— Чур меня! — Волынский удрал зрительную трубу в момент, когда горящий человек выстрелил себе в голову. — Что-то тут не ладно…

Может через много лет и будет обнародован подвиг и самопожертвование человека-зверя, выбравшего путь быть человеком и отдавшего жизнь за свое Отечество. Много грехов было на душе у Якова Корастылева, но ушел он достойно, как воин и верный подданный государя и сын своей Родины.

— Федька, прознай, что там у немчуры персиянской творится! — повелел Волынский, вновь концентрируясь на сражении.

— Бах-ба-бах! — все сорок орудий отправили свои ядра по османским большим пушкам.

— Вот же удальцы! — восхитился Волынский, посчитав, что пушкари очень быстро перезарядились.

И, между тем, только лишь одиннадцать орудий ударили в цель, или рядом с ней. Были перелеты, недолеты, или вовсе ядра ушли далеко в сторону. Но это нормально, так бывает. Только что русские пушки били совсем по другому месту, а быстрота зарядки и крайне скудное время для того, чтобы подбить ствол пушки для нужного, не предполагают снайперские выстрелы. Сейчас пушкари сделают нужные выводы, и следующие выстрелы лягут точно в цель.

Османские топчу после выстрелов чуть отпрянули, но офицеры быстро навели порядок, и началась гонка перезарядок. Тут играют роль два фактора: какой системы пушки, ну и как обучены пушкари. Топчу были обучены хорошо, это была артиллерия столичного корпуса янычар, а те стреляли часто и учились на совесть. Но и русские пушкари были выучены. Русская артиллерия и ранее была сильной стороной русской армии, а теперь, когда и учения частые и победные войны с поляками состоялись, опыта артиллеристам государя не занимать.

Русские переиграли османов, опередили своими выстрелами турецких визави лишь на десяток секунд. Главное, почему турки не успели было то, что ядра для их пушек оказывались в разы массивнее, чем русские и для того, чтобы ядро закинуть в ствол понадобилось чуть больше времени, чем артиллеристам Волынского.

— Водки выдам пушкарям! — выкрикнул воевода, когда увидел, какой столп пыли и земли поднялся в месте, где стояли турецкие орудия.

Большая часть ядер попала в цель, ломая османские пушки, убивая османских топчу. Но пыль чуточку осела, и прозвучали два выстрела от, казалось разгромленной, турецкой артиллерии. И эти два выстрела, ядра, словно сговорившись в полете, ударили по одному из русских орудий, закапывая и убивая людей. Подбитая русская пушка поднялась к небу и рухнула прямо в строй изготовившихся армянских стрельцов.

Первая русская кровь пролилась.

Эрзерум

20 июля 1610 год.

Егор Иванович Игнатов уже слышал, что начался бой, там, на русских позициях, стреляли пушки. Хладнокровный в бою, сейчас полковник нервничал. Он знал, на что способны его воины. Эти стрелки могут остановить не полк, больше, сильно больше врага. Они в состоянии выбить обслугу у пушек, проникнуть в логово врага и перестрелять там всех быстро, так, что никто не успеет и схватиться за оружие. Все стрелки умеют разбирать цели и редко, когда несколько пуль попадают в одного врага, потому они эффективны не залпами, они индивидуально хороши.

И вот там идет бой, а он сидит тут и рефлексирует. Но приказ есть приказ.

— Разведка прибыла? — спросил Игнатов у своего заместителя.

— Нет, твое высокоблагородие, — отвечал согласно последнему войсковому Уставу ротмистр Акоп Мирзоян.

— Акоп Вазгенович, ты это прекращай! В бою по позывному можешь обращаться. Лешим и зови, если работаем в группе, ну или полковником, если я командую ротой, — сказал Егор.

Не то, чтобы ему не было приятно, когда называют уважительно и по Уставу, или Егор Иванович был таким бунтарем, который идет против правил. Нет, просто в бою, как уже убедился Игнатов, важно быстро и эффективно донести информацию. А у него в двух ротах стрелков, часть которых, осталась инструкторами в Преображенском, целый интернационал. Есть цесарцы, литвины, армяне, два кабардинца, донцы, кассимовцы, да кого только нет, чтобы разбавить русское большинство.

— Стрела с красной лентой, — сказал Ротмистр Мирзоян, указывая на небо.

— Ну, наконец-то, заждались уже гостей. Командуй, Акоп, — сказал полковник Игнатов и отправился на свой наблюдательный пункт.

Вперед выдвинулась разведывательная группа, которая пробежала примерно с версту, а после упала в траву и начала двигаться по-пластунски. По тому, что разведчики стали передвигаться скрытно, стало понятно, откуда именно идет враг.

К тому ущелью, где занял оборону Игнатов, вело две дороги. Одна была более прямой и далеко просматриваемой, вторая как бы выныривала из-за горы. И, как стало теперь понятно, именно оттуда идет неприятель. Данное направление рассматривалось как маловероятное для нападения османов. Дороги горные, с постоянным подъемом, с узкими местами, где и телега не каждая протесниться. Так что, если кто и пройдет, то это будет человек или выносливый конь. Ну, а тянуть сюда артиллерию глупо или вообще невозможно. А еще развернуться здесь негде, и даже небольшой отряд русских или персов может долго сдерживать оборону. Фермопильское ущелье, не дать, ни взять.

Этого не могли не понимать османы. Однако, видимо, решили проверить направление. В случае того, если бы здесь не оказалось русских или персов, удар с этого направления даже всего одного полка мог сильно изменить соотношение сил, да и стать, в целом, ключевым при прорыве обороны русского заслона.

Игнатов смотрел в свой оптический прицел, но не увидел никого. Тогда он решил сменить позицию и взобраться выше на соседнюю гору. Сделать это он предполагал не один, а с группой. Впрочем, быстро передумал. Егор иногда, но все еще забывался, что он командир, а не индивидуальный боец. И отвечает за всех вверенных ему воинов, а не за отдельную группу и, тем более, лишь за себя.

— Акоп Вазгенович, сделай это, зайди повыше и оттуда можете контролировать все ущелье. Три десятка по центру и по десятку с двух гор, и этого будет достаточно с учетом казаков, — менял конфигурацию обороны Игнатов. — Предупреди казачков, чтобы не лезли, я подам им знак и попробую отогнать неприятеля в правую сторону, где нет ям для коней. Вот там казачки и порезвятся. Было бы только с кем. Думаю я, что силы здесь у нас избыточные.

Через пятнадцать минут появились всадники, группа тяжеловооруженных конных появилась в начале ущелья. Игнатов всмотрелся в прицел и увидел там сипахов. Из-за поворота выходили всадники, числом явно не меньше, чем алай [алай — полк]. На лице Игнатова проступило удивление. Затащить по такой дороге тяжелую конницу — риск, и очень большой. Ну дошли, к примеру. А как воевать? Кони — они не двужильные, требуют отдыха чаще, чем человек.

— А, нет, не такие они глупцы, — сказал Игнатов, всматриваясь в прицел.

Невооруженным взглядом было бы сложно рассмотреть даже с возвышенности, что происходит в трех верстах. Ну, да, есть какие-то смазанные силуэты, то ли конницы, то ли еще кого, но разобрать без оптики, кто именно пожаловал, было невозможно. Между тем, сипахи спешились. В седельных сумках у них обнаружилось зерно, которым они стали подкармливать лошадей. Коням дадут отдохнуть, подкормят, а после сил животных явно должно будет хватить на одну атаку, даже с учетом потраченных усилий на подъем в гору.

Вдали отдыхали также и пехотинцы. Егор не был большим специалистом по османской армии, но янычар, среди прочих пеших осман, определить мог.

Игнатов задумался.

— А позовите-ка мне казацкого полковника! — сказал Егор, не обращаясь к кому-то конкретному, но точно зная, что его приказ будет исполнен.

Через пятнадцать минут хмурый, с седеющими усами, немного грузный казак стоял перед полковником Игнатовым.

— Не хмурься, казак, одно дело делаем, — сказал Игнатов, не совсем правильно расценив выражение лица Тимофея Рязанова, который уже давно ходит с угрюмым ликом и на то есть причины.