Образы, навеянные ночами про́клятым украшением, были скорее осязательными, а не зрительными.

Не давая задуматься, Люциус склонился над ней, обдавая жаром покрывшуюся мурашками кожу. Он уверенно снял с неё нижнее бельё; Гермиона часто дышала, страх начал накатывать волнами.

Старший Малфой приблизился к её лицу, длинные волосы щекотали кожу. Гермиона смотрела в серые глаза, горящие вожделением, но он не торопился, и она начала успокаиваться. Рука прошлась по её обнажённому телу, осторожно, ненавязчиво лаская его. Гермиона закрыла глаза и откинула голову – он безмолвно целовал её шею, плечи, грудь… Опускался всё ниже…

Ведьма судорожно сжала простыни и издала приглушённый стон. Он развёл её ноги, продолжая ласкать внутреннюю сторону бёдер.

«Я сошла с ума!» – пронеслось в голове у Гермионы.

И в этот самый момент Люциус резко вошёл в её тело, заставив судорожно, со вскриком выдохнуть и конвульсивно впиться пальцами в его плечи.

– Дьявол! – прохрипела Гермиона, и на её глазах выступили слёзы.

Его движения замедлялись, становясь ласковее, приятнее. Боль успокаивалась, хотя несколько крупных капель успели прочертить дорожки от уголков глаз и теперь щекотали ушные раковины.

Гермиона отпустила простынь, обвиваясь руками вокруг его шеи и обхватывая ногами бёдра. Он исступлённо целовал её плечи, массировал грудь и спину грубыми, но приятными движениями.

Запустил руку в каштановые волосы, освобождая их от заколок и шпилек, распуская и растрёпывая. Его движения были уже совсем медленными.

– Ну же! – простонала она, не открывая глаз.

Он жадно впился в неё, учащая темп. Гермиона застонала громче.

Она хотела сделать что-то сама и боялась пошевелиться. Снова стало больно, она устала и уже мечтала о том, чтобы он остановился. Ведьма впивалась в его спину ногтями, прижимаясь всё крепче и крепче, чувствуя, как лишается последних сил.

Всё закончилось быстро и странно. Горячие волны растекались прямо внутри неё, она ощутила его дрожь в своём теле. И тут же руки, прижимавшие её, расслабились. Гермиона бессильно откинулась на влажную постель, устало и часто дыша. Она не могла даже пошевелиться.

Люциус осторожно коснулся её безвольных губ, притянул к себе, стаскивая с кровати мокрое покрывало, и бережно уложил на подушку рядом с собой.

Хотелось что-то сказать, сделать хоть что-то… Но у неё совсем не было сил. Ведьма прильнула к разгорячённому телу, вдыхая его незнакомый, будоражащий аромат и чувствуя, что проваливается в сон…

_______________________

1) Рада всех вас видеть. Мне вас не хватало! (франц.)

2) с удовольствием (франц.).

Гермионе снились странные сны, но она почему-то не запомнила их содержания. Первые лучи солнца старались разбудить её, но тело всё ещё сопротивлялось, хотя сознание уверенно отходило ото сна.

Странно. Такое необычное ощущение… Она шевельнулась и невольно поморщилась. А потом вдруг всё поняла.

Гермиона резко открыла глаза.

Он был тут. Лежал на боку рядом с ней, по пояс укрытый простынёй и, подперев голову рукой, смотрел на неё.

Гермионе стало жарко и холодно одновременно. Она как-то виновато улыбнулась и отвела глаза.

– Как спалось? – поинтересовался Люциус, и молодая ведьма отметила на его лице несколько насмешливую улыбочку.

– Отлично, – стараясь не замечать этого, ответила она.

– Ничего не болит?

Всеми силами пытаясь не покраснеть, она невольно натянула простыню повыше. И промолчала.

«Дура!» – сердито пронеслось в голове.

Противная усмешка наводила на мысль, что он подумал то же самое. Гермиона начала злиться.

Он молчал.

– Какого дьявола?! – не выдержала молодая гриффиндорка, с вызовом поднимая глаза и встречаясь с его насмешливым взглядом.

– Что, моя дорогая? – поднял брови Люциус Малфой.

– Ничего! – она села, заматываясь в простыню.

Гермиона предприняла попытку слезть с кровати, но была дерзко перехвачена на подступах к полу и опрокинута на матрац. Смятая простыня оказалась на паркете.

Она возмущённо замычала, проклиная себя за то, что не может изречь что-то более членораздельное. Люциус беспощадно рассматривал её при свете дня, не давая встать. Было ужасно стыдно.

– Так лучше, – наконец резюмировал он. – И куда ты спешишь, солнце моё? Ты же так рвалась… кхм, в мою постель.

От такой наглости Гермиона поперхнулась воздухом и опять глупо не нашла, что ответить. Все мысли покинули голову, оставив много свободного пространства для безграничного возмущения.

Люциус самоуверенно склонился над ней, по-хозяйски игриво лаская губами кожу на груди. Захотелось броситься в душ. Но он всё ещё не давал даже встать. Это было вовсе не приятно. Это было унизительно. Словно Гермиона была какой-то вещью, переданной в его полное распоряжение.

– Да как ты смеешь?! – наконец не выдержала она, изо всех сил пытаясь не расплакаться. – Я знала, что ты сволочь, но не настолько же! Отпусти меня!

– А насколько? – насмешливо спросил тёмный маг.

– Ты… Я… Прекрати, пожалуйста! Ты пользуешься тем, что я попала в… нестандартное положение и…