— А не подерутся латиняне с протестантами? И что с османским послом? — продолжал я спрашивать у Акинфия, который, среди прочего, порой неглупые мысли выдаёт.

Меня догнала Ксения.

— Я молиться! Грехи замаливать! — сказала, словно претензию предъявила, жена.

— Так-то насилия и не было! — парировал я, крича вслед.

Это она про то, что мы предались плотским утехам утром. Пост же, нельзя, вроде бы как.

— Могут и подраться. Но там князь Дмитрий Пожарский вразумит, коли что, — сказал Акинфий, когда жена удалилась. — Что до османского посла, то арестован, сидит у Захария Ляпунова, добро сидит, по-богатому. Охальник срамную девку даже вызывал до себя из Немецкой слободы.

Вот вроде бы Акишка и сказал слова осуждения, но сам чуть слюни не пустил. Но нужно будет спросить у Ляпунова, что же такого сказал османский посол, как угодил России, что ему такие блага, да ещё и в пост. Наверняка там пирует, что и девку вызвать дозволили.

Да, у нас Немецкая слобода — это рассадник разврата. Но народу нужна и отдушина. Тем более, что, как в Москве, так и в других городах, немцев становится ну очень много. Немало и литвинов, у которых также опыт использовать проституцию имеется. Позволить существовать такому делу в самой Москве никак нельзя, а вот вешать всех собак на немцев, может, тоже нельзя, но на кого ещё? Евреев только в Москве две семьи по моему личному распоряжению, остальные на черте оседлости.

— Можно идти! — сказал Акинфий.

— Выпорю, скотина! Он ещё мне указывать станет, — буркнул я и направился на встречу с иностранными послами.

— Прикажешь, твоё величество, я сам себя выпорю, — не полез в карман за ответом Акишка.

Я лишь улыбнулся. Этот может, он ещё тот извращуга. Нет, я не знаю, как именно у него с женой, надо, кстати, у Ляпунова спросить, но и без сексуальной подоплёки Акинфий вырос сильно отличным от многих людей. Возмутителем спокойствия и вроде бы как фанатично мне преданным. И мне это нравится. А его эксцентричность — часто лишь защитная личина, чтобы и от моего гнева уберечься, да и от наседающих на него со всех сторон просителей отбиться.

В Грановитой палате пылали страсти. Крики я слышал ещё в комнате, где облачался в царское.

— Вы уничтожили христиан в Богемии, — кричал… по голосу Мерик.

Да, несменный и, нельзя не отметить, весьма успешный английский посол. Он мог чувствовать себя в Москве, как дома. У него тут даже семья. Ну, а я замалчиваю информацию, что семья у него есть и в Лондоне. Посмотрим, такие данные нужно с умом употреблять.

— Кого ты христианином зовёшь? Еретиков-отступников? — тут сложнее, не узнал по голосу.

Пора и войти. Как только я встал, четыре телохранителя сразу стали по бокам, будто мы сейчас в клетку с бешенными животными входим. А что, может, оно так и есть?

— Его Величество Император Всероссийский, Василевс Ромейский… — начал читать мой новый титул царский дьяк.

Это значит камердинер. И да, я присвоил себе «василевса ромейского». По сути, всё, что нужно, послы уже услышали. По существу, мне им сказать более нечего. Так, покажусь, приму приветствия, посмотрю, кто более лебезит. Кстати, это немало скажет и о том, на чьей стороне сейчас преимущество в войне, ну, или кто так уверен в своих силах, что не приказывает своему послу унижаться передо мной.

Я вошёл в Грановитую палату, и сразу посыпались все эти «твои и ваши величества». Выдержал, смотрел с некоторым презрением, лишь персидский посол Абу Аддин удостоился моего приветственного кивка. С персами у нас всё хорошо, и вроде бы как готов должный уже начаться удар.

— Как вы услышали, господа, я принял титул василевса и нынче хотел бы услышать от вас возражения и принять их, — сказал я под всеобщее молчание.

Кто тот глупец, который в преддверье большой бойни будет выказывать России, мне, своё негодование? Есть такие?

— Если таковых не имеется, и у вас достаточно полномочий для принятия решения, то подпишите бумагу, — сказал я, и Акинфий положил на стоящий в углу столик большой лист бумаги.

Это было одновременно и поздравление с новым титулом, и подтверждение его. Тут же как, даже если у посла нет в должной мере полномочий, но он подписал, то подпись эта всё равно, что его монарха, пока тот не объявит иное. Ну, а объявит, тогда что? А тут дипломатический скандал.

Так что всегда вся политика определяется тем, насколько сильное государство. Если страна слабая, то какие бы ни были подписаны с ней договоры, сколько бы бумаги не замарали, всё в печку, если сильному не выгодно. Ну, а сильному государству порой и документы не нужны, его и так послушают. Россия сейчас очень мощная держава, меня послушают и примут всё, как данность.

— Твоё величество, мой шах благоволит нашим отношениям, которые принесли только пользу и процветание. Я подпишу, и позволь сделать это первому, — сказал Абу Аддин.

— Я чту своего брата и друга, ценю наш союз — это важнейшее для России. Рад, что могу это сказать, — отвечал я персидскому послу под всеобщее молчание.

Ни один посол не мог бы и мечтать получить такие вот слова, а хотели бы многие, даже Англия, тот же Джон Мерик. Пытались обыграть нас и всячески чинили препятствия бюрократического порядка в Лондоне, три года мешали нам самим торговать своими же товарами. Продолжалось это, пока я не начал тоже нервничать всерьёз и не лишил временно Англию права первых торгов в России. А больше некого называть даже товарищем. Торговые партнеры и всё.

— Я подпишу, — быстро сориентировался Ирвин ван Дайк, посол Соединённых Провинций.

Ну, а после все подписали, даже посол от Габсбургов. Правда, последний и выглядел так, как будто его сейчас вырвет. Ну, да мне на его внутренние переживания плевать.

Я император-василевс!

Буджак (область Бессарабии между Днестром и Дунаем)

26 марта 1619 года

Ещё не скоро будь у кого получится провести такую масштабную операцию, как это удалось русским. Три года планирования, два года нескончаемых учений, а ещё экономика десять лет надрывалась, чтобы случилось то, что произошло у устья Днестра. Русская флотилия из двух тысяч разных судов и кораблей устремилась к Аккерману. Именно этот город, всё же, скорее, крепость без многих пристроек, был выбран в качестве базы будущей русской Бессарабской Днестровской группировки армий.

Проводить почти что одновременно две большие десантные операции было чревато появлением дополнительных сложностей. Такому огромному количеству различного рода плавательных средств, что предполагалось задействовать, просто не хватало мест для базирования. Реки Дон и Днепр были перегружены кораблями и корабликами, что частью демаскировало приготовления. Но обошлось, и турки не ожидали ни удара прямо в своё сердце, на Истамбул, ни атаки на Аккерман через некоторое время. Часть из тех кораблей, что участвовали в десанте на Царьград, в итоге вернулись в устье Дона и были загружены военным инвентарём и личным составом для участия во второй десантной операции.

Аккерман превратился в Белгород-Днестровский довольно быстро. Правда, после военных действий сильно бурчал Димитрий Фёдорович Розум, головной военный розмысл и третий товарищ головы Войскового Приказа. Крепость, на горе военного инженера, была в руинах.

Так старались бить по крепости военные корабли со стороны Днестровского лимана, так стремилась не отставать от своих морских конкурентов войсковая артиллерия и лупила с южного и западного направлений, что цитадель частью разрушилась. Да, вот эта основательная крепость частично была сметена с лица земли! А как иначе, если на один квадратный метр крепостной стены или бастиона приходилось семь-восемь ядер⁈ Или на десять квадратов одна ракета.

Четырёхтысячный гарнизон, между тем, не сразу сдался, пришлось особым стрелкам идти в ночной штурм. Они подошли к крепости по болотистым местам в зарослях камыша, после вскарабкались на стены при помощи кошек, захватили плацдарм, а в это же время вновь началась канонада на противоположном участке Аккермана. Ошеломлённые защитники, рассудив, что русские войска уже в крепости, поспешили вывесить белый флаг. Впрочем, им особо ничего иного не оставалось. Не сегодня так завтра, но крепость пала бы. Слишком огромные силы пришли под её стены.