Больше десяти воинов хоругви Михалевского свалилось с коней, большая часть из-за того, что именно кони и были ранены. А потом городовые смоленское казаки, бросив свои пищали, пошли в последний и решительный бой.
Шансов у двух сотен оставшихся русских воинов не было: ни на то, чтобы сбежать, так как путь домой, в крепость, был уже перекрыт, ни на то, чтобы остаться в живых, ибо поляков все пребывало и пребывало.
Михалевский — воин без страха, смеющийся смерти в лицо, впервые усомнился в том, что польско-русская война закончится победой Речи Посполитой. Если у московитов еще хотя бы половина войска вот таких бойцов, что шли на смерть, прорываясь к его хоругви, но уже сцепившись с немецкими наемниками, то сложно будет победить.
— Сдавайтесь! Это не разумно! Сдавайтесь! — кричал Михалевский, как заворожённый, наблюдая атаку обреченных людей.
Вот один русский воин, потерявший свою саблю в бою и оказавшийся без оружия, прикрывает своего сражающегося собрата от удара немецкой алебарды. Моментально погибает, но тот, кого он прикрыл, успевает зарубить немецкого алебардщика. А иной хватает за уздцы коня пятигорца, понимая, что его прямо сейчас и порубают, но он отвлекает всадника, когда другой русский воин, до того отобрав алебарду у немца, сваливает всадника, сразу же получая две стрелы в голову и шею.
Через пять минут безумие было кончено. Под горой мертвых смоленских городовых казаков было обнаружено тело русского воеводы.
— Он дышит! — прокричал один из людей Михалевского.
— Бах-ба-ба, — прозвучали выстрелы со стороны крепости.
Полтора десятка польских гайдуков, подошедших близко к Смоленскому Кремлю, окропили своей кровью русскую землю, которая скоро может надолго изменить свой окрас на алый цвет.
— Чего добились? Как воевать, имея сильные укрепления, толстые стены и в раз терять столько воинов? — сокрушался Шеин.
Еще ни разу смоленский воевода не показывал за раз столько эмоций. От этого слова Михаила Борисовича сразу же въедались в голову собравшихся командиров полков.
— У них теперь Волконский. Его уже подводили к стенам и показывали. Он плох, наверное, ранен, но он у них! Теперь они знают о нашей крепости все! — кричал Шеин.
— Григорий Константинович не таков, он не расскажет! — попытался возразить командир городовых казаков, Митрофан Миронов.
Шеин посмотрел на перебинтованного полковника и промолчал. Кому иному он бы высказал, но даже враг оказался под впечатлением того, как сражались городовые казаки и предложили передать доблестных воинов русским для захоронения. Для начала осады это нонсенс! Еще более шокирующими действия врага могли быть, если поляки предложат крепости капитулировать.
— Мы исходим из того, что полякам будет все известно. Коли нам попался бы Гансевский, их второй воевода, то я церемониться не стал, а спросил бы все… всегда все рассказывают, если есть умельцы спрашивать, — уже спокойно говорил смоленский воевода. — Где можно смените места для пушек! И более никаких вылазок.
Пятьсот шесть воинов смоленский воевода Михаил Борисович Шеин потерял за одно утро. Порой крупное сражение обходится меньшими потерями. Да, десять орудий выведено из строя, у поляков так же большие потери, может и равнозначные, так как вначале вылазки удалось слаженными залпами свалить не менее ста человек, после так же были столкновения и били ляхов. Но это не тот результат, на который рассчитывал Шеин, не тот, который ему обещал Волконский.
Однако, вылазка много показала о подготовке и слаженности противника, на что они делают главную ставку. Странно, конечно, при осаде опираться на конные войска, но мало кто думал, что возможен штурм, а для того, чтобы быстро реагировать на угрозы, или более качественно перекрывать дороги к Смоленску, именно конные подходят более прочих.
Ногайская ставка под Царицыным
25 апреля 1607 года
Иштерек-бий волновался. Сейчас для его народа такой важный момент, когда любое решение приведет к сдвигам, что история ногаев будет отсчитываться на до и после. И то, какое «после» будет у гордых кочевников, зависит именно что от него, русским царем наделенного властью, хана Иштерек-бия.
Когда-то ногайские мурзы обратились к русскому царю Борису Годунову, чтобы тот способствовал избранию ханом Ногайской Орды Иштерек-бия, ну и после признал его. Это был очень хитрый ход, который позволил даже многомудрого лиса Бориса Федоровича Годунова если не обвести «вокруг пальца», то снискать уважение у правителя-хитреца за изворотливость. В то время, как все кочевники на окраинах Московского царства присягали на верность царям, ногаи просто попросили способствовать избранию того, кого сами же и избрали. Русский царь, мог бы настоять на том, чтобы Ногайская Орда признала вассалитет, но во главе кочевий стал вроде бы прорусский ставленник.
Шло время, а ногаи ничего не признавали, жили себе, как и раньше, вполне удачно общаясь и с крымскими татарами и с черкесами [в РИ Иштерек-бей признал власть царя Василия Шуйского, от чего большая часть мурз ушла от него и произошло разделение на Большую, якобы прорусскую, и Малую, прокрымскую орды. Вот только Иштерек-бею не мешало признание власти русских царей ходить в опустошительные набеги на Россию].
И вот, русский посланник, боярин Татищев, проезжая ногайские кочевья, спрашивает, как он, Иштерек-бей, думает дальше жить и, что главное, с кем.
— О чем ты еще думаешь? — спрашивал Джаныбек Герай. — У тебя есть сомнения с кем быть?
— Ты, Джаныбек, понятно, Гази Герай, крымский хан, вернул тебе свое расположение и отменил опалу. Но я… я могу лишиться всего. Крым будет стоять и процветать, а ногаи… — размышлял Иштерек-бей.
— А ты вспомни, что еще и тридцати лет не прошло, как славный город, где жило много ногаев, и шла торговля со всем миром, Сарайшик, был русскими уничтожен, сожжен, люди убиты, порабощены, — нагнетал Джаныбек [Сарайчик — единственный известный ногайский город был разрушен казаками в 1580 году].
— Это были дикие казаки, царь тогда сказал, что не отдавал приказа, — неуверенно отвечал ногайский хан.
— Ты же и сам в это не веришь! Разве подобное могло произойти в царствование Грозного царя? Это сейчас возможно… и я уверен, что, если ты не нанесешь удар по русским, то казаки сами придут и уже твои кочевья будут разрознены и не окажут сопротивления. Есть еще и калмыки, которые все больше расселяются и скоро начнут нападают на твои кочевья, есть башкиры. Ногаи должны усилиться. Подумай об этом, — приводил новые аргументы Джаныбек.
Один из претендентов стать крымским ханом был послан ныне здравствующим Гази II Гираем уговорить ногайского хана на большой набег на русские земли. Крымцам было крайне важно, хоть временно, но вывести русских из политической повестки относительно черкесов. Крымский хан уже отправился с инспекцией крепостей на Кубани рядом с землями черкесов, которых ждет с поклоном. И русские должны быть очень далеко и слишком заняты, чтобы повлиять на решения черкесов.
Ну а мать Джаныбека — черкешенка и нужен был жест, который оценит черкесская знать. Поэтому, прячущемуся у черкесов Джаныбеку и была ниспослана милость хана, и сразу же, чтобы не маячил перед глазами, племянник получил от своего дяди Гази Герая задание — уговорить Иштерек-бея на поход против русских. Тем более, как докладывала разведка крымского хана, русские слишком активничают на границах Дикого Поля, даже распахали ряд земель у Белгорода, да и в Туле слишком рьяно начало работать… скопище в одном месте ремесленников, что мануфактурой зовется.
Крымский хан рассчитывает сконцентрировать свои силы больше на польском направлении и на днепровских казаках. Отношения с Блистательной Портой наладились, а казаки летом ограбили Варну и точно собирались закрепить свои достижения.
— Если поход не удастся, то я все потеряю, — все еще высказывал сомнения ногайский хан, чем вызывал раздражение у молодого, от того эмоционального, Джаныбека.
