Да, Гермиона Грэйнджер подозревала, что она – не родная дочь в этой семье. Юная ведьма много думала об этом и пришла к выводу, что пока не готова узнать тайну своего происхождения. Учёба в Хогвартсе, а потом и возрождение Волдеморта – всё это были вопросы первого порядка, и отложить их было невозможно. Когда-нибудь, повзрослев, она серьёзно поговорит с мамой и папой и узнает от них правду, ведь она ни в чём не может их упрекнуть или обвинить. И, если всё действительно так, когда-нибудь ведьма отыщет своих настоящих родных. Или, возможно, своего отца-волшебника. Ведь всякое бывает в жизни…
Но это будет потом, к этому ещё нужно подготовиться морально.
…Все эти размышления были когда-то очень давно. Теперь лишь отрывочные мысли взрывались в голове Гермионы. Беллатриса и Родольфус Лестрейндж? Ближайшие приспешники Волдеморта? Чудовища, пытавшие родителей Невилла до умопомешательства? Убийцы и враги? Беллатриса Лестрейндж убила Сириуса. Эти двое тогда, в Министерстве магии, чуть не прикончили её и её друзей по приказу Волдеморта.
«А ведь не прикончили, – вдруг резко и отчётливо стукнуло в голове Гермионы. – Десять взрослых Пожирателей Смерти не смогли убить или даже покалечить пятерых подростков».
Мороз волнами прокатывался по телу от каждой новой мысли. А Нарцисса Малфой стояла и ждала, хотя уже сотню раз могла бы заколдовать её. Могла бы заколдовать ещё спящей в постели, даже не подвергаясь иллюзии опасности… Но ведь не может, не может быть таких совпадений!
«Случайностей не бывает только в хорошей литературе, – писал один из любимых маггловских писателей Гермионы Эрих Мария Ремарк, – в жизни же они сплошь и рядом. Причем преглупые».
На смену словам классика в мозгу гриффиндорки картинкой встало воспоминание. Вот она, деятельная почти двенадцатилетняя девочка стоит в Большом зале, ожидая своего распределения. За спиной шумно дышит Невилл Лонгботтом, перед ней высится худощавый и высокий Теодор Нотт. Разумеется, юная Гермиона пока не знает имён нынешних первокурсников, она забыла сейчас даже о Невилле, с которым познакомилась в поезде по дороге сюда. Гермиона нервничает и нетерпеливо жаждет распределения. Проштудировав дома «Историю Хогвартса», она очень хочет попасть в Когтевран или Гриффиндор и постыдно боится Пуффендуя.
Вот Грегори Гойл занял свое место за столом Слизерина рядом с Крэббом, и МакГонагалл громко назвала имя Гермионы. Вот девочка чуть ли не бегом рванулась к табурету, задев плечом Нотта и пропуская мимо ушей его сдавленное ругательство.
Гермиона занимает указанное место – сотни студентов смотрят на неё из-за факультетских столов – и в мгновение ока надевает на голову шляпу.
Старая грязная ткань падает на глаза – она такая плотная, что совсем не пропускает света, и Гермиона оказывается в полнейшей темноте. Смолкает даже шум, царивший в Большом зале.
«Когтевран, только бы попасть в Когтевран», – отчаянно думает Гермиона.
И вдруг слышит голос над самым своим ухом:
«О, юной мисс более всего пристало бы учиться в Слизерине».
«Нет-нет-нет, – вздрагивает девочка, мотая головой и, кажется, даже шепчет эти слова вслух. – Пожалуйста, я не хочу…» – в голове всплывают беспорядочные воспоминания о прочитанном дома в книгах и тот нелицеприятный образ, который сложился у юной ведьмы о факультете могучего Салазара.
«Не хочешь? – говорит в самое ухо Волшебная Шляпа. – Хм… Я вижу прыткий ум и целеустремлённость, уверенность в себе, настойчивость, недюжинные магические способности… У тебя есть все задатки, чтобы стать могущественнейшей ведьмой. Так много всего… Не Слизерин? А что ты скажешь о Гриффиндоре?»
«Да!» – радостно вскрикивает Гермиона, мигом выпрямляя сгорбившиеся минуту назад плечи. И шляпа громко объявляет: «ГРИФФИНДОР!»
Гермиона с восторгом несётся к крайнему левому столу, от избытка чувств едва не сбивая с ног чопорную Дафну Гринграсс, которая как раз отправлялась к табурету, чтобы распределиться на свой малоприятный Слизерин.
Гермиона садится рядом с Перси Уизли и тут же начинает тараторить. Тогда она всё время хотела что-то делать, с кем-то говорить...
Сейчас Гермиона потерянно молчала, кусая нижнюю губу и потирая во вспотевших руках волшебную палочку.
Неужели это может быть правдой?..
– Но как? – наконец сказала она вслух, цепким взглядом ловя каждое движение невозмутимого лица Нарциссы. – Как я оказалась здесь? Почему?!
– Твой отец исчез, твоя мать попала в Азкабан, – пожала плечами миссис Малфой. – Я не собиралась воспитывать тебя вместе с Драко!
– С Драко, – эхом отозвалась Гермиона. Всё это было сном. Глупым кошмаром.
С ужасом и отчетливостью Гермиона понимала, что всё сказанное очень может оказаться правдой. Хотя бы потому, что такая безумная ложь никому не нужна. И Нарцисса Малфой никогда не пришла бы в маггловский дом грязнокровки, чтобы говорить ей такие глупости. Попытка одурачить, чтобы заманить куда-то? Смешно! Её как угодно можно было бы доставить к Волдеморту, и этот дикий способ – убедить словами – самый трудноисполнимый. Обмануть, чтобы что-то выведать?
Зачем? Есть Сыворотка Правды, против которой не устоит никто.
Такую безумную ложь вообще невозможно придумать. Бессмысленно…
«Мама говорила об уговоре», – стрелой пронеслось в голове юной ведьмы.
– П-подождите… меня здесь, – то ли спросила, то ли попросила Гермиона, и миссис Малфой коротко кивнула.
Забывая, что к врагам нельзя поворачиваться спиной, ведьма развернулась и стремглав помчалась по лестнице вверх, в комнату родителей.
Миссис Грэйнджер плакала на груди своего мужа. Её била истерика. Отец Гермионы, бледный, словно полотно, судорожно пытался успокоить супругу, сам едва ли не плача. Когда молодая ведьма распахнула дверь, её родители вздрогнули и, не говоря ни слова, синхронно посмотрели на неё. У матери дрожали губы.
– Это… правда? – тихо спросила Гермиона, сжимая ручку двери с такой силой, что побелели костяшки пальцев. И уже видела ответ на свой вопрос. С чего бы визиту обыкновенной с виду женщины вызывать такую реакцию? Она, конечно, могла их заколдовать… Но ведь тогда могла бы заколдовать и Гермиону.
Миссис Грэйнджер всхлипнула и спрятала лицо на груди своего мужа. А тот медленно и обречённо кивнул, опуская глаза в пол и сжимая в объятьях рыдающую жену.
– Я не ваша дочь? – тихо выдавила Гермиона. У неё перехватило дыхание, внутри стремительно становилось пусто и темно. – Откуда же тогда…
– Эта дама принесла тебя к нам, когда тебе было два года, – со страшной болью в надломленном голосе сказал её отец. – Прости… прости нас, умоляю, если только сможешь.
Гермиона сделала шаг назад.
Именно когда ей было два года, исчез Волдеморт и супруги Лестрейндж оказались в Азкабане.
Не говоря больше ни слова, ведьма медленно спустилась в гостиную. Серая, словно скалы Азкабана, с отсутствующим взглядом остекленевших глаз.
Ветер перебирал листья на каштанах под окном. Кадмина Лестрейндж. Это имя звучало как-то каменно. Каменной стала и сама Гермиона, пустым взглядом следящая за качающимися ветками деревьев.
Кадмина Лестрейндж.
Вся её жизнь, всё, за что она боролась и во что верила, вдруг треснуло и осыпалось прямо под ноги. Как будто она неожиданно оказалась по ту сторону баррикад. В тылу врага. В темноте и холоде, сама холодная, как камень. Хотелось кричать, доказывать, спорить… Но почему-то Гермиона знала, что не стоит. Ей не солгали. Ей сказали правду. Только зачем?..
И что будет теперь?
Бежать, бежать прочь… Будь она чьей угодно дочерью – ей не нужны такие родители. Бежать, как Сириус когда-то.
И где он сейчас? Ведь если бежать – значит бежать всегда. Так и жить. И никогда не узнать, зачем этим тёплым летним утром миссис Нарцисса Малфой появилась в её доме и разрушила её жизнь.
Не выйдет. Уже. Теперь она обязана узнать, а потом уже сокрыться и решать, как сохранить эту тайну. Потому что никогда, никогда и ни за что она не сможет сказать Рону и Гарри о том, что её родители – Родольфус и Беллатриса Лестрейндж.
