Он был невероятно силён физически. Его крошечные ручки, при желании, могли поднять вес собственного тела, когда малыш подтягивался на прутьях кроватки, или переломить пластмассовую игрушку, когда он был чем-то недоволен.
Но Салазар редко злился. Почти всегда он следил за всем происходящим со вниманием зрителя, который с интересом наблюдает за чем-то, в чём не может принять участия. Не может пока.
Долго и, видимо, связно сын Тёмного Лорда разговаривал на парселтанге только с Генриеттой. И девочка часто пропадала в его подземельях, оставляя своих недовольных надсмотрщиков, которым запрещалось спускаться в подвалы Блэквуд-мэнор. Ни Снейп, ни Амикус не знали о существовании Салазара, но не осмеливались задавать вопросов о причинах, по которым их подопечная исчезает в подземельях, раз уж на то была воля Волдеморта. Оба они временно жили в зловеще расчерченной следами глубоких когтей усадьбе своего господина, внимательно следя за здоровьем и душевным состоянием юной леди Саузвильт.
Гермиона упорно избегала своего отца или демонстративно молчала в его присутствии. Она обсуждала с Волдемортом только вопросы, касающиеся Генриетты – впрочем, проблемы отпали сами собой, и даже Северуса с Амикусом держали рядом скорее из предосторожности. А по прошествии полутора недель и вовсе отпустили на волю.
Медленно страх Гермионы рассеивался, и она перестала по пятам следовать за своей дочерью.
Волдеморт и Беллатриса часто отсутствовали и даже порой оставались ночевать в гимназии. Вернулся к преподаванию и Снейп.
Всё будто бы налаживалось. Настолько, что было решено покончить с затворничеством, и ко дню рождения Генриетты созвали всех её друзей.
Девочка с нетерпением ждала торжества, а мать почти не переживала уже о её здоровье. Гермиону волновало только то, что время от времени Етта вдруг замирала на месте, затихала и её ярко-изумрудные глаза будто тускнели на несколько минут. Но оцепенение проходило быстро.
А за четыре дня до своих именин Етта пожелала навестить бабушку в Баварии, после чего леди Малфой окончательно успокоилась.
Подбадривало её и молчаливое одобрение портрета Люциуса, и утешительные речи Амаранты и Рона, которых Гермиона приглашала в дни, когда усадьбу покидала чета Гонт.
Наследница Тёмного Лорда даже начала задумываться о своём собственном будущем, когда громом среди прояснившегося неба грянула ужасная катастрофа.
* * *
Несчастье обрушилось вечером седьмого октября, накануне долгожданного праздника восьмилетия Етты. Единственным взрослым свидетелем трагедии стала Габриэль.
Генриетта, как это часто бывало, спустилась в подземелья к своему маленькому другу. Салазар ждал в колыбели, а ведьма, которую он считал своей кормилицей, читала книгу, лёжа на тахте в другом конце комнаты.
В этот день Етта принесла с собой небольшой, немного мохнатый мешочек из ишачьей кожи, затягивающийся сверху на длинный шнурок, что позволяло носить вещицу на шее. Она показала мешочек Габриэль, но та не смогла в него заглянуть – и девочка, смеясь, сказала, что только она сама может вынимать оттуда всё, что спрятала, потому что «подарок совы» заколдован.
– Подарок совы? – удивилась временщица Волдеморта.
– Да. Мне принесла его сегодня маленькая сова. Она думала, что у меня уже настал день рождения, потому что она птица и не очень умна.
После этого короткого разговора Етта, как всегда, устроилась около колыбели Салазара, и дети начали наперебой шипеть под строгим надзором Нагайны, а Габриэль погрузилась в чтение.
Прошло почти полчаса. И тут случилось необычайное.
Внезапно жалобно заплакал малыш.
Поражённая Габриэль вскинула глаза и увидела только застывшую с окаменевшим лицом Генриетту, запускающую правую руку в свой волшебный мешок. Насторожённо вскинулась огромная Королевская Кобра, и Етта повернулась к ней.
– Что случи…
Габриэль начала вставать, когда Нагайна подалась вперёд (она лежала посреди комнаты), а Етта резко бросилась ей навстречу, порывистым движением стряхивая с руки мешочек, из заколдованных недр которого, словно из ножен, показался на свет длинный серебряный меч с усыпанной рубинами рукоятью. Он зловеще блеснул, и под оглушительные рыдания Салазара Етта, обеими руками крепко стиснув оружие, со свистом обрушила острое лезвие на вскинувшуюся голову не успевшей отпрянуть Нагайны.
С неожиданной лёгкостью, будто не могучее мускулистое тело, а подтаявшую масляную фигурку, перерубил меч огромную тушу змеи. Хлынула кровь. И сейчас же (Габриэль только успела схватиться за палочку и молниеносно навести её на Генриетту) девочка вскрикнула и отдёрнула сильно обожжённую руку от меча, который с громким звоном упал на каменный пол, где, мгновенно налившись яркой синевой, исчез, сработав порталом.
Пущенное заклинание обездвижило Генриетту, а Габриэль метнулась к колыбели, закусывая на ходу губу и прижимая пальцы правой руки к Чёрной Метке.
* * *
Усыплённая сильнейшими чарами Етта спала наверху в своей постели беспокойным, тревожным сном. Несколько часов с ней возились срочно вызванные Снейп и Кэрроу.
Поражённая ужасом Гермиона сидела рядом, беспрестанно перебирая в руках мохнатый мешочек на длинной тесёмке – она отлично помнила эту вещицу, которую в школьные времена постоянно носил на шее Гарри Поттер.
Осознание произошедшей катастрофы медленно оседало в голове молодой ведьмы. Не просто смерть Нагайны, не просто потеря Волдемортом очередного, последнего Хоркрукса. Не просто убийство, совершённое Генриеттой на глазах её юного дяди.
Случившееся означало, что Гарри может по своему желанию контролировать её дочь! Управлять её сознанием, её волей. Делать Етту своей марионеткой тогда, когда пожелает. Как побороть это, что предпринять? Как освободить девочку от подобного кошмара, страшного, опасного для каждого из них и для неё самой?
Понятно, что пробуждать её и уж тем более давать волю до того момента, когда будет придуман выход, теперь нельзя.
Но что же делать, если этого выхода попросту не существует?
Отчаяние, тем более сильное на фоне недавнего счастья, захлёстывало Гермиону волнами. Она не могла унять дрожь, не могла отвести расширенных ужасом глаз от подрагивающих в беспокойном забытьи ресниц своей маленькой дочери.
Стрелки сомкнулись на двенадцати, и внизу начали бить часы.
– С днём рождения, – тихо прошептала Гермиона, и её горло сдавили судорожные рыдания. Горячие слёзы покатились на постель и большими пятнами расползлись на белоснежном пододеяльнике. – Моя маленькая девочка, – прошептала колдунья, обхватывая себя руками. – О небо, за что?..
Через некоторое время леди Малфой ненадолго оставила спящую Генриетту с пришедшей проведать их Габриэль (за уснувшим наконец Салазаром внизу присматривали домовики Оз, Формоз и Меньроз, а с тех пор, как кобра Волдеморта разрешилась от бремени, ей дозволялось иногда подниматься в усадьбу) и сошла в большую гостиную, где вот уже целый час проходил своеобразный учёный консилиум.
Лорд Волдеморт совещался с наимудрейшими из сведущих в подобных вопросах ближайших приспешников. Беллатриса молча слушала, стоя у окна. Большая и тяжёлая бархатная портьера под её беспокойными когтями давно превратилась в неаккуратные клочья.
В креслах друг напротив друга расположились те двое Пожирателей Смерти, которые некогда имели честь называться друзьями Тёмного Лорда. Из всех, кто когда-то многие годы путешествовал по миру в поисках мудрости бок о бок с теперешним господином, уцелели сейчас лишь они.
Антонин Долохов, смуглый, крепко сколоченный колдун с узким и длинным, странно искривлённым лицом, обтянутым чрезвычайно бледной кожей, щурил покрасневшие глаза в дрожащем свете канделябров. Высокий и худой Свэн Нотт сидел, сильно ссутулив плечи, и барабанил длинными пальцами по резному подлокотнику.
В углу, окутанный густой тенью, стоял Северус Снейп. Его чёрные глаза то и дело сверкали. На зельевара бросал мрачные взгляды тучный и очень угрюмый Амикус Кэрроу, расположившийся около стола, заваленного кипой схем и таблиц на беспорядочно разбросанных пергаментах.
