И было абсолютно непонятно Козьме Миничу Минину, почему ворох прелестных писем от государевых писарей пришли именно ему. Да, Минин уже был вполне успешным солеваром и владел на паях с тем же Пожарским одной соляной трубой. Но в Нижнем Новгороде хватало не бедных людей и куда как знатнее. Однако, Козьма воспылал энтузиазмом и стал проявлять себя, как незаурядный оратор, который просто чуял настроение толпы. Он мог говорить заготовленную зажигательную речь, но менять слова и выражения по ходу выступления таким образом, чтобы быть услышанным и понятым людьми.
И теперь сутулый, невысокого роста человек, с практически не функционирующей левой рукой, сидел в седле рядом с самим князем Пожарским, в ком текла царственная кровь, правда, сильно разбавленная, но ведь Рюрикова.
— Ну, Козьма, скажешь людям слова правильные? — спросил Пожарский у своего «пресс-секретаря» и специалиста по работе с общественностью.
И Минин сказал. Так, что и сам увлекся, забываясь о времени.
— Ну, буде, Козьма Минич, — усмехнулся Пожарский, перебивая своего соратника и… партнера по соляному бизнесу.
Войско Дмитрия Михайловича Пожарского, сбив хлипкий заслон, обошло Москву с востока и со стороны Троице-Сергеевой лавры, колонами, стало входить с стольный город, заполняя войсками улицы самого большого русского города.
Осипка… нет, уже атаман Осип Иванович, стоял на носу головной ладьи. У никогда и ничего не боявшегося казака, смеющегося смерти в ее… лицо, или морду, тряслись коленки. Та роль, что отводилась терскому казачьему предводителю, сродни безумию. Но сколько было безрассудства в истории тех же казаков? И как часто самые лихие и рискованные решения приводили к победе? Да, часто.
— Осип ты есть волноваться? — спросил казака Гумберт, который так же участвовал в авантюре.
— Бойся, но делай! — уклончиво ответил казак.
— А я есть волноваться, — вздохнул полковник пикинеров.
Посылать Гумберта на авантюрное мероприятие было с одной стороны нерационально. В конце концов, его полк почти в полном составе участвует в генеральном сражении. Однако, сложно было найти человека, который лучше знал Кремль, его подвалы, строения, да и людей, многие из которых, наверняка, все еще работают внутри главной крепости страны. Сотня лучших воинов-наемников, каждый из которых был вооружен, кроме ранее привычной алебарды, двумя пистолями, должна была стать штурмовой группой, которая станет работать внутри Кремля, уже после того, как казаки взберутся на стены Кремля.
Стояла задача подойти к сердцу Московского царства по реке. Тут стены Кремля менее высокие и казаки рассчитывали взобраться на стены с помощью кошек. Да, все рискованно, но должно было быть столь неожиданным, что вряд ли на стенах Кремля окажется много воинов.
Кроме того, в это время, как раз-таки напротив стен Кремля были отмели. Достаточно подойти на ладьях чуть ближе, а после спрыгнуть в воду и устремиться на стены замка.
— Тебе-то чего волноваться? Ты пойдешь на стены уже тогда, как я их возьму, — сказал Осипка с некоторым раздражением.
Вот только он стал командиром аж тысячи воинов, большинство которых казаки, и на тебе, положи половину своих людей.
Идти на приступ стен Кремля, даже со стороны Москва-реки?.. Это настолько безумно, что должно сработать.
— Готовься! — закричал Осип Иванович.
Впереди показались два корабля, тип которых можно было оценить, как малый когг. Более массивные судна, чем ладьи были так же вооружены пушками, по крайней мере, каждый когг имел по два оружия на носу. Корабли располагались на участке реки, выше которого начинались мели. Тем самым когги попадали в ловушку.
— Бах, бах! — выстрелили с кораблей, что преградили путь семнадцати ладьям бойцов Димитрия Иоанновича.
— Друг! — закричал Гумберт, наблюдая, как заваливается Осип Иванович, получивший не менее трех ранений дробей.
— Вот же, так и чуял, неладное! — сказал Осип и его зрачки закатились, а на лице сохранилась улыбка.
Осипу Ивановичу было стыдно за то, что он столь боялся предстоящего боя, чего ранее с лихим казаком не случалось. Перед тем, как пламенное сердце вольного терского казака перестало биться, Осип оправдал свой страх тем, что он предчувствовал смерть.
— Головою я! — Гумберт принял общее командования на себя.
На головной ладье не было тех, кто мог оспорить полномочия немца. Да и в бою этого не делают. По факту, Гумберт был вторым командиром, значит теперь ему командовать всеми воинами.
— Бах-ба-бах! — начали обстрел неприятельских кораблей ладейные пущенки.
— Абордаж! — кричал Гумберт, да так, что еще на пяти ближайших ладьях услышали приказ. Слово было чудное, но немцы-наемники быстро объяснили его значение.
Однако, абордажного боя не случилось, корабли, что стояли на пути речного флота Димитрия Иоанновича, подняли паруса и стремительно направились через все ладьи, подальше. Получив в борт по ватерлинии, один из коггов остановился, уже когда, практически вырвался из западни. На корабле началась борьба за живучесть плавательного средства.
А через двадцать минут, Гумберт уже стоял в полный рост на стене Кремля, откуда можно было многое увидеть.
Гумберт видел, как Кремль пытались штурмовать с помощью лестниц и делали это то ли горожане, может и те люди Димитрия Иоанновича, что разными путями в последние дни прибывали в стольный град. Полковник видел силуэт парня, который первым взобрался на кремлёвскую стену у Спасских ворот.
Егор-казак показывал чудеса храбрости и отличные боевые качества. А еще прыть и скорость, когда опытный, но уже немного грузный, десятник Никифор, не успевал за парнем. Часть стрельцов перешла на сторону восставших москвичей, а у защитников Кремля просто не хватало людей для защиты стен.
— Казну проверю я, а ты Клаус, иди в палаты, возьми с собой два десятка казаков, но не давай грабить, пусть только с людей снимают трофеи, но царского ничего не берут. Шуйского и еще кого знатного вязать и бросать кремлевскую пыточную, после разбираться станем, — давал на немецком языке своему соплеменнику приказания Гумберт, потом обратился к казацкому сотнику. — Ивашька, ты с казаками выбьей защитников со стьен у Спасских ворот. Помоги москвиечам.
Вот так, казаков, лучше направить в сражение, а то, как считал Иохим Гумберт, полковник полка пикинеров, станичники могут излишне весело погулять по Кремлю.
Казна оказалась пустой. Вообще. Да, деньги, как и рухлядь, держали и в других городах. В том же Серпухове взяли казну, но тут, Гумберт знал точно, всегда что-то, но было.
— Нет казны, значит, и Шуйского нет. Вывез он все и сам сбежал! — размышлял Гумберт и оказался прав.
Еще ночью двадцать три подводы, полностью груженные разным, в том числе и мехами и серебром с золотом, отправились в сторону Владимира. Охрана этого обоза была более, чем серьезной — пять сотен бойцов, лично преданных Шуйскому.
Сам же Василий Иванович, как только понял, сколь серьезные события начались в Москве, уже засобирался уезжать. Ускорение Шуйскому предали сведения, что войска самозванца вошли в Москву с северо-востока, то был Пожарский, а еще к Кремлю двигаются груженные бойцами ладьи. Василий Иванович, забыв даже атрибуты власти, ибо из Кремля пришлось бежать очень скоро, отправил вестовых и сотню преданных людей к, так и не состоявшейся родне, Буйносовым-Ростовским. После царь, уже бывший, устремился вдогонку поезда с казной [в РИ Василий Шуйский женился на Марии Буйносовой-Ростовской в январе 1608 года, но девица была сговорена за полтора года до свадьбы].
Андрей Васильевич Голицын наблюдал за боем и смешанные чувства бурлили в нем. Приходили сведения, что в Москве начались пока еще очаговые, но бунты. Он-то всего лишь направлял людей пограбить усадьбы сбежавших Мстиславских, Воротынских, но толпа — дело непредсказуемое. Мог появится крикун, который вместо боярских усадеб сумел направить гнев народный и против царя.
