— Храни тебя Бог, Потап Дмитриевич! — сказала инокиня Марфа, в миру Ксения Романова, и перекрестила богатырского телосложения мужчину.

Норбеков встречал Романовых, которые ранее отправили своего человека, чтобы разузнать и ситуацию в маленькой крепостице, и отношение коменданта Богом забытого острога Потапа.

— Что ты, матушка! — казалось, что Норбеков прослезится. — Я же со всем почтением и к тебе и к батюшке, владыке Филарету.

— Мишенька прихворал в дороге, ему бы тепла, да молока попить, — говорила Марфа, проходя в дом, куда уже внесли сына Филарета Михаила Федоровича Романова.

— Две коровы у нас есть, авось и на молоко сподобятся и сыну твоему и тебе. Да медок припасен. Бог даст, так выдюжит Михаил Федорович, — говорил Норбеков, закрывая двери самого большого дома в Городце.

— Пошли, Потап Дмитриевич, людей, кабы проведали дорогу до Торжка и подготовили нам постои! Серебра дам вдоволь, — повелительным тоном приказал Филарет. — И не по утру, а нынче пошли. Нам не более двух дней тут пребывать.

Норбеков кивнул и пошел прочь.

— Ты ему доверяешь? — спросила Марфа.

— Ксения, моя, Ксения… — Филарет приблизился к инокине.

— Ты говори со мной, но и только. Богу я дана, как и ты и неможно нам мужем и женой жить. Но говорить можно, — строго отвечала Марфа.

Филарет не стал настаивать. Он и сам был против мирского счастья, понимал и принимал, что такое постриг, но мужчина продолжал любить свою жену. А в ее присутствии начинал терять голову, ведь еще красивая баба.

— Доверяю ему. Когда в 1574 году и позже Норбековы попали под гневную руку Грозного государя, мне и батюшке моему удалось спасти многих из них, токмо двоих и казнили, после и серебра давал. Да и не мог он знать, что произошло в Кремле и что в Ростове, — задумчиво говорил Романов.

Марфа не удовлетворилась ответом, она не чувствовала себя в безопасности.

— Как мыслишь, Ксеня, а хмельного выпить для сугреву в рождественский пост путнику — не сильный грех? — спросил в шутливой манере Филарет.

— Ты митрополит, это тебя, владыко, и спрашивать, — улыбнулась Марфа. — Иди выпей, отмолишь!

Филарет нашел Норбекова не сразу, несмотря на то, что вся крепостица была не более двух сотен шагов в длину, но насыщенна строениями. Сотник метался по небольшой крепости и отдавал какие-то распоряжения. Филарет не преминул направить своих людей, поставив им задачу, чтобы те узнали, что именно приказывает Потап Дмитриевич. Ничего крамольно, на первый взгляд. Сотник приказал отправить разведку, закрыть ворота наглухо, меньше болтать, да ночью не спать, а бдеть.

Все приказы укладывались в понимание охраны или даже обороны. Перестраховывается комендант городка. Ну оно и понятно, нужно скрыть тайну пребывания Филарета в городке. А то, что Норбеков служит самозванцу… так можно приоткрыть тайну того, кто занял царский трон, чтобы сотник понял, что не истинному царю служит.

— Владыко! Ты чего на морозе, да без шубы доброй? — спросил Потап Дмитриевич, подбежав к Филарету.

— Пошли еще куда, токмо не в тот дом, где Марфа и сын. Хмельного возьми, кабы не захворать! — сказал Филарет и уже через десять минут, выгнав из одного из домов постояльцев-полусотенных, оба мужчины сели друг напротив друга.

— Я открою тебе, кто есть такой сидящий в Кремле, — сказал Романов, допивая кувшин меда.

— Не надо! — испуганно проблеял Норбеков.

— А ты не трусь, — усмехнулся Филарет-Федор. — Уже сильно скоро все мной сказанное будет известно. Так что не бойся!

Потап молчал. Его душило любопытство, он хотел потешить свое самолюбие тем, что прикоснулся к тайне из числа самых сокровенных. Но за такие знания чаще всего приходится отвечать. Будет ли, хоть мгновенье, сомневаться государь перед тем, чтобы убить носителя его тайны. Это опасность, но это и возможность стать многим больше, чем сейчас. Потап сомневался, но Филарет уже говорил.

— Грозный царь был набожным, но мог и лишком взять хмельного. К тому же охоч был до баб, аж жуть. Ему бы в поганское время с многоженством… Прости Господи… так вот… понесла одна баба от царя. Так-то всех баб после царя Малютины люди отслеживали, а тут вот… упустили. Я забрал ту полюбовницу цареву, да поселил у своих дольников Отрепьевых. Родился вот — этот царь нынешний. Думал прибить мальца, да токмо при рождении сильно он схож был с царем, думал, что и такой же вырастит, власы, взгляд. Нынче токмо что власы, да нос нешибко схожий, но это он, — Филарет взял другой кубок, уже с вином. — Я отдал мальца на воспитание Отрепьевым. И они проговорились ему, после, уже в отрочестве, что он царев сын. Поехали они в Новгород-Северский, далее к запорожским казакам, да там встретили их неприветливо, а Гришку Отрепьева, что был наставником при Димитрии… да мальца прозвали Димитрием… прибили. Вот и бежал царек, что нынче сидит в Москве, к Вишневецким, ну а далее проговорился он, заболев сильно, что царевич.

— Так от чего же? Царский же сын, Димитрием названный? — недоуменно спросил Потап Дмитриевич.

— То многое меняет. Одно дело Нагая-мать, иное — это девка дворовая. Таких детей боярских, может и княжеских по свету бегает уйма. Еще при жизни Грозного царя можно было признать, но опосля, никак. Так что будет править Димитрий, да оглядываться. А бумаги у меня есть: и книга церковная с церкви, и уговор с Отрепьевыми на обучение, — Филарет рассмеялся, выплескивая накопленное напряжение последних недель.

Романов не стал рассказывать, что готовил Димитрия на случай, что представился с воцарением Годунова. Федор Никитич думал, что отдаст замуж свою дочь за Димитрия, но дочери не случилось, да и ситуация изменилась. Пока рядом с Димитрием Ивановичем был Отрепьев, все было под контролем, но запорожцы, всего одна ссора, когда пришибли Гришку, изменили историю. Поляки, среди которых на острие копья был Ежи Мнишек, взяли в оборот сына Грозного царя.

Романов рассчитывал перехватить управление Димитрием, но того плотно опекали. План был, но в долгую, нужно было убить Марину и рассорить ляхов и Димитрия. Но Шуйский ввязался в расклады, не вовремя, глупо, испортил все. После, быстро, очень быстро начали развиваться события. Выйти на Димитрия не получалось, а тот, напротив, как будто и не знал, кому обязан спасением, отослал Филарета подальше. Шансы все еще оставались даже после того, как не удался очередной заговор, почему-то, но царь не убивал Романова, до поры. Романов подбирался ближе к царю, нашел людей, которые могли и убить в любой момент рабычича Дмитрия.

*………*………*

Городецк (совр. Г. Бежецк Тверской области)

23 декабря 1606 года. 04.13

— Потап Дмитриевич, в последний раз прошу… ты же знаешь, что я с тобой завсегда с тобой, но тож митрополит, — сделал последнюю попытку вразумить своего командира полусотенный Ждан Росляков.

— Коли ты со мной, то и поступай, как сказал. От многие знания многия печали. Так что делай и верь мне, — отвечал Потап.

Еще в начале сентября Норбеков был в Москве, получал назначение, потом в Твери забирал провиант и везде он слышал, как с площадей вещали про то, что нужно любить отечество, осуждали предательство и таких, как Курбский, который сбежал к ляхам. И уже тогда в мозгу у Потапа создалась некая закладка, что Родину любить нужно.

Еще одним аспектом, прибавившим мотивации в поступках сотника, стал страх. Он испугался, прикоснувшись к тайне. Это был страх, но и надежда. Норбеков принесет бумаги царю, а государь облагодетельствует. Да и порядок в стране какой-никакой, а появляется. Что если взойдет новый царь? Казаки взбунтуются, та элита, что только сейчас стала образовываться, так же станет бороться за сохранение своего статуса. И снова гражданская война и снова кровь соплеменников и полеты стервятников над просторами многострадальной державы.

И… деньги. Много денег. Шесть саней беглецов-Романовых полностью забиты серебром, а, может и золотом. И это только то, что усмотрел Потап.