– Светловолосый?

– Я не… Моя бабушка. У меня умерла бабушка. Приходил священник. Давно, пять лет назад. Правда?

– Правда, Паша, – мрачно сморщилась Гермиона, вставая на ноги. – Dormio(1)! – добавила она.

Окутанный побегами магического растения парень качнул головой и погрузился в сон.

__________________________________________________________________________________________________

1) Спать (лат.).

* * *

– Мы могли бы отправить его в больницу святого Мунго, – задумчиво протянул Генри. – Возможно, память удалось бы вернуть, со временем. Пусть частично…

– А тут мы это как объясним? Пропажей? И что он будет делать, если ему вернут память? Через годик эдак?

– Так что же, выгнать его в лес – белок пугать?

– Не знаю. Добавлять ещё одно исчезновение? Сюда скоро настоящие следователи из Питера приедут!

– Но если мы просто отпустим его, стерев отпечаток вашей короткой беседы, – это будет ещё хуже, чем исчезновение. Если парнишка на ровном месте рехнётся, чего доброго, не одна Пригарова, мир её праху, в эксперименты с сознанием тут поверит всерьёз!

– Давай инсценируем белую горячку? – предложила Гермиона.

– Что? – сморщился её муж.

– Так магглы в России называют состояние, когда человек напивается до галлюцинаций. Delirium tremens(1). Это может повредить и память, в принципе. Так иногда бывает.

– Мы окончательно лишим парня возможности восстановить психику.

– Ему уже нельзя восстановить психику! Генри, на это уйдут годы! Да если даже и дни – после такого лечения нельзя будет проводить никаких модуляций с мозгом. И что потом? Выпишется от святого Мунго – и на ковре-самолёте в свой Петрозаводск полетит? Про волшебников в лимонных халатах рассказывать? Так его в маггловскую психушку запрут!

– Хорошо, я же не спорю, – Генри мрачно оглядел безмятежно спящего на ковре парня. – Будь по-твоему. Фините! Империо!

Паша медленно поднялся, и пустые, без признака мысли глаза устремились на кончик поднятой волшебной палочки.

– Иди в бар, то есть, как это… в рюмочную. Закажи водку. И шампанское, если будет. И коньяк. Сядешь в самый дальний угол – и пей. Если наливать перестанут, деньги давай. Вот, триста долларов – отдавай по сотне, если не захотят продавать. Пить будешь по рюмке с короткими перерывами. Шампанское – залпом, из горла. Так, ещё не забывай при этом курить. И на все вопросы говори, что «мир, прокля́тый, поперёк горла встал». Давай, вперёд.

Обречённый маггл кивнул и, не спеша, вышел из комнаты.

– Я пойду, отправлю в Министерство объяснительную и вернусь в участок. А ты прибери тут и через часик-два сходи, сними чары.

– Что мы будем со всем этим делать, Генри?

– Давай уберём отсюда графа, а там посмотрим. Я пойду, а то сейчас магический патруль прилетит…

_______________________________________________________________________________________________________

1) В дословном переводе «трясущееся помрачение», собственно, белая горячка (лат.).

* * *

Гермиона трансгрессировала в полутёмную, пропахшую сигаретным дымом и перегаром рюмочную через полтора часа. В углу её никто не заметил – тем более что все, кто был в помещении, приглушённо переговаривались около «стойки бара», постоянно оглядываясь или махая рукой в сторону дальнего столика. Там, в полумраке, окружённый пустыми и полупустыми бутылками курил, глядя в пространство, молодой областной «милициянт» Павел Распутин. Вот он затушил о стол очередной из множества окружавших его окурков и налил полный стакан прозрачной жидкости из полупустой бутылки. Глядя вперёд, Павел быстро выдохнул и выпил очередную порцию. За стойкой загалдели громче. Молодой человек полез в третью по счёту пачку за очередной сигаретой.

– Фините инкантатем! – велела Гермиона, указывая на него палочкой из своего убежища.

Парень икнул, опустил незажжённую сигарету, пошатнулся, обвёл комнату плывущим взглядом и упал на стол, сбивая многочисленные бутылки…

* * *

До поздней ночи Васильковка галдела на все лады, обсуждая происшествие в деревенской рюмочной. Вскоре после того, как Павел отключился, вызвали следователя Бурлакова. Тот пытался растолкать помощника, потом послал за врачом. Сделали промывание желудка.

Бессмысленный взгляд откачанного никого не удивил. Бурлаков ходил как громом поражённый и вечером сам напился с горя. Лёшка сиял так, будто лично нашёл и посадил за один вечер всех преступников округа. На каждом шагу шушукались и хихикали.

– А вот что интересно, Кадмина, – заметил Генри перед сном, – кроме меня, никто тут непростительных чар не применял. Я справлялся в Министерстве. Мы имеем дело с очень осторожным неизвестным.

– Не угостить ли брата Гавриила Сывороткой Правды? – ответила на это Гермиона. – Разумеется, неофициально.

– Может быть, может быть…

Над белым в красную крапинку пододеяльником вспыхнуло почтовое заклинание, нарисовав из воздуха зеленоватый конверт. Супруги переглянулись. Гермиона первая потянулась к посланию.

«Мне нравится твоя идея с призраком, Кадмина. Привозите его в Даркпаверхаус – до конца лета я придумаю, как обезопасить гимназисток. Поговорим, когда доставите останки – у меня сейчас нет времени писать.

Лорд Волдеморт».

Бросая на Генри победоносный взгляд, Гермиона краем глаза заметила какое-то движение за окном. Но там никого не оказалось…

Следующий день выдался ещё утомительнее предыдущего. Утром приехали из областного центра справиться о пропавшей журналистке Алисе Пригаровой. Тут же стало официально известно, что, покинув деревню, репортёрша так никуда и не доехала. Поднялась страшная суматоха.

Гермиона с трудом уговорила мужа, у которого обострилась недолеченная до конца простуда – итог ночных бдений на кладбище – отпустить её в участок одну и отдохнуть. По правде говоря, ведьме было стыдно за то, что почти всю часть работы с разыгрыванием роли следователей исполнял один он, тогда как Гермиона сидела в домике (в самом прямом смысле слова).

Прежде чем уйти с настойчиво покашливающим в коридоре Лёшкой, который забежал ни свет ни заря, Гермиона серьёзно предложила объявить об их официальном отстранении в связи с некомпетентностью.

– В конце концов, мы можем сказать, что мне в моём положении понравился здешний климат, и мы решили остаться как частные лица! – убеждала она. – Натянуто, но всё же! От этой «работы в участке» нет не то что пользы – от неё времени на расследование не остаётся! Всё, я пошла: Лёша кашляет так, будто это не ты, а он простудился – скоро горло сорвёт…

В участке следователь Бурлаков с выпученными глазами кидался на всех и каждого. Пропажа журналистки стала последней каплей. Впрочем, казалось, его мало волновало исчезновение девушки. Его перестали волновать даже нераскрытые убийства. С раннего утра Бурлаков и местный эскулап Кареленский пытались привести в чувство несчастного Пашку. Разумеется, совершенно безрезультатно. Парень выглядел абсолютно невменяемым, людей не узнавал, пускал слюни и даже один раз разревелся.

Стоило Гермионе появиться в участке, Бурлаков напустился на неё: по собранным сведениям, именно после свидания с петербуржским следователем Павел обосновался в рюмочной.

– Какого лешего ты сказала ему?! – орал побелевший мужик, стуча кулаком по столу. – Какого ты сказала ему, что он так нажрался?! От вас, баб, только того и жди!

– Прекратите повышать голос, – попыталась возмутиться Гермиона.

– Голос?! Голос?!! Да я ещё рта не раскрыл! – взбеленился следователь, сжимая внушительные кулачища. Они были вдвоём в комнате, выделенной ему и Паше для работы. Бурлаков сидел за столом, а Гермиона стояла по другую сторону, скрестив на груди руки, и всеми силами стараясь сохранить самообладание.

– Вы пьяны! – наконец не выдержала она.

– Молчи, девка! Понаехали тут столичные штучки! Учить нас уму-разуму! Ни черта сами не делают, только сотрудников развращают!!! Ничего, и на вас управа найдётся! Помяни мое слово, Измайлова! Я тебе этого так не оставлю! Ты мне за Пашку головой ответишь!