Поэтому, строительство кораблей в далекой Московии, да еще и руками самих русских при правильной организации опытных английских корабелов, местными материалами — очень выгодное решение. Можно даже подумать, что таким образом англичане готовятся к усилению пиратской деятельности в Северном, голландском, море, да и на испанских торговых коммуникациях можно увеличить количество каперов.

И тогда возникает вопрос, как много товаров у московитов и насколько они дорогие и выгодные для англичан и русских, что Англия готова даже передавать свои технологии кораблестроения, которые с большим трудом сама добывала у испанцев и голландцев. Это очень ценный ресурс, чтобы кому-то передавать, да и опасно плодить конкурентов. Хотя… какой конкурент из Московии, которая имеет только весьма спорный выход к Балтике?

— Что еще обещали московиты? — спросил Кристиан.

— А выгодной торговли мало? — ответил вопросом на вопрос адмирал

— Мало! — раздраженно говорил король, уже не играя нервозность.

Для Кристиана становилось очевидным, что возросший интерес к Московии слишком подозрительный, чтобы Дания могла это игнорировать.

Буквально две недели назад у датского короля был голландский посланник. И он также говорил о необходимости понизить зундскую пошлину, обещал большой поток кораблей, такой, что на количестве проходящих суден, ластовый сбор, как и зундский, не только не снизят прибыль Дании, но и увеличат ее. Москва? В нее все стремятся?

На самом деле, Голландия смотрела в будущее и ей нужен был цепной пес, который за брошенную мясную косточку поставит на место врагов или соперников голландцев. Более всего, из претендентов, на эту роль подходила именно Швеция, которая уже становилась фактором европейской политики.

Для многих было понятно, что близится война, большая, религиозная война. Французскому королю Генриху IV, которого многие все еще называют Наваррским, осталось не так чтобы и долго пребывать на троне в Париже и сдерживать католиков и гугенотов от резни, лавируя между ними. Габсбурги так же проводят последовательную политику на противление протестантам, даже в таких веротерпимы городах, как Прага. Они же смогут, в случае чего, опереться и на Речь Посполитую.

И кто поможет Голландии? Англия? Может быть, но противоречия с ней усиливаются. Немецкие протестантские княжества, да герцогства? Не смешно! Швеция и Дания — вот главные помощники. Но Кристиан слишком самостоятельный и амбициозный король. А вот шведский узурпатор трона, Карл — да. И Голландцы решили обеспечить поддержку шведам, вооружить, дать денег на набор армии. Теперь складывается весьма удачный случай, особенно с вероятным ослаблением Речи Посполитой. Россия — непонятный игрок, но в купе со шведами…

— Если Дания уменьшит пошлины, то могут открыться и иные перспективы, — сказал Роберт Мэнссел, не обращая внимания на истеричность датского короля.

— Я подумаю! — сказал король и встал, давая тем самым знак, что аудиенция закончилась.

Обычно Менссел, встречаясь с датским монархом, пил с ним вино и даже пиво, могли обсудить и очередную любовницу короля или поспорить о родах войск, в чем адмирал всегда проигрывал, на радость Кристиану. Но сегодня все закончилось тем, что король, действительно, задумался. Ему казалось, что он упускает что-то важное, его обходят. А, ведь именно Дания могла бы стать центром торговли с Московией, если бы не сложные отношения со Швецией. И Дания торговала ранее с Московией…

Смоленск

24 апреля 1607 года

Воевода Михаил Борисович Шеин стоял на стене и смотрел, как обустраиваются пришедшие утром польско-литовские войска.

Воеводу подняли с кровати ночью, когда пришли сведения, что ляхи решились на ночной переход, чтобы с самого утра прибыть к Смоленску. Не выспавшийся Михаил Борисович потому и выглядел с растрепанными русыми волосами, с явной проплешиной на макушке и небрежно одетый, в накинутый красный кафтан на ночную рубаху. Шейн не сильно заботился о том, как выглядит, правда, требовал от других быть опрятными и носить брони, коли они наличествуют.

— Михаил Борисович, так может ударить по ним? — спросил второй воевода Смоленска Григорий Константинович Волконский.

— А ежели сие токмо передовые полки? Мы ударим, а они по нам, да конными? — вопросами отвечал Шеин.

Видимо, государь хотел иметь в руководстве Смоленска два противоположных мнения. Скорее не для того, чтобы согласия не было, а чтобы каждая ситуация могла рассматриваться со всех сторон. Шеин — это оборона, сидение и лишь редкие вылазки. Воевода был крайне осмотрительным, на грани обвинения в трусости. Михаил Борисович считал, что стены — главное оружие и только они гарантия победы, тем паче, когда в городе все склады забиты до верха провизией и фуражом, да зверья нагнали, одних свиней в крепости более тысячи, что сильно затрудняет размещение личного состава, но лучше так, чем голод. Так что Смоленск мог и три года продержаться.

Иную точку зрения имел Григорий Константинович Волконский. Этот воевода считал, что решительная победа возможна только наступательными действиями, а стены Смоленского кремля — это лишь база, где находятся ресурсы для ведения наступательных действий.

Когда стали выходить поляки, Волконский предложил ударить по ним. Когда ляхи сперва стали практически в зоне поражения ближайших русских орудий, Григорий Константинович прямо рвался в бой. Но Шеин его одергивал, спокойно, в своей манере, человека, который внешне не проявляет эмоций. В какой-то момент Волконский уже перестал настаивать на атаке, да и поляки чуть оттянулись, оценив угрозу от русских пушек, и начали возводить укрепления, уже не столь очевидна была лихая вылазка, перерастающая в решительный бой. От нагнанных ляхами мужиков с лопатами, что возводили польские фортеции, складывалось впечатление, что сам Сигизмунд пришел — много было человек в возводящемся польском лагере. Невооруженным глазом было сложно определить сколь много воинов пришли под стены Смоленска, а сколько обслуги польского воинства.

На самом же деле, шляхта вообще не принимала участие в строительных работах, это аж три тысячи мужиков, набранных в восточных поветах Речи Посполитой, нивелировали возможность успешных вылазок защитников Смоленска. Работали и наемники, которых в этом войске было семь сотен. Так что на месте польского лагеря был, казалось, муравейник, не позволявший оценить реальное число войск противника. Были бы зрительные трубы, так, да, можно подчитать и понять масштабы угрозы для Смоленска, но таких приборов не было еще и в Европе, или там вот-вот только будут созданы прототипы.

— Наше дело стоять и не сдать Смоленск, — сухо отвечал Шейн, словно отмахиваясь от Волконского, как от назойливой мухи.

— Дозволь готовить вылазку! Пушки вражьи близко стоят, там по траве проберемся и вон в кустах укроемся, в это время можно с валов выстрелить нашими пушками, они шагов сто только не добьют, но попугают ляхов, — говорил Григорий Константинович.

— Ты, как я погляжу, уже цельный план удумал. Сложный и рискованный. На кой ляд вылазку делать, если можно ударить из валов? Почитай полгода их строили, на версту выдвинули от крепости, — отвечал Шеин, который никогда не привечал нелинейные подходы с риском исполнения.

Волконский замялся и решил более не говорить. Государь поставил Михаила Борисовича головным в Смоленске, вытянув из «Тьмутаракани», значит на то были веские причины и воевать нужно так, как и решил Шеин.

— Не кручинься ты, Григорий Константинович. Подождем, до вечера, разведка придет, узнаем, сколь много неприятеля, вот тогда и вылазку учиним, может и на рассвете. Ты покамест спать ступай, да скажи, кабы ночью разбудили. В полночь совет военный учиним и порешаем, — сказал Шеин.

Воеводе Смоленска не нравился план обороны города. Вернее не так, в этом плане были моменты, которые Шеин считал ненужными. Именно для этих локальных операций и был придан Михаилу Борисовичу активный Волконский. Шеин никому не раскрывал подробности, доведенного до него царем и князем Пожарским, плана, несмотря на то, что должен был это сделать, как только покажутся первые поляки, либо разведка принесет сведения, что враг в дневном переходе.