– Здравствуйте, – неожиданно решившись, сказала ведьма, делая несколько шагов к стоящему у камина. – Вы хотели видеть меня, мистер Лестрейндж? Что ж, я здесь.

Плечи незнакомого человека дрогнули, как будто он усмехнулся.

– Родольфус в Азкабане, дорогая моя, – произнёс высокий холодный голос. – Забавно, никогда не замечал сходства между нами.

Человек повернулся к ней, освещённый бликами огня, а Гермиона попятилась назад, не чувствуя под собой ног, не замечая ничего кругом. В ушах гудело, и комната вдруг стала расплывчатой… Она упёрлась в холодную дубовую дверь, не отрывая взгляда от узких красных глаз, смотрящих прямо на неё.

Змееподобное, будто обожжённое лицо со щёлками ноздрей походило на маску. Синевато-бледное, оно в неясном освещении комнаты казалось каменным, нечеловеческим. Кроваво-красные вертикальные зрачки глаз едва заметно мерцали; они въедались в сознание, проникали прямо под кожу, когтями сжимая сердце и разум. Высокий и худой, в своей чёрной мантии Лорд Волдеморт походил на исчадие мрака, хладнокровное и безжалостное существо, некоего демона, вырвавшегося на Землю прямо из ада. У Гермионы перехватило дыхание. Сегодня впервые она увидела Тёмного Лорда – живым, так близко, прямо перед собой. Будто невообразимая тяжесть придавила сверху, и не было сил освободиться от неё, спастись, спрятаться…

– Ты побледнела, Кадмина.

Гермионе хотелось что-то сказать, но она не могла.

– Ну, что же ты дрожишь? – он сделал несколько шагов вперёд. – Я вижу, ты не совсем верно поняла Нарциссу, моя дорогая.

– Так… так это вы хотели меня видеть? – выдавила Гермиона, чувствуя, как мантия прилипает к покрывшейся потом спине. – Миссис Малфой сказала, что м-мой настоящий отец…

– Ждёт тебя в этой комнате.

Небо и земля поменялись местами. Губы Волдеморта дрогнули и растянулись в улыбке – странной, непонятной, совсем неестественной для этого существа. Казавшееся вырезанным из камня лицо преобразилось, ожило и в нём проступило диковинное, неизъяснимое очарование. Гермионе показалось, что она попала в параллельную реальность.

– Этого…

Он подошёл совсем близко, осторожно взял её под руку и подвёл к камину, усадив в кресло. А сам опустился рядом в такое же, свеженаколдованное и секунду назад со стуком упавшее на паркет.

– Восемнадцать с половиной лет назад моя близость с твоей матерью принесла нежданные плоды, Кадмина, – сказал он, не убирая руки с её локтя. – И я подумал: почему нет? Мы с Родольфусом немного обыграли эту ситуацию, ты была рождена как его дочь. Не навсегда – просто чтобы получить образование, место в обществе. Но потом случилось непредвиденное, и Нарцисса была вынуждена отдать тебя магглам. Я не виню её, поверь. В тот день, когда Грэйнджеры взяли тебя в свою семью, Кадмина Лестрейндж исчезла навсегда. Она уже не вернётся – эту маску ты более не наденешь. Отныне ты будешь носить своё истинное имя, полное имя, Кадмина. Я хочу, чтобы ты его знала.

Волдеморт поднялся на ноги. Его чёрная высокая фигура на фоне пламени казалась зловещей – каковой, собственно, и была. Но прогремевшие слова для Гермионы оказались ещё страшнее. Сегодня она впервые услышала своё имя… от него. От своего отца.

– Встань, девочка, встань и подними голову! Знай, ты – Кадмина Беллатриса Гонт-Блэк, наследница рода великого Салазара Слизерина, дочь Лорда Волдеморта.

* * *

Она молча сидела в кресле и смотрела в огонь, а руки с длинными тонкими пальцами лежали на её побелевших ладонях. Пламя потрескивало, его звук гипнотизировал сознание Гермионы, как и голос собеседника, изрекающего длинный монолог в пустоту.

Волдеморт говорил тихо и как-то ласково, что делало его слова посторонними, не давало связать суть сказанного с самим этим существом.

– Ты сейчас находишься в таком состоянии, когда рассудок уже не способен разбирать происходящее – он просто впитывает его, словно губка, чтобы осмыслить потом, когда организм наберётся сил, – говорил Тёмный Лорд. – Но я хочу, чтобы ты знала. Я для тебя чудовище, в миг обернувшее таковой и тебя. Ты так воспитана – обществом и твоим личным жизненным опытом. Но ты ещё дитя. В этом мире нет Добра и Зла, Кадмина – эти реки много веков назад слились в один поток. Твой приятель, должно быть, рассказывал тебе историю моего прошлого. То, что смог поведать ему Дамблдор, разумеется. Но ты должна и сама понимать – бывают развилки, на которых можно свернуть только на одну дорогу, и никогда – никогда, даже тенью ползая по лесам – не пожалеть об этом. Я не оправдываюсь перед тобой, Кадмина, я просто хочу, чтобы ты понимала. А для того, чтобы постичь это, надо видеть две грани, два противоположных угла. Я раскрою тебе глаза на обратную сторону монеты; только зная обе, ты сможешь её разменять. Я никогда не был чудовищем – просто умел делать выбор в свою пользу. А без этого жить нельзя, тем более в нашем мире. В мире власти и денег. Знаешь, я не жалею, что ты появилась на свет. Мне будет интересно общаться с тобой. На равных. Да, Кадмина, на равных. В этом мире нет уже таких людей. Кроме тебя. Ты поймёшь это, я знаю. Хорошо, что Нарцисса отдала тебя магглам – оставшись у неё, ты могла бы вырасти такой же, как Драко Малфой. Это было бы большим упущением. Знаешь, сделать из разумного добра то, что оно всегда именовало злом, намного проще, чем обратить червя в человека. О… Ты сейчас подумала: «кого это я назвал человеком»? Да, легилименция у меня на высшем уровне. Так вот – да, я человек. Не будь я им, меня бы здесь не было. Ты скоро всё поймешь, Кадмина. Только не бойся меня – все в мире боятся, но ты умна и удостоена права этого не делать, так воспользуйся им. Сегодня твой мир рухнул, и должно пройти время, чтобы ты смогла осознать – ты не на руинах, но в другом королевстве, Тёмном. Не потому, что оно – Зло, а потому, что тёмные цвета более аристократичны, элегантны и естественны, чем фальшивая яркость «светлого» мира…

Тёмная сторона Луны. Совершенно незнакомый мир с его условиями обитания. Совсем иной – но вовсе не такой, каковым представлялся.

Будто зеркальное отражение, будто всё нарочно перевернуто с ног на голову.

Гермиону дезориентировали, абсолютно сбили с толку. Пройдёт немало времени, целые года, прежде чем она осознает, как наивно повелась на эту простую уловку. Как стала сомневаться во всём, что знала и слышала раньше – лишь только потому, что ей показывали то, чего она никак не ожидала увидеть.

И будили её тщеславие. Люди, которых боится весь магический мир, обращались с ней, как с достойной ученицей. Чуть ли не равной. Сам Лорд Волдеморт говорил с ней откровенно. Во всяком случае, тогда Гермиона, со временем, невольно поверила в это.

Словно параллельная реальность, где всё не так, всё наоборот. И её страх очень быстро притупился любопытством…

Здесь все, кроме Драко Малфоя, вели себя так, как не должны были, вовсе не могли ни при каких условиях! Малфой оставался единственным, что хоть как-то вязалось с прошлыми представлениями Гермионы. Но он слишком редко попадался ей на глаза.

Трудно передать, что она чувствовала первое время. Происходящее было настолько неправдоподобным, что эта неестественность уже как бы не ощущалась: так бывает во сне, когда ум брошен в водоворот фантастических видений и уже не отмечает общей странности происходящего, только какие-то детали.

Прошла неделя жизни Гермионы Грэйнджер в поместье, и за это время призма, через которую она смотрела на мир, призма, созданная идеологами другой стороны, начала давать трещину.

Гермиона, узнав в тесном общении многих своих врагов, смогла составить о них новое, личное мнение. Не суждение мира, не взгляд Гарри или Рона, а нечто собственное. Хоть и основанное лишь на том, что ей давали увидеть.

И эта точка зрения теперь пугала, потому что зачастую оказывалась зеркальным отражением её былых взглядов. Почти всегда.

Когда на следующий день после первого разговора с Волдемортом Гермиона проснулась в своей новой спальне, её разум был чист и ясен. Хотя, разумеется, гриффиндорка погрузилась в сон не совсем естественным путём. Она не смогла бы заснуть в ту ночь без помощи магии. Но, пробудившись, Гермиона чётко и ясно помнила всё, что с ней произошло. И прекрасно осознавала, что это – реальность. Как будто ей всё известно уже очень давно, как будто она знала всегда эту странную правду.