— А что ты скажешь про Строгоновых? — спросил я, жестом указывая головной мамке уходить.
— Батюшка, царствие ему небесного, — Ксения перекрестилась. — Называл Строгоновых плутливым племенем. Они затребовали за поддержку отца, кабы он не лез в дела их, а также повелел привести из Европы рудознатцев и железных дел мастеров. Батюшка много серебра отдал за то, кабы из Англии и Нидерландов прибыли семь мастеров.
— Они приехали? — с интересом спросил я.
— Более того, семь мастеров, да еще и с помощниками. Ох, как батюшка лаялся, когда пришлось платить за них зело много серебра, — Ксения очень мило покачала головой, пытаясь передать негодование царя Бориса. Я улыбнулся.
— Скажи, а сколь много платили Строгоновы в казну, али батюшке твоему? — задал я следующий вопрос.
Это было важно, так как из документов, что сохранились, Лука при подготовке «личного дела Строгоновых» не нашел сведений о налогообложении Пермской земли и Урала. А тут, получается, царь с собственного кармана платит за специалистов, но что ему дали эти удельные князьки?
— То не ведаю, токмо слышала, как матушка, царствие ей небесное, ругала батюшку, что тот более платит за Строгоновых, чем они дают в казну. А батюшка говаривал… — Ксюша замялась, видимо, хотела сказать, что-то крамольное об отце.
Вот и экзамен для жены. Может ли быть со мной откровенной, есть ли шанс на то, что наша семья будет правильной, с доверительными отношениями.
— Батюшка говаривал… если не Строгоновы, которые купили бояр, так и не стал бы он государем, — сказала Ксения и отвернулась, явно расстраиваясь.
— Ну, буде! В державном управлении и не такое бывает. А батюшка твой более честный человек, чем иные государи. Я тебе после расскажу про Елизавету Английскую, семью Борджиа и иных. Вот там грязи… — я погладил иссиня-черные, густые волосы жены.
Повернул голову Ксении и впился в ее губы поцелуем. Уже скоро дело чуть не дошло до горизонтального положения, но я взял себя в руки. Сам принимал роды, понимал, что восстановится жене нужно. Но, ничего, через неделю… Откажет, так и снасильничаю.
Спешно оставив жену, чтобы не сорваться и не наброситься на ее, я направился в кабинет. По дороге думал, что мало чего знаю об этом времени, и отчего-то раскисаю рядом с Ксенией. И понимаю, что нет тут любви, но есть похоть, так чего не предложить жене иные способы решения моих сексуальных проблем. Обижу? А, может, в этом времени нормально ублажать своего мужа? В иной реальности, из которой я, такой вот стеснительный, попал. При нормальных отношениях между супругами таких проблем с близостью не было бы. Ну, да, чтобы все понять, степень допустимого, нужно, начать спать вместе.
Знал бы ожидающий меня у кабинета Максим Яковлевич Строгонов с какими мыслями я к нему подхожу, поплотнее бы завязал тесемки на своих шароварах. Шучу, конечно, луна для меня нормального бледно-желтого цвета, без голубых оттенков.
— Государь-император! — Строгонов-дядя поклонился в пояс.
— Лука! Бумаги! — строго повелел я, игнорируя приветствие старшего из Строгоновых.
Максим Яковлевич выпрямился и приоткрыл рот от удивления. Он, явно, рассчитывал на другой прием. Но, нет, здесь и сейчас я буду бороться против монополии и за свои деньги. Знаю, что в XVII-XIX веках среди российской знати бытовала поговорка «богатей, не богатей, а все равно богаче Строгановых не будешь». А мне не нужен русский Крез [древнеримский олигарх]. Мне нужна богатая держава и развитый Урал.
— Ты кто, Максимка? — спросил я, намерено употребляя уничижительное обращение.
— Слуга твой, государь! — растерянно говорил Строганов.
Думаю, что первый шок Максим Яковлевич ощутил тогда, когда арестовали его людей. Подворье, где остановились Строгановы, как и соседнее, где частью обживались их люди, были окружены. Мало того, даже три полевых пушки были подведены. И штурм обязательно бы состоялся, если бы последовал отказ на требование сложить оружие и проследовать за Ефимом Варфоломеевичем Бутурлиным. Строгановым оставили только двадцать бойцов согласно закону, по которому боярину неможно иметь в стольном граде более десяти оружных людей.
Вторым шоком, или подспорьем, чтобы продолжался первый, стало то, что я отказался принимать дары. Тут бы уже бежать Строгановым, да подальше. Но никто не собирался давать им такой возможности. Соляных королей сопровождала стража, якобы для безопасности самих же Строгановых.
Ну, и третий шок накрыл Максима Яковлевича сейчас, при встрече со мной.
— Ты слуга царю и Отечеству! То верно подметил. Но, отчего слова с делом расходятся? — спросил я, начиная свою опасную игру со Строгоновым.
На семейство соледобытчиков был собран компромат. Обвинений было много, и каждое по-отдельности можно было развенчать, но в сумме… получалось, что именно Строгоновы — главные злодеи в моей империи. Я понимал, что потенциально, получал сильную оппозицию, если не заговорщика напрямую, то главного спонсора заговора. Но, и нельзя же было мириться с тем, что казна почти пуста, что некоторые жиреют и баснословно богатеют на смуте в стране. Да, и Бог с ним, с богатством Строгоновых, если в пушкарский приказ будет поставляться медь, железо и чугун, если оружейные мастера и создаваемые мануфактуры начнут производить втрое больше клинков и броней.
— Прости, государь, не возьму я в толк, что же не так я сделал. Дары, что я привез тебе, отобрали, а там добрые дары. Готов в казну твою положить пять тысяч рублей. В чем вины мои? — состроил гримасу недоумения Максим Яковлевич.
— Кабы не был ты уважаем моим батюшкой, так и разговора не было. А посему, я просвещу тебя, Максимка… — сказал я и открыл папку.
В личном деле Строгоновых все было разложено по тому порядку, как я собирался строить разговор. Потому достал первую бумагу не глядя.
— Вот тут дозволение моего батюшки на селения по реке Каме. Там говорится, что людишек по реке не живет, земли пустуют, — я взял другой лист. — Вот тут грамота, по которой батюшка твой почивший отписывается, сколь у него крестьян. Выходит, что более того, как было ранее на пять тысяч, отчего следует, что поверстали вы в крепость людей камских. Без дозволения, как и в Сибирь ранее Ермака засылали без дозволу. Почитай, войну с ханством Сибирским начинали Строгоновы без воли на то государя.
— Так то мой отец делал, я же мальцом был, откель мне ведать, что да как? — оправдывался Максим Яковлевич.
— Далее, — я не стал реагировать на оправдания, а продолжил «накидывать» обвинений. — В жалованной грамоте сказано, что ты обязался пушки и пищали учинить. Где русские пищали и пушки?
— Так медь нужна, да мастера добрые. О том мой дед еще отписывался царю-батюшке Иоанну Васильевичу, что рассолу много и соль варить лучшее за иные промыслы, — отвечал Строгонов.
— Далее. В жалованной грамоте писано: «А где найдут руду серебряную или медную, или оловянную, то отписать казначеям»… Молчать! — выкрикнул я, когда пермско-камский олигарх вновь хотел оправдаться. — Слушай, Максимка, да внимай, кабы далее не говаривал: «За что?». Есть у меня свидетельство от английского капитана Уинстона Черчилля, что твои люди давали ему серебро рудой, а ты брал меньшим весом, но монетой [официальных свидетельств, что Строгоновы нашли серебро не было, хотя его искали. Однако, по подсчетам возможных прибылей от соли и даже коррупции при торговле с Англией, богатство семьи оказывалось слишком большое].
Не было показаний никакого капитана английского, тем более, Уинстона Черчилля. Однако косвенные свидетельства того, что подобные сношения могли быть, имеются.
Строгонов набрал было воздуха в легкие, чтобы что-то сказать, но я строго посмотрел на него и Максим Яковлевич закашлялся, ничего членораздельного не произнеся. Мне уже говорили, что взгляд у меня тяжелый и повелительный, как у отца Ивана Грозные Очи. Особенно взгляд переменился после того, как Шуйский на время захватил власть в Москве.
Потому я использовал, как элемент психологического давления, свой взгляд. И сейчас это сработало. Мне нужно растереть в пыль Строгоновых, чтобы предложить условный пряник, и они при этом были счастливы, хоть бы и черствому хлебобулочному изделию.