Наверное, Гермиона могла бы и сама догадаться о чувстве своего друга, но ей не приходило в голову даже думать об этом. Она не пробовала искать причины того, почему он отдаёт ей всё свое свободное время, почему не уезжает от матери, почему мучается с этими очками, терпит все выходки Гермионы, почему он такой, какой он есть. Но теперь она знала.
И та благодарность, та признательность за все подаренные ей месяцы, теперь кусали молодую ведьму угрызениями совести. Она чувствовала, что не имеет права платить Робби чёрной неблагодарностью. Разбивать ему сердце только из-за того, что магия опять неизбежно вмешалась в её мерное маггловское существование.
Поднялся прохладный ветерок, и на ночное небо набежали тучи. Джинни ускользнула в какую-то подворотню, чтобы наколдовать несколько зонтов и тёплое покрывало для Генриетты. Мистер Грэйнджер пытался поймать такси, миссис Грэйнджер покачивала коляску с ребёнком.
Гермиона стояла чуть в стороне и смотрела на поблёскивающую невдалеке чёрную воду Темзы, расцвеченную бликами ночного города. На неё внезапно накатила ужасная горечь, удушающая и тяжёлая. Ну почему, почему проклятый магический мир постоянно врывается в её существование, стоит ей только немного начать наслаждаться им?! Почему рушит все маленькие песчаные замки, которые ей удаётся с таким трудом соорудить?
– Прокля́тая ведьминская сила! – сквозь зубы прошипела Гермиона. – Прокля́тая, прокля́тая жизнь!
– Что ты говоришь, дорогая? – рассеянно спросила миссис Грэйнджер, покачивая детскую коляску.
Гермиона посмотрела на неё полными злых слёз глазами, но, к счастью, Эльза не заметила этого. Она следила взглядом за своим супругом, пытающимся остановить у дороги пустое такси – собирался дождь, и это было не просто.
– А вот и Вирджиния, слава Богу! – услышала Гермиона сквозь шум крови в голове голос приёмной матери. – Дорогая, возьми-ка зонт, слышишь, как гремит гроза?..
* * *
В последующие две недели Гермиона полностью отдала своё тело во власть соседа. Её бесшабашное поведение начало давать результат – Робби удивлялся странной перемене, и эта перемена не радовала его. А Гермиона страшно устала от глупого спектакля. С тех пор, как были сняты солнцезащитные очки и ушла откровенность, её симпатия к Робби стала быстро потухать – оставалось только осознание благодарности.
Росла пресловутая пресыщенность, да и следовало признать, что Робби был не ахти каким любовником. А ещё её бесили его мысли.
Робби много размышлял о потрясениях, пережитых Гермионой. Считал, что поспешил с их отношениями – из-за его ошибки она закрылась в себе, ушла та доверительность, которую он чувствовал раньше. Бедолага содрогался от этой новой Гермионы – пошловатой, грубой, вызывающей. Это так ей не шло… Он попытался возить её на романтические пикники и создавать иллюзию семейности, даже предлагал брать с собой Генриетту. Следовало отдать ему должное, ребёнок совершенно не пугал юношу. Хотя в последние дни мысли о женитьбе несколько поугасли в его голове.
Как-то вечером Робби окончательно добил свою теряющую интерес возлюбленную, явившись к ней в гости после посещения парикмахерской.
Гермиона курила на террасе, пользуясь тем, что Джинни в очередной раз взяла на себя труд развлекать Генриетту. Вообще последнее время они постоянно соревновались с миссис Грэйнджер за право возиться с малышкой, но недавно у приёмной матери Гермионы закончился двухмесячный отпуск, который удалось выхлопотать в клинике, и ей пришлось возвратиться на работу. Теперь Джинни почти всё своё время проводила только с Генриеттой, и выглядела абсолютно счастливой.
У неё уже начал появляться животик, и, предчувствуя подозрения миссис Грэйнджер, Гермиона «по секрету» рассказала родителям о грядущем радостном событии, ожидающем её подругу.
Сама она даже начинала иногда ревновать свою маленькую девочку к её крёстной, столь самовластно завладевшей чуть ли не всеми обязанностями по уходу за ребёнком. Но стоило ей поймать себя на какой-нибудь подобной мысли, как она тут же вспоминала о том ужасающем испытании, которое ожидает Джинни в дальнейшем – и всякая ревность тут же пропадала без следа, уступая место щемящей жалости. Младшей Уизли ещё очень повезло, что она не столь искусна в легилименции и не может с уверенностью знать всех этих мыслей своей подруги.
Гермиона как раз в очередной раз размышляла о той запутанной и печальной ситуации, в которой оказалась Джинни, когда на крыльцо дома поднялся Робби.
– О чём грустишь? – весело спросил он, и поднявшая глаза от чашки недопитого кофе Гермиона обомлела.
С самого детства у Робби Томпсона были потрясающие, густые, иссиня-чёрные волосы. Сколько Гермиона помнила этого паренька, он всегда носил их удлинёнными, а непослушная чёлочка, падавшая на глаза, в сочетании с лучистой улыбкой делали внешность Робби совершенно очаровательной. На него можно было смотреть и умилённо улыбаться.
И вот сейчас он явился к Гермионе практически лысым.
Робби побывал в парикмахерской, по какой-то дурацкой идее решив избавиться от большей части своих волос. Эта стрижка «Ёжик» придала ему какой-то жалкий, немного убогий вид мальчика из сиротского приюта.
Увидев Робби таким впервые, Гермиона на некоторое время совершенно потеряла дар речи. Она сидела, едва ли не открыв от потрясения рот, и не находила ни одного слова, чтобы выразить свои впечатления.
– Я подстригся, – зачем-то сообщил Робби, проводя рукой по остаткам былого великолепия и улыбаясь, – чтобы летом не париться. Нравится?
– Р-р-робби, – пробормотала ведьма, от избытка чувств переломившая пополам недокуренную сигарету и теперь растиравшая в руках рассыпчатый табак. – Что ты… Зачем?.. Это ужасно просто, – наконец выдавила она.
– Не нравится? – расстроился приятель. – Да ну, стильненько.
– Это не «стильненько», это – убого, – прошептала ведьма. – Как тебе в голову такое пришло?!
– Ну, Герм, брось! Было слишком слащаво! – Робби опустился рядом с ней на диванчик и улыбнулся.
– Великий Мерлин, Робби! Ты стал похож на малазийского клабберта(1), только рожек не хватает. Это так… это просто жалко, – закончила ведьма, в сердцах обнимая смеющегося парня и гладя его полулысую голову.
– Не преувеличивай, – хохотал Робби, – я всегда красивый. Устроили тут: и матушка разохалась…
– Миссис Томпсон права, как никогда! – досадливо заметила Гермиона. – Как ты мог с нами так поступить? Ужас какой-то…
– Отшлёпай меня за это. Кстати, – после паузы добавил он, – мамаша спрашивала о наших отношениях.
– И что ты ответил ей? – невольно напряглась Гермиона.
– Попытался отшутиться. Вышло весьма относительно.
– Миссис Томпсон приветствует это, – пожав плечами, заверила Гермиона. – Она рада, что ты у неё под боком, и ко мне неплохо относится.
– Ты что, говорила с ней? – удивился парень. – Или она рассказала Эльзе?
– Нет, я так вижу, – вздохнула его подруга.
– Ведьма: я помню, – хохотнул Робби.
– Она самая, – мрачно согласилась наследница Тёмного Лорда.
– Но тут ты ошибаешься. Матушка не может быть рада моему роману с замужней дамой. Она ведь так полагает.
– Нет, Робби. Миссис Томпсон весьма довольна. Она считает мой брак неудачным, коль уж я живу столько времени с родителями. И хочет, чтобы я развелась.
– Глупости, Герм. Мама о таком даже не думает!
– Думает. Постоянно. Но ты мне можешь и не верить, – после паузы добавила Гермиона. – Лучше помоги вытянуть Вирджинию из дома, а? Она прилипла к Еттиной колыбели и выходит только с детской коляской.
– Постараюсь. Мне кажется, или она сама скоро станет мамочкой?
– Не кажется, – вздохнула молодая ведьма. – И не говори мне этого, – добавила затем она.
– Чего не говорить?
– Того, что она не замужем и что ты не приветствуешь такое поведение. Это написано у тебя на лбу, Робби, – предупредила она его очередной вопрос. – Лоб потерял очаровательную челочку и стал совершенно открыт для анализа.
