— Воевода! — в помещение, где раньше собиралась могилевская лава [суд], или был кабинет бургомистра, а сейчас расположился русский воевода, вбежал Филипп Иванович Пашков по прозвищу Истома.
— Да что же такое? — взбеленился Хворостинин. — Истома, ты чего врываешься?
— Воевода, в Могилеве бунт! Побили людей, что нам открыли ворота города! — не стушевался Пашков, сообщая главное.
— Вот, а у меня тут важный разговор! — ерничал Хворостинин. — Печатник, значит, Соболь! Лучше бы пару других соболей мне принесли, чем время на тебя тратить.
Продолжая разговаривать, Юрий Дмитриевич уже одевал свои доспехи.
— Так то добре! Тебе воевода за печатника государь обылабзает в уста… погодь! Ты Соболь? Сын Мирона Соболя? — Пашков прищурился, будто силясь что-то особенное рассмотреть в посетителе воеводы.
— Да! Я об том и говорил — мой отец бургомистр и он послал меня к вам, кабы сказать, что у города уже стоят три тысячи шляхты. И отец просит решить все так, кабы город не пострадал. Ни пожаров, ни погромов, ни грабежей быть не может, — говорил Спиридон, а Хворостинин схватился за голову, показывая, что он запутался и устал. — А те, кто напал на людей в городе, так то рота гайдуков, они были в гарнизоне ранее и отчего-то не вышли, да и вы их не полонили!
— Господь вседержитель! — взмолился Хворостинин. — Ты чего молчал о главном?
— Так для кого главное одно, а для меня мечта есть — книги печатать! И это мой крест. А батька говорил, что шляхта, что из посполитого рушения, не станет на город нападать, если только у гайдуков не получится открыть ворота им, а подождет, когда подойдут русские полки с пушками и на них засаду сладят, — как бы между прочим говорил Спиридон. — Так мне собираться? Отправите в Москву государю вести? Я взаправду зело добро умею работать.
Пашков смотрел на Спиридона Соболя, и полковника при воеводе Хворостинине распирал смех.
— Ты что зубоскалишь? Иди и излови тех гайдуков! — приказал Пашкову воевода.
— Так чего их ловить? Они на подворье у Мойши Шимы, — сказал Соболь.
— Ха-ха-ха! — в голос рассмеялся Пашков, но, чтобы больше не дразнить воеводу, поспешил на выход, кабы взять три сотни своих конных и изловить гайдуков.
Где находится подворье жида Шимы Пашков-Истома знал, в отличие от воеводы, Пашков еще до вступления в Могилев, узнавал о городе все, что только можно.
— Отца не трогайте! Это он все рассказал и нельзя никому говорить об том, что бургомистр стал помогать московитам, — голос Соболя стал строгим.
— Рассказывай все! — повелел воевода и сил у стола.
— Так с сытой и брагой и говорить сподручнее! — вновь включая «невинную простоту» сказал Спиридон, или же был сверх нормального разумения наглым.
Хворостинин уже даже за саблю схватился, потом пристально посмотрел на печатника и заливисто рассмеялся. Соболь недоумевал от чего воевода серчает, а выражение недоумения на лице мужчины выглядело комично.
А на следующий день, когда поступили сведения о месторасположении исполченной шляхты, тысяча конных покинула Могилев, забрав все пистоли и даже луки, которые были у оставшихся в городе русских воинов. Вел тысячу русских воинов Филипп Иванович Пашков. В предрассветном часе началась стремительная атака на спящий лагерь шляхты.
Нет, в лагере не было столь беспечно, что даже дозоры не выставили. Вот только что могут дозоры, если на них уже накатывается конная лавина? Кони паслись и до них большинство шляхты не успевали добраться. Ну а те, кому все-таки посчастливилось вскочить на своего копытного друга, устремлялись прочь. Отдельные очаги сопротивления были, но их быстро сметали, имея превосходство в огневой мощи. А еще, при атаке в лагере нашлись те, кто стал истерично кричать и нагонять паники. Многим собравшимся панам казалось, что на них летит не тысяча конных, а все десять тысяч.
В плен не брали, не из-за каких-то низменных чувств, а лишь в угоду рационализма.
— Кормить еще этих волков? — приговаривал Пашков, рассекая на своем жеребце по разграбленному польскому лагерю.
Дмитровец, Залидов, Опаков.
7 июля 1607 года
Я стоял на валу крепости и озирался. То, что представлялось моему взору, казалось из другой эпохи и, скорее всего так и было. Кто еще сооружает крепости-звезды? Или флеши, ретраншементы? Время этих фортеций еще не пришло, но это случится обязательно, даже если я не подстегну эволюции тактик сражений. Так что лучше быть первыми, чем неприятно удивляться, когда противник применит действенные контрдействия.
Все-таки лопата чаще всего бьет ленивого или горделивого врага, даже если он отличный, или одаренный воин. Заставить шляхтича копать? Не знаю, кому это под силу. Да и наши бояре не стали бы на лопату, не каждого и дворянина можно было наградить работами на лопате. Но были стрельцы, были наемники, были и бедные дворяне, которые за улучшение своей экипировки за счет казны были готовы поступиться гордыней. Ну а главную строительную силу составляли горожане и селяне. Четыре тысячи сторонних работников — это очень не мало, настолько, что не хватало инвентаря, за то работы не прекращались ни на минуту.
А вообще, пока не представляю как, но нужно гордыню на поле боя, или при подготовке к нему, искоренять. Есть командующий, общие задачи, на которые работают все, сообразно командной должности или подчиненности. Это правильно для меня, но пока не понятно для остальных. И то, что удается избегать местничества за каждую командную должность — уже успех. Может это потому и обходимся без споров о знатности, что были казнены многие сокрушители спокойствия? Или что иные бежали к врагу? Скорее всего, нет споров из-за того, что пока получалось не сильно нарушать правила, установленные до меня. Ну а случится некомпетентность того, кто живет успехами своих предков? И нельзя отстранить только потому, что его дед или прадед были добрыми специалистами, а на потомке генетика обломалась? Нужно проработать этот вопрос и посмотреть, кто может таким быть. Пока, насколько мне докладывали, проблемы могут возникнуть с воеводой Шеином, который будь кто иной командующим, кроме Скопина-Шуйского — самого знатного из ныне служащих мне и России — саботировал бы приказы.
Работа по строительству строительству оборонительных сооружений была столь массовой и эффективной, что я всерьез подумал создать из этих людей огромную строительную бригаду и направлять в разные места для осуществление схожих трудовых подвигов. Эти люди смогут заложить и два, а то и три города в год. Отринув эту мысль, как несостоятельную, я, наблюдая, как заканчивают возникать все новые фортеции, возвращался к идеи использовать этих людей.
А что, если создать мощный укрепрайон у будущего Бахмута и Соледара? И не сплошной засечной чертой, но соединенной с оной через Белгород? Поставить вот таких земляных крепостей-звезд, да строить по-тихому мощную современную крепость в Соледаре? И пусть идут мимо крымские людоловы, они непременно получат удар с тыла. Сложно с логистикой? Да! Но станет намного легче, когда будут убраны с политической карты ногаи. А это будет! И то, что ногаи, как и в иной истории, решились на набег, да и более масштабный, чем в другой реальности — это индульгенция для моей не столь и болезненной совести.
А Бахмут и Соледар — это решение проблемы соли для всего юго-запада России, того региона, который, как я надеялся, и станет давать львиную долю продовольствия. Ну а как сохранить и законсервировать это продовольствие!.. Вот была бы главная победа, важнее, чем и поляков нагнуть.
Ну а пока сооружаем крепостицы, которые, как я надеялся, пригождаются в последний раз в истории. К трем уже существующим крепостям: Дмитровцу, Залидову, Опакову прибавились еще три крепостицы между ними. Все возможные места для переправе на Угре были перекрыты. Где повалены деревья в глубь на сто шагов, когда растаскивать преграду будет очень проблематично. Да и сделано это было только в тех местах, которые меньше всего пригодны для переправы. Ну и кто пойдет дальше, оставляя за собой целое войско? Так что не станут обходить наше войско — битве с поляками быть! Хан Ахмад в 1480 году не прошел и Сигизмунда не пустим!
