Вспомнив о брате, Тильда испугалась, что выпустила его из виду. По сцене носилась ребятня, но Женьки среди них не было. Как и сказочника. Тревога накрыла ее тяжелой волной, но схлынула в тот миг, когда Тильда заметила на полотне ширмы знакомые силуэты. Сказочник возился над чемоданом, стоявшим на полу. Женька был рядом с ним. На ширму вновь хлынул поток зеленоватого света. На миг вернулись дорога, лес, луна и замок вдалеке, а потом все исчезло вместе с Женькой и сказочником. При этом вся ширма всколыхнулась, словно подброшенная порывом ветра.

Не поверив глазам, Тильда вскрикнула и бросилась к сцене, на ходу расталкивая детей и родителей. Не чувствуя ног под собой, она споткнулась обо что-то, упала и провалилась в темноту. Очнувшись через какое-то время, Тильда поднялась на ноги и, потирая ушибленный локоть, огляделась. Все вокруг тонуло во мраке.

– Включите свет, кто-нибудь! Администрация! Эй! – раздался нервный женский голос вдалеке.

Где-то чиркнула зажигалка. Загорелись свечи в настенных светильниках. Какой-то мужчина пошел вдоль стены по боковому проходу, зажигая остальные свечи.

Взбежав по ступеням на сцену, Тильда бросилась к ширме и с гулко бьющимся сердцем заглянула за нее.

Там, едва различимый в полумраке, стоял Женька, живой и невредимый. У его ног лежал раскрытый чемодан. Актера видно не было.

На миг Тильда замерла, чувствуя, как отпускает напряжение, расслабляются нервы-струны, а тело становится ватным и тяжелым. Она схватила брата за руку и впервые в жизни отвесила ему звонкий подзатыльник.

– Ты… ты зачем убежал, а?!

Тут же ей стало стыдно, и она, едва сдерживая слезы, принялась гладить его по голове, бормоча:

– Прости, ну прости. Я так за тебя испугалась, думала, ты исчез. С тобой все в порядке, а, малыш?

Женька безучастно смотрел в сторону и молчал.

«Обиделся», – решила Тильда, и крепко держа его за руку, повела к выходу из зрительного зала.

Как и обещал сказочник, в гардеробе ей отдали Женькину одежду по ее номерку, – там, похоже, были в курсе этого фокуса. Тильда подавала гардеробщице свой номерок, едва удерживая двумя пальцами – было противно прикасаться к нему.

Насупленный Женька отказался одеваться сам, и ей пришлось всовывать его руки в рукава. «Ничего, дома отойдет», – думала Тильда, надеясь, что брат не расскажет о подзатыльнике маме.

Снаружи, за стенами полутемного театра, стоял белый день: от тумана и сырости на Чернавинском проспекте не осталось и следа, солнце горело в огромных окнах-витринах, и Тильда шла вдоль торгового дома почти вслепую, щурясь от бликов. Она крепко держала Женькину руку, поклявшись себе, что до самых дверей их квартиры больше его не отпустит. Но на глаза попалась вывеска кондитерской «Сэр Эклер», и она вспомнила, что обещала брату зайти в кафе после спектакля.

– Хочешь пирожных? – задавая вопрос, Тильда пощекотала кончиками пальцев Женькин кулачок.

Тот не ответил и даже не взглянул на нее – похоже, еще дулся из-за подзатыльника – но все-таки пощекотал ее ладонь в знак того, что зайти в кафе совсем не против.

Все столики оказались заняты. Следовало ожидать, что по окончании спектакля сюда хлынет поток посетителей из театра. Не выпуская Женькиной руки, Тильда пошла по проходу между столиков, растерянно озираясь: присесть было негде. Она уже собиралась купить пирожных с собой и уйти, но заметила за одним из столиков девушку, скучавшую в одиночестве. Место рядом с ней и два напротив пустовали. Тильда направилась туда, чтобы выяснить, не заняты ли эти места – вдруг подруги этой девушки просто куда-то отошли.

Там сидела Дашка. Только приблизившись на расстояние вытянутой руки, Тильда узнала ее, хотя они дружили с первого класса. Внешность подруги невероятно изменилась: лицо осунулось, под глазами залегли тени, копна забавных светлых кудряшек сменилась покрывалом черных гладких волос. Последний раз они виделись в позапрошлую среду, а на следующий день, в четверг Дашка не пришла в школу и написала им с Алиной, что приболела. Прошло всего-то полторы недели.

– Привет! Вот так встреча. Вижу, ты основательно сменила имидж! И когда успела? – Тильда начала стягивать с Женьки куртку. – Надеюсь, тут у тебя не занято?

Дашка пробормотала что-то неразборчивое. На тарелке перед ней высилась горка эклеров, щедро политых карамельным соусом. Рядом стоял полупустой стакан с капучино.

– Жень, поздоровайся с Дашей. Ну? Она-то перед тобой ни в чем не виновата! Хватит уже играть в молчанку! – потребовала Тильда, вешая куртку брата на спинку стула. Ближайшая вешалка в кафе была погребена под горой одежды.

– С кем ты разговариваешь? – каким-то безжизненным голосом произнесла Дашка, угрюмо разглядывая ее.

– Что? – осеклась Тильда, оборачиваясь. – Знаешь, у тебя такой нездоровый вид… Ты ходила к врачу?

– Чья это куртка? – вместо ответа спросила Дашка, посмотрев в сторону Женьки, но как будто сквозь него. – Ты пришла не одна?

– Если это шутка, то я ее не понимаю. – Тильда нахмурилась, думая, что подруга не в себе. – Хочешь сказать, что не узнаешь моего брата? Это ведь Женька!

– Где?

– Ну вот же он, сидит прямо перед тобой, на этом стуле! – сердито ответила Тильда, приподнимая Женькину руку и потрясая ею в воздухе.

– Вижу там только куртку детскую. Женькина? А сам Женька где? – Равнодушный взгляд подруги скользнул куда-то в сторону.

Тильда замерла, боясь смотреть на соседний стул, хотя боковым зрением уже заметила, что он пуст. Но как такое возможно? Все это время она держала брата за руку, даже прямо сейчас чувствовала, как он щекочет ее ладонь своими маленькими пальчиками и слегка царапает ноготками. Но, если Женьки рядом нет, то что же тогда находится в ее руке?!

Медленно, с трепетом, Тильда раскрыла ладонь. На ней барахтался мохнатый паук. На его глянцевой черной спине белели пластмассовые цифры «3» и «7», номер вешалки в гардеробе театра. Из-под цифр выступали коричневые капельки застывшего клея, похожего на карамельный соус. Почуяв свободу, паук резво пробежался по пальцам Тильды, сорвался вниз и скрылся из виду.

Наблюдая за семенящим по полу пауком, Дашка отодвинула ногу в сторону, давая ему дорогу. Она узнала его: большую банку точно таких же пауков купила на «ярмарке мерзостей» предводительница «сектантов» Божена Блаватская. Стало ясно, зачем ей понадобились пауки-оборотни – чтобы похищать детей. Вот почему Тильда, стоявшая перед Дашкой, в ужасе трясла, держа за рукав, детскую куртку: ее брат исчез, а она и не знала, что пришла сюда с пауком, превратившимся в мальчишку. Время действия оборотных чар вышло, и вновь став насекомым, оборотень удрал. Вряд ли подруга поверит, если Дашка объяснит ей, что произошло. Но объяснять ничего и не хочется. Даже общаться с Тильдой совсем нет желания, как и с другими подругами. Только что ей звонила Алина, но Дашка не ответила. В подругах она больше не нуждалась, осознав с недавних пор, что и дружба, и любовь не существуют на самом деле. А те, кто верит в реальность этих чувств, обречены на страшные душевные муки, которые обрушатся на них после того, как правда им откроется. Пережить предательство – невыносимая пытка.

Внутри у Дашки все так и горело огнем, хотя предательство случилось лет двести назад, и, понятное дело, не с ней, а с незнакомой индийской девушкой Раджканьей, чьи воспоминания проникли в Дашкину голову через прикрепленную к ней тень бенгальского бхута. В памяти возникали такие яркие подробности чужой жизни, словно Дашка прожила эту жизнь сама. Боль незнакомки пронизывала ее сердце, как своя собственная, но Дашка продолжала рыться в памяти индианки, впечатленная увиденной роскошью: дорогими украшениями, красивой одеждой, шикарными интерьерами. Среди всего этого Раджканья счастливо жила до тех пор, пока не произошла трагедия, после которой девушка стала вначале призраком, а позже – бхутом, то есть, злым духом.

Окружающая реальность расплылась, подернулась пленкой и постепенно растворилась: Дашка больше не видела перекошенного в панике лица Тильды, ее взор обратился внутрь, к картинам чужого прошлого. Пространство вокруг нее изменилось и раздвинулось: расступились стены, покрывшись золотой росписью и цветными узорами, взметнулись ввысь потолки, изогнувшись гигантскими опрокинутыми чашами, появился простор, наполненный пряными и душистыми ароматами: Дашка ощутила себя Раджканьей, маленькой дочкой великого индийского правителя – махараджи. Все вокруг любили ее, старались порадовать или развеселить. Толпы женщин, молодые и пожилые, окружали ее непрестанной заботой. Раджканья считала, что все они – ее мамы и бабушки. Рядом были и другие дети, девочки разного возраста, возможно – сестры, но Раджканья знала, что она среди них самая главная, потому что только ее называли принцессой, и только ее отец носил на руках, водил на прогулку в сад или брал с собой покататься на слоне. Они вместе забирались в золотой домик, стоявший на могучей слоновьей спине, из-за чего слон казался огромным, как дворец. Раджканья угощала слона сладостями и фруктами, он брал их мягким морщинистым хоботом прямо из ее рук, отправлял к себе в рот, а потом прикасался кончиком хобота к ее лбу – в знак благодарности. Еще он смешно хлопал ушами, серыми в нежно-розовых пятнышках, такими тонкими, что сквозь них просвечивало солнце. Раджканье нравилось видеть, каким довольным делался слон, пережевывая поднесенное ею лакомство. Она все сильнее привязывалась к большому и доброму животному. Отец подарил ей этого слона во время очередного торжества, которые часто устраивались во дворце. В тот день собралось особенно много людей, среди которых Раджканья заметила красивого мальчика в белом костюме и высоком тюрбане. Весь его наряд был густо расшит драгоценными камнями, а на боку покачивалась изогнутая сабля в золотых ножнах. Он был сыном кого-то из почетных гостей и явно скучал во взрослом обществе. Раджканья попросила самую бойкую из сестер, Расму, которую считала еще и своей близкой подругой, помочь выманить мальчика из дворца в сад.