Идея с государственной бумагой мне показалась отличной. В XVIII веке такая хитрость, насколько я знал историю, принесла немало денег в бюджет. Сейчас у нас малый документооборот, но в самое ближайшее время делопроизводство нужно вводить в строгую систему, тогда и возрастет спрос на бумагу с теснением. И теснение это… двуглавый орел. По весне я собирался объявить о новых символах Российской империи — флаге и гербе. Флаг привычный для меня, цвета которого я долго в прошлой жизни защищал.
Ну а вырученные деньги от продажи государственной бумаги, которая пусть и будет качеством хуже голландской, но свой и с теснением, пойдут на создание бумагоделательного производства и на печать. Вот бы еще печатников вновь привлечь, а то в 1605 году печатный двор разбежался.
Однако, ни вопрос со Швецией, ни, уж тем более, введение государственной бумаги, не были основными вопросами на сегодняшнем заседании Думы.
— Крепостничество я отменю, Юрьев День будет! — жестко сказал я, и в первый раз увидел, что моя Боярская Дума может быть и не столько моей.
А то как же, — своими словами я бил бояр ниже пояса. Больно бил. Безусловно, сейчас крепостничество — это выход из положения, нужное зло. Все понимают, в том числе и бояре, что христианская мораль и крепость крестьян не во всем сходятся, что это несправедливо — крепостить крестьян. Но, как же быть, если голод выгонял крестьян и многие земли опустели? Сейчас, чтобы удержать крестьянство, им просто запретили переход.
Но нельзя терять время и постоянно догонять. Могут и в России существовать, и развиваться, и мануфактуры, и заводы при крепостничестве? Смуты уже меньше, людей больше. Найдем людей и в Европе и, может быть, даже в Азии. Должен Аббас отдать армян. А люди нужны в промышленности.
— Государь-император… — замялся Телятевский. — Разбегутся же людишки.
— Куда? К казакам, коли вольные сами будут, не побегут, оттого, уже больше крестьян на земле останется, да и от ляхов, от шведов людей приведем. Да, и не сразу вводить Юрьев День, а через три года. За это время вы в своих вотчинах уже можете подписать рядовичей-арендаторов. Сроком до пяти лет подписывайте с крестьянами ряд, — спокойно говорил я, будучи даже немного довольным проявлением несогласия со стороны бояр, а то, как будто я говорю, а они, болванчики, только головами кивают.
Всем боярам были переданы листы с описанием моего видения проблемы с крестьянами. В сущности, я предложил вернуть систему, которая была в домонгольской Руси. Будут арендаторы-рядовичи, с которыми заключается ряд-договор сроком до пяти лет с обязательным обозначением площади арендуемой земли, ее качества, инвентаря. Крестьяне, в лице главы крестьянской семьи подписывают обязательства, сколько он будет платить за аренду. Предполагалась, что будет и барщина с отработкой на землях, что помещик определит, как свои. О том, как платить или отрабатывать, уже пусть рядовичи с помещиками договариваются.
С иной же стороны, в законопроекте предусматриваются и закупы — те, кто должен помещику, и отрабатывает долг, находясь в холопьем положении. Ну, и сами холопы, которые и были крепостными. Это могли быть пленные, осужденные, те, кто не соблюдал условия договора. И крепостными являлись в таком случае только главы семейств, их дети уже свободные.
Многие потрясения России на протяжении двух веков были связаны с тем, что людей крепостили и постепенно, но неумолимо, превращали в рабов. Чего стоят только крестьянско-казацкие восстания.
Человеколюбие — это хорошо, наверное, но этот момент меня мало беспокоил. Лучшее — это рационализм. Так вот, при закрепощении, люди теряют мобильность. Отсюда слабое и относительно медленное заселение свободных территорий, в том числе и Сибири. Далее, крепость крестьян — это крест на капиталистических отношений. Какой бы коммунизм не строить, но без развитого капитализма приходится плестись за Европой.
— Ну, и последнее, — сказал я усталым голосом после более, чем часового обсуждения моих предложений по крестьянскому вопросу. — Ознакомьтесь с показаниями могилевского вора, которого более правильно называть Богданко-жид из Шклова. Завтра все это будет зачитано на Лобном месте. За то, что Богданко без утайки рассказал вельми много интересного, такоже и про Сигизмунда, и про бежавших предателей, люди должны знать за что мы мстить станем.
После этих слов, я ушел. Пусть бояре почитают, ознакомятся с предложениями, которые мне показались неплохим выходом из положения. Сейчас еще можно отменять крепость и выстраивать иные отношения, но уже через лет пятьдесят это будет сделать практически невозможно.
А у меня еще есть дела, сейчас нужно будет пообедать, посмотреть за Строгоновым-племянником. А после встретиться с молодыми учеными, которых привели в Кремль.
Обед прошел скомкано, не нужно было приглашать Андрея Семеновича Строгонова. Он смущался, говорил односложно, сам темы не поднимал и толком не поддерживал разговора. Племянник оказался хлипче дяди. И… глупее. Ксения честно старалась отыграть роль царицы и разговорить того человека, которого, вопреки обычаям, пригласил за стол ее муж, то есть я. Бесполезно. Так что и обед завершился быстрее, чем я на то рассчитывал. И я поспешил встретится с людьми, малой частью из тех, кого Борис Годунов отправлял некогда на обучение заграницу.
С первого марта я хотел запускать Государеву Преображенскую школу — первое учебное заведение в России. И вот те, относительно молодые люди, кому я не оставлю иного выбора, как подчиниться моей воли и стать преподавателями, стояли передо мной.
Двое относительно молодых мужчин были в европейском платье, холеные, с настолько коротко постриженными бородами, что это скорее, лицо покрывала чуть запущенная щетина. Головы этих двух были виновато направлены в пол.
Контрастом двум мужчинам третий выглядел… как одетый во фрак алкаш с десятилетним стажем. Вроде бы одежда статусная, но рожа помойная. Но этот не винился, он демонстрировал некий фатализм и безразличие к происходящему.
— Долго говорить не буду. Вы нужны мне, нужны отечеству. Нынче Лука Мартынович проверит вас на знание наук, он муж ученый, поймет, чего и вы стоите. Коли Лука скажет, что добре вы выучились, то через пять дней поедете со мной в Преображенское и далее, — сказал я, оставив без внимания, что Преображенское и Семеновское находятся столь рядом с Немецкой слободой, что там достаточно и пешочком пройтись, а эти два молодых мужчины жили с немцами и были, по сути, немцами.
Я собирался в поездку по трем своим гвардейским полкам, ну, или будущим полкам. Хотел не только посмотреть, что уже построено, и в каких условиях будут зимовать охочие люди и те, кого можно было назвать рекрутами. Еще я собирался определить место для водяной мельницы на Яузе и для оружейной экспериментальной мастерской. Это я так для себя называл то предприятие, куда собирался привозить всех мастеров-оружейников, как для обмена опытом, так и для попыток создать оружие по моим требованиям. Научно-исследовательский институт усовершенствования оружия — наверное, так могла бы назваться моя задумка.
Там же и школа будет. Во-первых, чуть подальше от глаз церковников. Во-вторых, школа будет под защитой, как я надеялся, самых верных мне воинских формирований. Было и в-третьих — это требования по дисциплине. Студенты во все времена бунтари. В военном городке будет сложно бунтовать. Тем более, что физическое развитие будет одним из основных предметов. Где, как не на подготовленной базе, да с воинскими инструкторами, занимать физической, частью и военной подготовкой? Русский образованный человек должен за себя постоять, хоть в Европах, хоть и в Азии. Фехтовать русские дипломаты должны уметь не хуже д' Артаньяна и капитана Алатристо, пусть последний и большей частью вымышленный персонаж.
*………*………*
Иван Маслов стоял перед государем. и… ничего, он уже давно ничего не чувствовал. Ни страх, ни признательность, любовь и ненависть… ничего не будоражило окаменелое сердце. Вино, мед и брага медленно, но непрерывно, вымывали все эмоции у молодого мужчины, делая из Ивана сына Макарова, безчувственное существо.
