Сложности? Есть и не мало, но все типичное: нет мастеров, нет традиций данного ремесла, нет технологий. По мастерам — найдем, обязательно. Не верю я в то, что в той же Богемии у всех стекольщиков дела идут в гору. Традиции наработаем или украдем. Технологии создадим. Есть я с малым, но понятием что должно получиться в итоге, будут мастера, уверен, что и научники появятся. Тот же Маслов — загадочная личность, по-моему, так и гений ломоносовского пошиба. Пьяница только. Так что дерзаем и двигаем прогресс.
Еще ранее я задумался о том, где мне брать розмыслов — инженеров. Нужны люди, которые хоть немного, но способны воспринимать технологические новшества, а еще лучше, учитывая то, что я не специалист в чем-либо, совершенствовать предложенные технологии, составлять пазл, когда в итоге получается нечто удобоваримое.
И где таких брать? Казалось, что и негде. Но это на первый взгляд человека, который еще не проникся эпохой. Это в будущем инженер-электрик не будет понимать ничего из работы инженера-механика, или почти ничего. В этом же времени нет специализации, или почти нет. Столь мало мастеров и технологий, что любой розмысл-мастер будет хоть немного, но разбираться во всем.
К этому мнению я пришел, когда познакомился с личными делами мастеров Пушкарского приказа. Андрей Чохов развел столь бурную деятельность, что его подопечные-подчиненные занимаются чуть ли не всем. Да, основное занятие — отливка колоколов. Но это дело Андрей Чохов, отчество которого никто не знает, поручил Игнатию Шпилину. Игнатий Максимов сын, между прочим парень лет семнадцати, льет колокола для монастырей и уже выстроилась очередность. Чохов ему помогает, но не более того. Из тех, кто еще занимается пушками, основным является Проня Федоров. Есть еще и Анисим Михайлов, которого считают чудаком и изрядным выдумщиком. Он работал в Пушечном приказе только два года и за это время изобрел переносный лафет, маскировочную сеть и много чего. Но… не сработался с Чоховым. Такого «Кулибина» я вызвал из Углича. Уж не знаю, что он там делал.
И мало того, что эти люди занимались чем-то смежным с литьем пушек, они еще и измысливали разные конструкции. Мне стало известно, что три из пяти водяных мельниц Строгоновых были построены при участии мастера из Пушечного приказа Алексея Никифорова. А это уже совсем иная сфера деятельности. Но умный человек, обладающий техническим складом ума, может многое и не только в своей области знаний.
Чохова на месте не было, он отправился в Белозерский монастырь и там смотрел за выполнением заказа по отливу колоколов. Можно было с ним встретиться и ранее, но не срослось. Ничего, посмотрим еще на бизнесмена, а пока я решил не выдергивать мастера, чтобы не ссориться лишний раз с церковниками. Это же может и хай подняться, если колокола не будут отлиты, а я для иных нужд отзову исполнителя.
Но вот других учеников уже зарекомендовавшего себя мастера Андрея Чохова я прибрал с собой.
Вот и отправились большой компанией, десять человек, посмотреть на отстраивающееся село Преображенское. Если ученые мужи в числе трех, включая «страдальца» Маслова, ехали во второй карете, то четверо пушкарских розмысла в крытой телеге.
Ученым людям почет уже за то, что они носители знаний. Ну, а розмыслы-инженеры пусть докажут свою полезность. Пока пушкарские мастера для государства, в последние годы, ничего толком и не сделали. Лишь одна мортира увидела свет, названная в мою честь «мортира Димитрия Иоанновича» [в РИ «мортира самозванца»]. И все. Одно орудие за шесть лет! И все получают жалование. Так отчего мне уважать и любить пушкарей? За то, что они, пользуясь державными ресурсами, отливают колокола монастырям и храмам? Нужное дело, но церковь точно не бедствует, могла бы и проплатить материалы.
— О, майн гот! — восхитился Никита Ермолов, рассматривая масштабы строительства.
— Ты это брось, кабы я более не слыхал «готов» никаких. И вовсе, православным на двадцать долей больше остальных жалование положу! — сказал я, краем зрения заметив, как ухмыляется и злорадствует Маслов.
Этот пьянчуга, успел вновь стать православным, а ранее не подцепил на себе заразу европейскости, а вот его коллеги — те еще более европейцы, чем иные немцы по рождению.
— Прошу простить меня, государь-император! — Ермолов поклонился.
Вот загнул бы матюга с русским изгибом, так я и не обратил бы внимания, а так… Нет, от какого англичанина, голландца — пожалуйста, а когда русский человек… Да, я ретроград!
А матюгнуться было чего, от масштабов. Сотни три человек, а то и все четыре, словно мураши работали. Груды стройматериалов, доски, бревна, веревки, камни, кирпичи — это создавало панораму сродни строительству Вавилонской башни. Но строили всего-то казармы. Почти что казармы — строения для компактного размещения двенадцати человек, более вольготного проживания двух человек и почти что шикарного, с двумя комнатами, для одного.
Десять таких строений и еще дом для командного состава роты-сотни располагались кругом, соединялись частоколом. Внутри круга была небольшая тренировочная площадка с перекладинами, брусьями, лестницами, канатами, скамьями для пресса, был плац и чуть в стороне песок для отработки приемов рукопашного боя.
В каждом из строений, как не трудно догадаться, располагался десяток воинов, с двумя старшинами и десятником — прапорщиком.
Да, я подготовил черновой вариант Устава. И в нем стал прописывать звания. Пока через черточку и подбирая названия славянского происхождения без майоров, да лейтенантов, хотя и без заимствований не обошлось.
Звания начинались с воина-рядового, потом был старший воин-старшина, десятник-прапорщик, так как каждый десятник будет иметь свой, пусть и небольшой, но флаг, с тем взглядом в будущее, когда десятки перерастут в сотни-роты, или более того, в полки. Полусотенные головы становились порутчиками, именно так, через «т». После шел сотенный-капитан, и тут я не придумал, как заменить, ну, и далее: подполковник, полковник, младший воевода, старший воевода, наказной воевода и головной воевода.
Я посчитал, что введение перечисленных званий придаст армии более четкую систему подчинения, нанесет удар по местничеству и молодые таланты смогут прорваться через стену традиций и запретов. Та система, когда присутствует необходимость назначения командовать войсками человека только потому, что он знатный — она явно ущербна. Да, есть Скопин-Шуйский, который, пусть пока и в незначительном деле, но проявил себя, при этом самый знатный из бояр, но много обратных примеров. Теперь даже Рюриковичу, или Гедыминовичу, да хоть и Чингизиду, нужно сперва выслужиться, прежде, чем получать в подчинение тысячи воинов.
Пусть пока эта система апробируется только на гвардии, но будет сила, которая всегда станет рядом со мной, и можно вводить и более глубокие законы, в том числе и в других войсках.
— Что скажете? — спросил я свою свиту из розмыслов и учителей.
— Не видал столь много людей на строительстве, — сообщил мне розмысл Григорий Наумов.
— Что ответишь, Прокопий Петрович? — спросил я полковника Преображенско-Семеновского полка, одного из братьев Ляпуновых.
Я перебирал много имен, решая, кого именно поставить во главе будущей гвардии. Этот человек должен отвечать рядом качеств. Прежде всего, полковник гвардии не может быть тем самым «ретрогадом», которым я себя в шутку назвал ранее. Инновационные методы обучения личного состава, тактики и уставные взаимоотношения, психологическое, патриотическое воспитание — это все то, что будет новым, ранее не используемым. Кроме того, командующий гвардией обязан иметь опыт военных действий и быть хорошим организатором, обладать авторитетом.
В таком ключе я рассматривал Ефима Бутурлина, но этот человек с закостенелым устаревшим взглядом на военное дело. Пожарский показался мне неплохим организатором, но негибким. Тем более, что для него, как для князя, подобное назначение могло показаться уроном знатности, если не чести. Князь станет воеводой в Москве. Были и другие кандидаты, но остановился на Прокопии Ляпунове. И то, пришлось не один час рассказывать ему, какой я вижу гвардию и какую роль она может сыграть в будущих раскладах. Более того, я сам себя назначил младшим воеводой сторожевых войск — так называлась гвардия.
