– Нет, – удивилась Адальберта, поднимая брови. – Почему ты спрашиваешь?

– Я видела призрак девочки на кладбище.

– Девочки?.. Ну да! Совсем о ней позабыла, – всплеснула руками престарелая дама. – Конечно же, Милагрес! Да-да, в подвалах замка обитает очень любопытный призрак. Эта девочка умерла во второй половине XIV века, повесилась здесь, в подземельях. Она была урождённой ясновидящей по материнской линии, очень сильной – в Милагрес скопилась сила семи поколений. Я не очень сильна во всём этом, но семейную легенду знаю. Девочка что-то узрела о своём будущем, что-то, чего ей очень не хотелось переживать. И предпочла смерть, но так и осталась обитать в замке привидением. Она почти никогда не покидает подземелий, странно, что ты встретила её снаружи. И она никогда ни с кем не говорит.

– Я разговаривала с ней, – удивилась Гермиона.

– Да? Ты говорила с Милагрес? – нахмурилась Адальберта. – О чём же?

– О разном, – уклончиво ответила Гермиона. – О будущем и о том, что не нужно зацикливаться на прошедшем. Так она была настоящей ясновидящей?

– Насколько я знаю, – пожала плечами миссис Саузвильт. – Я никогда не общалась с Милагрес. Хотя Пати, мне кажется, говорила с ней, когда заболела. Это моя младшая дочь, – добавила она. – Пати умерла в детстве от драконьей оспы. Думаю, она беседовала с Милагрес в последние месяцы своей жизни… – Адальберта грустно вздохнула. – Ужасно хоронить своих детей, Кадмина, – тихо продолжила она. – Не дай Небо тебе когда-нибудь испытать подобное! Я живу в несчастливое время… При мне оборвалась фамилия Саузвильтов, при мне покинули землю двое моих детей и мой внук… Одно утешение – Етта да Ника с её детками. Здесь так пусто, Кадмина. В этом замке. Он никогда не был таким пустым…

Адальберта поймала взгляд Гермионы и вздрогнула.

– О, прости, дорогая! Что это я? Заговариваться стала… Не обращай внимания! Я с тобой побеседовать хотела, кстати, о Генриетте и этом её шипении.

– Целители утверждают, что это пройдёт, – быстро отрапортовала Гермиона, – всё встанет на свои места, как только Етта выучит английский. Просто сейчас она использует тот язык, которому не нужно учиться.

– Не мне давать тебе советы, Кадмина, но будь внимательна с этим. Чтобы не стало поздно. Целители не могут разбираться авторитетно в столь редком вопросе.

– Я понимаю, миссис Саузвильт, – вздохнула Гермиона, – но я-то в этом разбираюсь ещё меньше…

– Кадмина, можно тебя попросить?

– Конечно.

– Не называй меня «миссис Саузвильт», – смущённо проговорила Адальберта. – В этом мире остаётся всё меньше родных для меня людей. Это заставило о многом задуматься… И ценить куда больше то, что имеешь. – Она поймала вопросительный взгляд Гермионы и улыбнулась. – Берта. Зови меня просто Берта. Я надеюсь, мы ещё сможем стать друзьями?..

* * *

У Гермионы осталось тягостное впечатление от этой новой, так не похожей на саму себя Адальберты. Одинокой и несчастной, заискивающей перед столь редко навещающими её родными… Ужасная перспектива.

Несмотря на сострадание, молодой ведьме было очень сложно долго находиться в обществе этой женщины, и в тот памятный вечер она постаралась побыстрее удалиться спать.

В полдень следующего дня Гермиона и Етта должны были отправляться домой. Проснувшись рано утром и передав право позаботиться о малышке её grand-mère, немного смущённой после вчерашнего вечера, Гермиона первым делом устремилась… на кладбище. Маленькая Милагрес чем-то привлекала её, и женщине хотелось вновь увидеть это странное привидение.

В ярком утреннем свете старый фамильный погост выглядел совсем иначе. Сквозь кроны высоких деревьев пробивались солнечные лучи, надгробные камни и обелиски выныривали из пучков папоротников, увитые звёздочками ползучего плюща и усыпанные незнакомыми Гермионе мелкими белыми цветами. Громко пели цикады. От прошедшего под утро дождя в воздухе витал запах свежести и природы, чуть сыроватый и дурманящий.

Гермиона быстро нашла нужную могилу. Она проходила вчера мимо неё – «Милагрес Исабелла Саузвильт, 6 апреля 1357 – 6 апреля 1365; «Разве мы могли подумать, что в праздничный весенний день ты сделаешь этот роковой шаг из детства в вечность?..»

Простое массивное надгробие из потемневшего серого камня заросло мхом и кое-где треснуло. Из самой широкой щели в основании пробивался розоватый цветок с пятью большими, испещрёнными точечками бутонами. По одному из них ползла крупная божья коровка.

– Здесь хорошо, – услышала Гермиона у себя за спиной знакомый детский голос и обернулась.

Призрачная Мили парила чуть поодаль, около выцветшей на солнце статуи ведьмы, обнимающей могильный камень. В полях остроконечной шляпы скорбной дамы собралась дождевая вода, и луч солнца, пробившийся сверху, перекинул от статуи в даль блёклую, но красивую радугу. Она проходила сквозь Мили и терялась вдали.

На свету призрачная девочка различалась плохо и почти сливалась с пейзажем.

– Иногда я хожу гулять по окрестностям, – продолжала Милагрес. – Если хочу. Но и в подземельях замка довольно уютно. Это мой дом.

– Я хотела… – начала было Гермиона и осеклась.

Ночью она подумала предложить Мили перебраться жить в Даркпаверхаус, решив, что той будет приятно покинуть наскучившие за сотни лет просторы замка Саузвильтов. Это могло бы стать приятным сюрпризом для неё… И вот со всей очевидностью Гермиона поняла, что сюрпризы и это жемчужно-белое создание – субстанции несовместимые.

– Я хотела предложить тебе жить в магической гимназии моего отца, – на всякий случай всё же произнесла Гермиона.

– Знаю. Но мой дом – здесь, – улыбнулась ей Милагрес, – где ещё витает дух моей семьи, хоть её представители после смерти и предпочитают отправляться дальше…

– Подумай, – зачем-то добавила Гермиона. – Лет через десять в Даркпаверхаусе будет учиться Генриетта, одна из последних представителей твоего рода среди живых.

– Что сие в сравнении с вековой историей этого замка? – тепло улыбнулась девочка. – Прости, я не покину его просторов. Да и не будет Генриетта учиться в этой гимназии, – неожиданно закончила она.

– Что? – вздрогнула Гермиона. – Почему?!

– Не пытай меня. Нет кары более жестокой, чем знание грядущего своего. Поверь, я ведаю, о чём говорю. Человек живёт надеждами и стремлениями, мечтами и грёзами. Тот, кто знает – не живет вообще. Спеши домой, к тем, кто любит тебя. Берта одинока, но у неё впереди годы. Она может подождать. У кого-то впереди дни…

– Мили… Милагрес! Не говори загадками, ты пугаешь меня! Моему ребёнку грозит опасность? Скоро? Ответь мне!

– Будь сие так, заговорила ли бы я об этом? – вопросом на вопрос ответила призрачная девочка. – Жестокость мне не свойственна. Но угроза долгого расставания витает около тебя и твоих родных – будь рядом с ними, не трать время на ту, что давно истлела в сырой могильной земле. Ты придёшь ко мне позже.

Странное впечатление осталось у Гермионы от этого разговора. Неясная тревога, почему-то не перераставшая в страх, а так и витавшая где-то на задворках подсознания. Именно с этим чувством покидала она Баварию.

Етта была тихой и задумчивой, перемена климата подействовала на неё выматывающе, и девочка много спала. Всю обратную дорогу (а они ехали на заколдованной спортивной машине, развившей немыслимую скорость и в итоге «перепрыгнувшей» через Ла-Манш) Гермиона думала над словами Милагрес.

Она никогда не верила в предсказания, и жизненный опыт с пророчеством профессора Трелони подсказывал, что это было верно. Но всё же неясная тревога не отступала. Она измотала молодую мать за время недолгого пути, и на туманный Альбион Гермиона вернулась с твёрдым предчувствием надвигающейся опасности…

– Гермиона, нужно серьёзно поговорить!

Робби стоял посреди гостиной дома Грэйнджеров и выглядел совершенно несчастным. Молодая ведьма смерила его самым невинным взглядом, на какой только была способна, и улыбнулась. Робби оставался мрачен.