Порой нужно получить ожог, чтобы понять, насколько обжигает огонь.

*………*………*

Москва

21 августа 1606 года

— Ульяна Никитична, спаси Христос! — Милка поклонилась в пояс.

— Что ты, девка⁈ Я чай не боярышня какая, кабы спину предо мной гнуть, — возмутилась Колотуша.

— Так то, Ульяна Никитична, с повагой я. Вельми много ты помогаешь, — сказала Милка.

— Так, и я уже Демьяху мать по Христу. Так что иди, куда треба! Токмо смотри, — Колотуша погрозила пальцем. — Помни, что мужняя. Платок добрый одень, да с мужами не разговаривай. Осудят люди.

Стрелецкая вдова и прямо-таки местная достопримечательность, Ульяна, которую только Милка и зовет по имени-отчеству, оказалась хорошей крестной матерью. Уже неоднократно помогала с дитем и, в отличие от многих семей, Демьях никогда не оставался один.

Колотуша, которую многие считали немного не от мира сего, прикрывалась ширмой глупости, но ни разу не была неразумной. Напротив, умная, прозорливая женщина потому и была интересна для многих, что умела не только передать новости, но чаще, переосмыслив, донести до слушателя известия таким образом, что становилось понятно всем. А то, что женщину считали почти юродивой, так это от поведения, не может женщина так вольготно жить и быть в центре внимания. А еще Колотуша-Ульяна почти не занималась своим домом, не ткала по вечерам, порой, даже ходила часто без платка.

Это одиночество. Ульяна засыпала в своем холодном доме, который, будучи протопленным больше нужного и жарким, не становился на сердце женщины теплым. В доме порой можно было услышать эхо, как будто тут вообще никто не живет. Просыпаясь в холоде, женщина сразу же устремлялась во двор и к людям. Там и только во время общения, Колотуша получала немного тепла и могла временно, пока не оказывалась в своем одиночестве вновь, согреться.

Сама Ульяна не могла объяснить себе, почему так прикипела к новым жильцам ее любимой улицы, населенной людьми, которые никогда ее не обижали. Не понимала она своих эмоций и даже боялась их, когда держала на руках уже почти полуторогодовалого Демьяха, который и сам уже не прочь был пройти пять-шесть шагов. Колотуша не выпускала из рук мальчика, часто пуская слезу, глядя, как улыбается невинная душа Демьяха. Лучшей крестной матери для брата Милки было сложно подобрать.

Ульяна не была старухой по возрасту, несмотря на то, что выглядела таковой. Женщине было тридцать семь лет. Некогда ее можно было считать привлекательной, по крайней мере, стрелецкий десятник, а чуть позже и полусотенный Макар, Иванов сын, выбрал деву из предложенных отцом для сватовства трех невест. И это несмотря на то, что род Ульяны не мог дать большого приданного девушке.

Семейная жизнь складывалась не то, чтобы идеально, по крайней мере, не так идеалистично, как нынче себе рисовала Ульяна, вспоминая былое. Многие люди, если не все, часто забывают плохое и ассоциируют прошлое только с положительными сюжетами. Это защитная реакция организма. Главное, чтобы хорошее, хоть в какой мере, но присутствовало. В семейной жизни Ульяны положительные моменты были.

Женщина отказывала себе в памяти таких моментов жизни с Макаром, как оскорбления от мужа, побои, но помнила, как он самолично одевал ей красочный платок, который купил на рынке за неимоверно много серебра, много в понимании Ульяны. Макар находил оправдание смерти их общих детей в том, что жена где-то недосмотрела. Это было более, чем обидно, Ульяна часто после таких разговоров плакала. Четыре ребеночка родилось, и только Ванька дожил до двух годиков… Но, в памяти женщины, Макар, погибший во время шведского похода чуть более десяти лет назад, оставался идеалом мужа. И не потому он идеальный, что после смерти хозяина дома, его вдова стала богатой женщиной, так как полусотенный был не чистый на руку и умудрился награбить за время службы, да торговал удачно. Он идеальный, потому, что так нужно, что иначе нельзя, ибо мало что осталось у Ульяны, чтобы разбрасываться памятью.

Не дал Господь счастья увидеть, как растут собственные дети, сейчас Колотуша часто угощала медовыми хлебцами детишек чужих.

Что-то переменилось внутри Ульяны, когда она стала крестной Демьяхи. Теперь женщина, понимая, что навязывается, часто просто проходила мимо дома, в котором поселились Милка с Егором. И какое же счастье испытывала Ульяна, когда Милка звала ее в дом, чтобы взваром напоить, али дать крестной матери потютютькаться с мальчиком.

— Стой, девка! — строго сказала Колотуша, когда Милка уже поспешила выйти из дома за покупками. — Слыхала я, что до государя, в Кремль жить уходите. Горько то мне.

— Так мы, Ульяна Никитична, и выйти можем, и прийти до тебя. Да, и не навсегда то, — Милка, поддавшись порыву приблизилась к женщине, в которой видела свою мать, что умерла уже более года назад, обняла Колотушу.

— Узел возьми и приховай! — строго потребовала Ульяна, но предательская слеза защекотала кожу на лице.

Милка подошла к, казалось, невзрачному узлу, который Колотуша принесла с помощью палки, что перекинула через плечо.

— Ух! — молодая, беременная женщина напряглась и попробовала поднять узел, ей это удалось, но только на пару секунд, после чего тряпица с содержимым внутри упала, а по горнице распространился звон металла.

— Куды ты, хилая такая? — сказала Ульяна, поднялась, подошла к узлу и не без труда подняла его. — Куды отнесть?

— Ульяна Никитична, а что там? — в голосе Милки сочилось недовольство. — Спаси Христос, не бедствуем. Есть у нас все.

Конечно, Милка догадалась, что именно в узле. Там монеты, ну или еще какие драгоценности. Молодая женщина боялась богатств, она еще не осознала, сколько у них с Егором серебра, да золота. По московским меркам, не то, чтобы и сильно много, но Милка была из деревни… там серебряные монеты люди показывали друг другу, как диковинку.

— То не тебе, девка! — строго отвечала Колотуша. — То сыну моему, Демьяхе. Кабы ремесло освоил, али выучился на писаря, еще кого. Бери, коли даю! Не забижай! То от души!

— Прости, Ульяна Никитична! — Милка поклонилась женщине. — Храни тебя Христос!

Ульяна подошла и обняла свою… дочку. Почему? Не понятно, но Милка уже поселилась в сердце Колотуши, может быть, сразу после того, как Ульяна стала крестной матерью для Демьяха, может, раньше. Но, у женщины оказалось столько нерастраченной материнской любви, что она потерялась в своих эмоциях и… уже два дня не появлялась на Лобном месте, чтобы узнать последние новости.

— Иди, девка! Добрый муж у тебя. С самим государем знается. Такого холить требо, да кормить сытно, мясом да хлебом. Купи и сыра, мясо у Яшки мясника не бери. Слыхала я, что он свиней своих зарубленными ляхами кормил.

— Тетка Колотуша! — испугалась такому кощунству Милка.

— Шуткую я, — Ульяна улыбнулась и тихо добавила. — Токмо, кто его знает, может, и кормил. Люди же говорят…

Милка ушла, а Демьях ни с чего разрыдался. На всякий случай, Ульяна подмыла мальца, мало ли, какие раздражения. После отрезала кусочек от соленого сала, что с собой принесла, завернула его в тряпицу и дала мальчику. Демьях с удовольствием стал посасывать сало, замолчал, а Ульяна решила сварить кашу, заприметив добрую, уже перебранную гречу.

— Добрая жонка! — сказала женщина, осматривая горницу на предмет чистоты и порядка.

— Хрясь! — раздался грохот во дворе.

Из оконцев дома, которые были сейчас открыты, Ульяна заметила тени, которые, быстро взломав ворота, остановились, и уже не спеша, будто не выдали себя шумом, пошли к дверям.

Женщина не успевала закрыть на засов входную дверь. Но быстро сделала это с дверьми в большую горницу.

Ульяна не была из робкого десятка, на улицах Москвы все знали, что, несмотря на свою полноту, или даже благодаря ей, Колотуша может дать отпор чуть ли не любому мужику. Стрелецкая вдова умела обращаться и с оружием. После смерти мужа, в ее доме оставалось только одних пистолей пять штук. Один пистоль женщина носила с собой, пряча на поясе под сарафаном. Когда-то, когда муж был в хорошем настроении, он рассказывал и показывал воинские премудрости обращения с оружием.