Даже не так, они не были лазутчиками, скорее послами. Из Тулы прибыли три человека, которые привезли вислую грамоту от вора, причем… с государственной печатью. Димитрий… вор Тульский спрашивал, чем именно он мог бы помочь в противостоянии с самозванцем.

— Я, Иван Семенович, мыслил поступить хитрее. Вот скажи? Были бы нам лишними порох, ядра, али снедь? Можно и людей было попросить у вора, а тут уже и разбить их, ослабить Тульского лжеца, — седовласый Кашин махнул рукой. — А ты и слушать не хотел, со мной в ссору полез. Да я бы и сам на кол их посадил. Но то три человека, а можно было ослабить тульского на тысячу человек. Так-то.

Аргументы Кашину казались более чем убедительными, но Куракин не хотел ни в чем убеждаться.

— Этих, Михаил Федорович, на кол посади. Казак тот, Свистун зело много зла учинил. За ними четыре деревни ограбленные и спаленные, — сказал Иван Семенович и Кашин одобрительно кивнул.

Сотню Свистуна взяли аккурат под деревней, которую называли Демьяхи. Хорошая была деревня, не бедная, как многие. Михаил Федорович Кашин-Оболенский уже собирался объявить эту деревушку собственностью, да написать челобитную царю Василию Иоанновичу о даровании земель у Брянска. А оно вот как. Получается, что Свистун залез прямо в карман брянского воеводы.

— Ты мне скажи, Иван Семенович, ты решил сам идти на Могилевского вора? — спросил Кашин, переставая сокрушаться об упущенных выгодах.

— Не вижу иного. Нужно быстро разбить одного вора, кабы заняться иным, уже тульским, — решительно отвечал Куракин.

— Завтра?

— Утром, — ответил Иван Семенович Куракин.

План Куракина был таков, чтобы направить свое войско на Тулу. Да, один он вряд ли сможет разбить тульского вора, к которому приходит все же больше людей, чем к могилевскому. Но воевода рассчитывал ударить сбоку, когда вор будет подходить к Серпухову. Тогда был шанс объединиться с войском Ивана Шуйского и уже громить тульского вора.

С другой же стороны, Куракин даже не рассматривал вариант развития событий, при котором ему не удастся разбить могилевского татя. Всеми своими мыслями Иван Семенович был на ратном поле только и исключительно против тульского вора.

Между Каширой и Серпуховым

22 июня 1606 года

Вот не хотел же именно что двадцать второго начинать битву и… не начну. По плану, мы должны были выйти к Серпухову не позднее полдня 22 июня. Но уже полдень, а мы в десяти верстах от города. Не будет у меня в голове всплывать аналогия с нападением Гитлера на Советский Союз 22 июня, а то как-то не по себе.

Задержка же была связана с тем, что к моем воинстве, как и в моей свите вновь образовались перестановки, точнее и то , и другое выросло количественно, не факт, что качественно. Однако, времени проверять качество пополнения нет.

Пришел Касимовский хан Ураз-Мухаммед, который привел с собой и со своим товарищем князем Петром Урусовым почти три тысячи конных, вооруженных в основном луками. Наверное, именно так и выглядят татары.

Пришел и Григорий Петрович Шаховской. Привел с собой полторы тысячи всякого сброда, от которого я не так давно избавился. Но в этот раз гнать разношерстную массу путивльских и рыльских дворян, боярских детей, запорожских казаков я не стал. Не совершать же ошибку, когда перед, вероятно, главным сражением прогнать вооруженных людей, которые могли бы и переметнуться к врагу.

Шаховского я сразу же назначил вторым воеводой, пододвинув Прокопия Ляпунова, которого поставил воеводой правой руки. По сути, Григорий Шаховской становился «свадебным» генералом без права принятия решений, но без урона чести. И я бы не стал этого делать, так как бороться с местничеством собираюсь всерьез. Но он же привез мне государственную печать! Это очень сильно и дает моим «прелестным» письмам дополнительную ценность.

Со всеми воинскими приобретениями мое воинство составило почти двенадцать тысяч человек, среди которых менее двух тысяч стрельцов, да еще и тридцать две полевых пушки калибром в один фунт. Расчет же был на использование пик, которых наделали вдоволь.

— Знаю, Великий государь, что не терпишь ты, когда от тебя требуют. И я не стану. Но прошу тебя не лишать меня ханства и отплатить за службу по правде, — говорил мне Ураз-Мухаммед.

Вот она репутация. Теперь с меня не требуют, а просят. Разница в этом колоссальная. Может и получится стать правителем. А ведь, приведи Ураз-Мухаммед эти самые три тысячи воинов три недели назад, так можно было и требовать , и я бы не посмел его наказывать… правда чуть позже убил, но не сразу же.

— Данила Юрьевич, — обратился я на военном совете к человеку, на которого возложил оперативное командование всем моим воинством. — Повелеваю выдвинуться на четыре версты от Серпухова и начать копать оборонительную линию. Ночью отоспимся и с рассветом начинаем наступать с опорой на оборону.

Назначение именно Пузикова командующим , — это так же было новаторство. Никакого местничества на войне! Небольшое отступление для Шаховского сделано. Но это же и для Григория, воеводы Путивля, испытание. Быть вторым после Пузикова? Но пока я не слышал претензий и резких возмущений. Доложили, что Шаховской бурчит в недовольстве, но это нормально, я бы и сам побурчал, особенно, если уверен, что меня не слышат.

Местничеству бой! На пире местничествовать, за столом — пожалуйста. Это мало влияет на государственные дела, но на войне назначения только и исключительно по заслугам и моей воле.

Чаю бы на ночь, или кофе. В прошлой жизни я мог выпить много кофе на ночь и быстрее уснуть, чем без употребления кофеина. А в этом мире чая еще ни разу не пил. По совести, так здесь я пил очень интересные и вкусные травяные сборы, которые были бы экзотикой в прошлой жизни, но истинный эксклюзив сейчас — ранее банальный чай.

Завтра сложный день, лучше выспаться, можно выпить успокаивающего сбора и на боковую.

Окрестности Серпухова

23 июня 1606 года

Ефросинья гордилась тем, что ей доверяет государь и берет с рук девушки все, что она ему подносит. Фросе были непонятны такие отношения. Она была почти уверена, что государь к ней что-то чувствует, но… как-то иначе, не так, как Ермолай.

Где-то девушке было даже обидно, что царь не стал с ней… на этих мыслях щечки Ефросиньи всегда краснели. Но чувства, да, именно, чувства, которые она испытывала к государю, были чем-то иным, чем желание стать его женщиной. Нет, одно лишь только слово государя и она ляжет с ним, но возлечь как раз-таки девушке грезилось с другим… Ермолаем.

Но все эти мысли были столь сокровенны, что никто и никогда не узнает о том, что именно думала девушка, когда надменно игнорировала молчаливого Ермолая, что так и вился вокруг Ефросиньи, но не смел с ней разговаривать.

— Что делаешь, красавишна? — раздалось за спиной Фроси, когда она готовила вечерний взвар для государя.

— Кто таков? Лихо ты лесное! — выругалась Фрося, которая чуть не опрокинула глиняный кувшинчик с заваренным травяным сбором.

— Так я ж на страже поставлен, Андреем кличут! — улыбнулся мужчина.

Темные волосы, что характерно, коротко стриженные, орлиный нос, который порой называли «царским», так как похожий был у царя Ивана Васильевича, темные, злые глаза.

— Что тебе надо? — спросила Ефросинья, потом ухмыльнулась своим мыслям и добавила. — А кто головой сегодня поставлен у царской сторожи? А вчерась кто был?

Фрося проверяла незнакомца. Вообще было крайне странным то, что среди стражников появился кто-то, кого Фрося не знает. Ей постоянно, если принимать за постоянство три недели ее нахождения подле государя, приходится общаться именно с охранниками, которые и тренируются с царем и слушают его во всем. Не было этого… пригожего… на тренировках, Фрося часто подсматривает, как полуобнаженные мужчины дерутся, а порой и валяются на тюках с соломой. Если был на тренировке такой пригожий хлопец, она бы точно запомнила. Потому и решила проверить.