Хэллоуинская катастрофа – целиком и полностью моя глупая оплошность. Следовало на многое обратить внимание. И на выбор доступных и слабых Хранителей, и на сам факт этого внезапного создания мудрёной защиты: будто Дамблдор устал ждать моей реакции на пророчество и начал подталкивать меня, указывая, что эти люди действительно опасны, раз их укрывают и прячут столь усердно. Наш общий друг Северус поведал ему о моих изысканиях касательно Поттеров и Лонгботтомов ещё незадолго до заветного июля, столь плодовитого на опасных для меня младенцев. Он говорил со мной, потом он пошёл к Дамблдору. Этот проныра был влюблён в мать Гарри Поттера. Мои вопросы касательно её персоны открыли ему глаза на то, чью жизнь своим доносом он поставил под угрозу, и с тех пор Северус старался сделать всё, чтобы спасти Лили Поттер. Он зародил в Дамблдоре надежду использовать эту ситуацию в борьбе со мной. Но старый интриган бесконечно долго медлил с надлежащей защитой – а я тем временем копался в прошлом двух интересующих меня семейств. Но не делал шага, которого ожидал старик. Наложением заклинания Доверия он надеялся подстегнуть меня к действиям и приходиться признать, что ему это удалось. Я допустил непростительный промах. И поплатился за него.

Отправляясь в тот Хэллоуин в Годрикову Впадину, я собирался не просто убить опасного ребёнка, но создать при этом Хоркрукс. Чтобы не расходовать душу понапрасну.

Я нёс с собой для этого меч Годрика Гриффиндора, надеясь завершить свою прихоть и сделать залогами своего бессмертия личную вещь каждого из основателей Хогвартса. Знаю, ты считаешь это блажью. А я полагаю символизм очень важным. Он делает жизнь интереснее. Делает её знаковой. Я придумал сею безделицу ещё юношей, работая в "Горбин и Бэркес". Можешь считать это моей мечтой, увы, так и не осуществлённой.

Ибо, как ты знаешь, всё пошло прахом. И даже мой меч, с таким трудом добытый, достался Дамблдору. О том, как во время незаконченного ритуала частица моей души вселилась в мою же волшебную палочку, но не была там запечатана, и как мне удалось скрыться, я уже рассказывал тебе когда-то.

Я должен был быть внимательнее с Лили Поттер. Признаюсь, я посчитал, что сломил её в ту ночь, что она позволит мне убить ребёнка, и я смогу удовлетворить смиренную просьбу Северуса и сохранить ей жизнь.

Впрочем, это наш общий друг мне уже простил. После того, как я отдал ему своё воспоминание о том вечере. – Волдеморт странно улыбнулся.

– Какое воспоминание?

– Очень занятное, – прищурился Тот-Кого-Боялись-Называть. – Во флаконе с сиреневой пробкой. Думаю, Северус всё ещё хранит его у себя, и, наверное, тут, в замке – сомнительно, чтобы он отнёс его в дом, который делит с Нарциссой. Оно раскрыло ему Лили Поттер с новой стороны.

Заметь, как занятны превратности судьбы, Кадмина. Северус, с детства влюблённый в Лили Эванс, безошибочно почувствовал её кровь в Нарциссе Блэк. Его с самого начала словно магнитом тянуло к этой ведьме – и он даже признаёт, что она всегда чем-то неуловимым напоминала ему Лили. А ведь Северус понятия не имеет о том, что у этих женщин один отец.

В отношениях с сёстрами Блэк мы с ним чем-то похожи.

Странно всё-таки складывается жизнь. Женщины семьи Блэк играют в моей судьбе удивительные роли…

«Плачет Белоснежка – вот оно пришло!

Всё, что только снилось очень глубоко.

Плачет Белоснежка, стонет Белоснежка,

И, сама не замечая, странно улыбается себе:

Слёзы горькие глотая, впитывая в кровь

Насилие(1)!..»

Гермионе не давало покоя всё, что рассказал ей Тёмный Лорд.

Гарри Поттер – её кузен! Нарцисса и Беллатриса с Лили Поттер – сводные сёстры!

У Волдеморта появился ещё один Хоркрукс, кроме Нагайны.

Да к тому же это открытие, что её дочь может перенимать эмоции Гарри. Ожидаемое, но всё равно неприятное и ужасное.

А ещё Гермионино любопытство теперь нещадно беспокоил загадочный флакон с сиреневой пробкой, некое воспоминание Тёмного Лорда, из-за которого Северус простил тому убийство своей возлюбленной. Действительно ли простил?

Вроде как, да. Помнится, много лет назад Снейп упоминал, рассказывая Гермионе о своих отношениях с матерью Гарри, что недавно ему стало известно нечто такое, чего он никогда не сможет ей извинить и что теперь он больше не считает себя повинным в её смерти.

Так что же такого совершила Лили Поттер в ту роковую ночь?

Флакон не шёл у Гермионы из головы.

Даже в сизом тумане Тэо она бесконечно, раз за разом, только и делала, что проникала в спальню Северуса Снейпа и находила там загадочное воспоминание. Но стоило ей коснуться его неспокойной поверхности в каменном Омуте памяти, как видение обрывалось, занозой мучая разум молодой ведьмы.

Но это было так глупо.

Мало того, что она никакого права не имела влезать в личную жизнь мастера зелий и красть у него воспоминания, подаренные Волдемортом. Это бы ещё полбеды. Но ведь флакона может не оказаться в его комнате, она может его не найти, или же Снейп застанет её за этим занятием… Да всё, что угодно!

Это было глупо до безумия.

«Глупо до безумия», – в очередной раз сообщила себе Гермиона в следующий понедельник вечером, отослав Рона сообщить Женевьев об отмене дополнительных занятий и стуча в гимназийскую спальню профессора зельеварения.

Проникать сюда в его отсутствие она не решилась – что-то могло стеречь помещение, когда нет хозяина, подать ему сигнал вынуться или запомнить, кто и зачем нарушил границы личного пространства преподавателя. Нет, в эту комнату нужно было попасть с разрешения её владельца.

– Кадмина? Что-то произошло?

Снейп, представший перед ней на пороге в неизменном чёрном облачении, посторонился и впустил нежданную гостью в комнату, смерив предварительно долгим удивлённым взглядом.

– Да, – с жаром кивнула ведьма, – произошло! Северус, мне нужна твоя помощь. – И она заговорила быстро, озвучивая придуманный заранее и многократно повторяемый до того текст: – Вот уже почти неделю, как меня мучает бессонница. Совершенно ничего не помогает – дай мне какое-нибудь снадобье, сильное и действенное.

– Вы пробовали отвар белладонны?

– Разумеется! – досадливо бросила Гермиона, быстро озирая комнату у него за спиной. – Мне нужно что-то посложнее. Пожалуйста.

– Сейчас?

– Было бы здорово. Я просто сойду с ума, если не избавлюсь от этой бессонницы, – и она бросила на волшебника умоляющий взгляд, в котором действительно плескалось что-то, очень похожее на безумие: искорки неуёмного и изнывающего от нетерпения любопытства.

– Хорошо, я схожу в лабораторию и через полчаса что-нибудь вам пришлю.

– Давай я подожду тебя, Северус, – Гермиона как можно непринуждённее опустилась на небольшой диван. – Здесь, – добавила она. – Не нужно ничего готовить, просто принеси что-то подходящее. А я подожду.

– Ладно, – странным голосом промолвил он. – Как вам будет угодно. Ждите.

И Снейп, войдя в трансгессионный круг, исчез с лёгким хлопком.

Сердце у Гермионы забилось очень быстро.

Она вытащила из кармана палочку и неверной рукой подняла её, собираясь с духом.

– Акцио, флакон с сиреневой пробкой! – наконец велела ведьма, вспоминая о том, что Снейп может возвратиться с минуты на минуту.

О том, как она будет класть свою добычу на место в случае, если удастся незаметно взять её, Гермиона пока не думала.

Из дальнего высокого комода раздались шуршание и стук, но ведьма, испытавшая в этот миг настоящее ликование, не успела подойти к нему – с таким же едва слышным хлопком в комнату вернулся Снейп. Он в молчании застыл посреди трансгрессионного круга, пристально глядя на свою гостью. И призрачной тени удивления не промелькнуло на его бледном лице.

Гермиона потупилась и даже, кажется, покраснела.