— Пора? — через менее чем минуту снова спросил Корела.
— Ты же завсегда был холоден разумом, от чего нынче так печешься? — Болотников с большим интересом смотрел на своего, в данном случае, подчиненного.
Корела замялся, стушевался. И дело было явно не в том, что творилось на поле боя…
— Говори! — потребовал Болотников.
— С Хмаровым сговорился. Дочка у него на выданье, токмо у терских казаков там с этим сложно. Скрасть могут девку, али еще что. Они же, казаки, черкешенок скрадывают, опосля горцы у них баб уводят… сложно все. А я уже в летах и сына хочу. Нельзя, кабы Пимен Иванович погиб, — Корела опустил голову.
— Ты прости, друже, об чем скажу, но что-то за последние годы сбабились казаки. Все семьи, да детей заводят. А воля где казацкая? Словно дворяне, осталось еще на землю сесть, — говорил Болотников, при этом понимая, что не так уж было бы и плохо, если землицу обрабатывать.
Нынче много земли себе набрали и казаки и царские урядники. Ногайской орды нет, а там добрая земля, черная.
— Сын мне нужен! И я с дворян и был. А побьют нынче тестя моего, как и жонки не станет, это ж я с Хмаровым токмо и сговорился, — объяснял Корела.
А между тем, пока два командира обсуждали матримониальные планы, ситуация на поле боя стала критической для отряда Хмарова. Конные отряды Вишневецких отрезали терским казакам пути отхода, кроме как к городу, что так же было бы концом для казаков. Там уже изготовились для стрельбы немногочисленные пушки.
— Ну? Пошли! — со зловещей улыбкой сказал Болотников.
По всем сотням были продублированы приказы и уже через три минуты, выходящие из леска казаки начали разгонять лаву, обхватывая, вышедший далеко вперед от города, гарнизон Лубнов. Это могло бы выглядеть красиво и эпично, и из города, наверняка были те, кто пытался всмотреться в происходящее, но столб пыли, который подняли сотни казацких коней не позволял рассмотреть в подробностях, что происходило.
А под этим «туманом войны» творилась растерянность у польско-литовских воинов и жесткая решительность у казаков. Многие станичники видели, как погибали их побратимы и рвались в бой, но дисциплина в отряде Болотникова была железной, никто не нарушил приказа. И только сейчас казаки поняли почему их ранее одергивали.
Оседала пыль и прояснялась вся диспозиция на поле боя. Гарнизон был окружен, а остаткам казаков Хмарова удалось все же ускользнуть от цепких… арканов? Именно так, пятигорские конные пытались арканами стаскивать казаков. Большим подспорьем в том, что удалось сделать терцам, стали кони. Для действий терских казаков собрали лучших, наиболее выносливых, скакунов. Вот на последних силах, изнуренных долгими атаками, лошадей, терцы и ушли к лесу. Они свою работу сделали и переделали эстафету сражения. Ну а участвовать в дальнейших событиях станичникам не позволит ни собственная усталость, ни измученные кони. Какие бы животные выносливыми не были, не люди же они, их нужно поберечь.
— Иван Исаевич, чего мы ждем? Можем же и разгромить! — спрашивал Пимен Иванович Хмаров.
Раненный в руку, терский командир, жаждал крови тех, кто пустил кровь его отряду. Он потерял шестьдесят три добрых хлопца и еще до трех десятков может потерять в ближайшее время, так как многие из раненых помрут еще до следующего дня. Это большие потери, но все казаки знали, на что шли и сознательно рисковали. Дело в том, что половина от вероятной добычи с боя будет у терцев, которые более остальных постарались в сражении.
— Понимаю твою злобу, Пимен Иванович. Токмо казаков павших не вернуть, а вот их семьям помочь можно. Возьмем с меньшими потерей больше коней, да белого оружия, половина от того пойдет на твой отряд, — говорил Болотников, наблюдая, как споро казаки сооружают укрепления вокруг окруженного гарнизона.
Из Лубнов была попытка сделать вылазку силами до двух сотен пехоты и трех десятков конных. Болотников ожидал что-то подобное, потому три сотни казаков постоянно оставались на стороже. Состоялся непродолжительный бой, в ходе которого, пусть и не получилось взять в кольцо еще один отряд гарнизона города, усиленного ополченцами, но потрепать эти силы получилось преизрядно.
К вечеру прогремели всего четыре выстрела двух малых полевых пушек, направленных внутрь окружения. И… начались переговоры.
— Мы не позволим вам выйти со знаменами и с вооружением! — сказал-отрезал Болотников.
— Тогда что? — спрашивал литовский шляхтич Казимир Мрашинский, взявший на себя роль парламентера.
— Все оружие останется нам, все люди так же. Могу лишь одно вам дать, но главное — жизнь! — говорил командующий большим казачьим отрядом, Иван Исаевич Болотников.
— И? Какая это будет жизнь? — растеряно спрашивал Мрашинский.
— Веселая! Под рукой славного государя! — усмехнулся Болотников.
Шляхтич еще попытался убедить атамана, но тщетно, даже уверения, что он заплатит за свою жизнь и свободу много, но позже, под честное слово, не сработали. Казимир и сам видел, что ситуация плачевная. Оставалось только два варианта: сдаться и сохранить жизнь, или сделать самоубийственную попытку прорваться из окружения в город, где была возможность оборониться. Альтернатива прорыва сохраняла честь, ну а сдача — жизнь.
Такой выбор и показывает, насколько, в действительности, шляхтич дорожит честью и не является ли он гонорливым пустословом. Казимир был из тех, кто словами не разбрасывался. Вот только он и такие, как шляхтич, оказались в меньшинстве. Кто-то осудит безрассудную смерть, иные станут воспевать героическую погибель, но все те воины, числом в полсотни, кто решился ночью на прорыв, были уничтожены. Казаки расстреляли их из пистолей и луков, меньшее количество изрубили. Показательно для остальных — никого не взяли в плен, всех убили.
Утром окруженцы сдались. Всех их ждет ссылка в новую жизнь. Чуть менее двух сотен воинов будут распределены в новые экспедиции в Восточную Сибирь с таким уклоном, чтобы не плодить землячества, а максимально разъединить сдавшиеся сегодня отряды. Всем казакам было доведено до сведения, что государству нужны люди. За каждого вот такого бойца платят от рубля. Ну а с самими пленниками будет заключен ряд. Пусть и принудительно, но все же после заключения договора пленники переставали были таковыми, а становились на кабальных условиях, но наемниками. Они не менее пятнадцати лет будут представлять интересы русского государя в далеких далях, о которых пока и представить не могли.
Попытка взять Лубны с ходу не увенчалась успехом, но при условии долгой осады были все шансы город захватить. Казаки — это не те воины, чтобы заниматься долгими осадными мероприятиями, да и на то не было никаких уговоров с государем. Жители, которые еще не получили Магдебургского права, но жили почти по его правилам, согласились на выкуп. Двадцать тысяч талеров и три сотни коней — это весьма немало для казаков и серьезнейший удар по мошне Вишневецких.
Ну и еще две недели казаки резвились по округе, наверное, переплюнув в деле людоловства и татар. Не много удалось взять людей, да тут и проживало всего не более сорока тысяч крестьян. Но две тысячи селян отправятся в Россию. Эти осядут чуть ближе к привычному месту, и даже на похожих условиях, но у Белгорода.
Интересным было то, сколько казаки взяли свиней — не менее пятидесяти тысяч голов, но точно никто и не считал. Коров почти не было, как и птицы, а вот свиней… много. Это было связано с тем, что татары шарахались от свиней, как от чумного человека, или даже сильнее. Харам! Грязное животное для мусульманина, на которое даже смотреть нельзя. Потому, на польских южных украинах, да и на русских, свинья — главное животное и спаситель от голодной смерти.
Слуцк
21 августа 1608 года
— Зачем ты приехала? — с нежностью, в которой лишь чуточку прослеживался упрек, спросил Иван Заруцкий.
— Тут мои люди, тут мои иконы, — отвечала София Слуцкая.
